Капитал. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Манифест Коммунистической партии - Карл Маркс

средства существования превратились теперь в товары. Крупный фермер массