Основы истинной науки -II - И Калышева

Вечная воля есть Творец конечного разума. Кто полагает, что мир создан из инертной материи, которая всегда должна оставаться безжизненной подобно сосуду, сделанному человеческими руками, тот не знает ни мира, ни его Творца. Только воля или бесконечный разум существуют в самом себе, конечный же в нём; в нашей душе воля эта создала мир, или по крайней мере то, при посредстве чего он раскрывается пред нами. Великая, животворящая воля, невыразимая словом и необъемлемая никаким понятием, к тебе я возношусь мыслью, потому что только в тебе я могу разумно мыслить! В тебе, непостижимая воля, разгадка моего собственного существования и бытия мира; в тебе я нахожу решение всех вопросов и обретаю царство полной гармонии. Я закрываю пред тобою лицо и налагаю перста на свои уста». (Ист. филос. Льюис, т. II, стр. 290, 291).

Человек, потерявши веру в непогрешимость своих чувств, в абсолютное значение своей науки, в неограниченную силу своего разума и своих способностей, неминуемо должен сойти с своего высокомерного пьедестала тщеславного всеведения и признаться, что был на ложном пути. Он должен понять, наконец, что есть нечто Высшее, перед чем уничтожаются, стушёвываются и теряют всю свою привлекательную прелесть все те идеалы, которые с таким увлечением он преследовал раньше; он должен признать себя совершенно несчастным и даже презренным существом, если, не откинув всю свою гордость, всё тщеславие, всю самоуверенность, не будет смотреть на себя, как на ребёнка., из которого должен со временем только выйти другой, более совершенный, человек; если он не будет желать своего полного образования, т.е. умственного и нравственного одновременно, и если он не будет уверен, что рано или поздно достигнет того, что составляло уже для него цель, и чего он здесь на земле достигнуть не мог.

Глава Х.

Смерть человека.

Если смерть ещё не конец нашего существования, а только метаморфоза, если могила не более как колыбель новой лучшей и бесконечной жизни, то, умирая, не вполне ли мы походим на бабочку, которая только что выходит из своей куколки, или из своей временной могилы? Она ещё не оправилась от тех физических усилий, которые ей пришлось испытать; она скоро отдохнёт и сейчас же подымется на воздух, станет летать и парить под облаками, чего она никак не могла сделать, бывши червячком. Это весьма наглядное изображение этой метаморфозы, которая неминуемо должна постигнуть всех нас.

Но вот вопрос, - постигнет ли эта метаморфоза всех нас одинаково? Будут ли следствия её для всех нас однообразны? Что по преимуществу должно влиять на результаты её?

Несомненно, что наше материальное тело со всеми его физическими свойствами и потребностями, наша красота и элегантность или, наоборот, наша грубость и всякого рода телесные уродства - не будут влиять на результаты роковой метаморфозы; всё это останется на земле и будет похоронено в могиле, как принадлежности никуда уже более не годного и отслужившего свою службу тяжёлого чехла или временной оболочки души.

Что же может остаться при душе, потерявшей своё земное тело и сохранившей лишь свою индивидуальность или своё земное «я». Что же останется при душе такое, что больше всего будет влиять на результаты, или лучше сказать на ощущения, сопровождающие как самый переход человека в новую жизнь, так и на самое загробное его состояние? От него главным образом будет зависеть состояние души в этом царстве бесконечного добра и милосердия? Нет сомнения, что всё состояние души, как во время перехода, так и в

течение всей загробной жизни будет зависеть всецело от тех нравственных качеств души, которые выработала она в себе в течение земной жизни, ибо только одни качества остались при ней, всё же остальное - материальное и вещественное - погребено в могилу; а потому весь вопрос сводится к следующему: человек обладает двумя главными силами и способностями своей души, это умом и нравственностью; влиять могут только результаты деятельности этих сил, присущих его существу, а потому постараемся разобрать результаты деятельности каждой из них и вывести возможность влияния каждой из них на состояние души за гробом.

Начнём с нравственности: разбирая свои нравственные качества, человек делает им огромное число подразделений: есть люди добрые, злые, честные, преступные и т.д. Очень много подразделений происходит от разнообразия занятия, места жительства, от образования и культуры; есть люди дикие и грубые, - вспомните первобытных людей или современных камчадалов и самоедов; есть, наоборот, и чрезвычайно образованные, чувствительные и развитые люди; есть, люди обращающие внимание и вникающие во все требования своих внутренних стремлений и потребностей; есть такие, которые отвергают и стараются заглушать, если бы что-либо подобное и проявилось в них. Несмотря на то, мы, однако, видим, что понятие о нравственности не относительно, а, напротив, нравственность имеет свой абсолютный смысл и закон. Везде считается безнравственным убивать ближнего, пользоваться чужим добром, бить слабого, быть неблагодарным, лгать, посягать на свою жизнь и т.д., из чего действительно должно заключить, что нравственность не относительна, а понимание её до некоторой степени определённо и абсолютно в самой природе нашей души, а следовательно, весьма естественно, что наша душа, преступая законы нравственности во время своей жизни, после смерти должна быть более или менее грешна, а может быть и совсем преступна. Только лица совершенно нравственные могут иметь чистую душу. Мы все должны перейти через смерть; - встретим ли мы все одно и то же в будущей нашей жизни? - Наше сознание и совесть нам говорят, что этого быть не может.

Если каждый из нас ещё при жизни на земле чувствует всегда, когда преступает законы нравственности и законы любви, то в праве ли мы предполагать, что за гробом голос совести будет меньше преследовать нас и настаивать на своих требованиях?

Это немыслимо, - нельзя в этом случае не принять во внимание, что в течение всей земной жизни все чувства нашей души притуплены познанием ощущения нашего грубого и вещественного тела, по крайней мере из тех философов, которые признавали душу в человеке, все выражались в этом направлении, никто из них не мог допустить, чтобы тело человека хотя сколько-нибудь способствовало свободным отправлениям души. Дав человеку тело, природа совсем отняла у него многие способности качества души, а те, которые и остались, стеснены отправлениями его тела. Вот эти то только парализованные чувства души и ощущает человек, пока не умрёт, они-то и производят в нём: мучение совести, сознание пороков или вообще сознание нашей греховности. Эти мучения, конечно, не велики, ибо не могут проявиться со всей их силой; они не причиняют нам на земле физических беспокойств, или чего-либо из того, что мы называем «болью» в полном смысле этого слова; эти мучения никак не похожи ни на прижигания раскалённым железом, ни на то ощущение, которое получается при вытягивании жил из тела, или на что-либо подобное. За гробом это должно быть совершенно иначе: отправления души будут свободны, все ощущения её будут предоставлены самим себе, полному и свободному действию их, и ничто уже больше не будет стеснять их развития и их стремлений.

В природе мы видим, что чем грубей организм, тем менее впечатления производят на него нравственные страдания. Животные почти совсем не имеют их, ибо те слабые признаки совести и сознания своей вины, которые изредка мы замечаем у высших и притом только у домашних животных, могут быть всегда сведены к страху наказания. У животных в диком, или в неприручённом состоянии, мы их совершенно не видим; лишнее было бы говорить о птицах и рыбах. Чувствительность души существует только у людей, и она растёт по мере образования и развития человека. Камчадалы и самоеды имеют чувственность низшую, чем люди образованные.

Люди развитые, нервные, совершившие преступления мучаются укорами совести. Она причиняет им нравственные страдания. Эти страдания усиливаются от одиночества и во сне, когда отправления души свободнее, когда укоры совести не развлекаются жизнью. Преступники в ужасе вскакивают, вспоминая ужаснейшие страдания, которым они подвергались во сне; сон для них не утешение, он не облегчает их общего состояния, и их нравственный недуг дошёл бы может быть до сильных мучений, если бы этому не препятствовала бы слабость организации, - тело изнуряется, слабеет и отказывается передавать то, что чувствует душа. Наконец, организм свыкается и приспособляется к этому положению, и скоро человек, без всяких резких ощущений, вспоминает о своём поступке и находит возможность заглушить и те слабые проявления сознания, которые изредка тревожат его.

Сильные ощущения душевных страданий мы видим только при моментальных их проявлениях: человек, вспомнив вдруг своё злодеяние, впадает в ужасное состояние, которое часто сам определить не может; но он положительно утверждает, что это что-то ужасное и непостижимое. Преступники в тюрьмах, для того чтобы заглушить приступы укоров совести, прибегали не раз к самым зверским самоистязаниям, на которые не может решиться человек добровольно, и эти истязания не способны были удовлетворить их, - они искали и желали всегда ещё больших и больших телесных мучений.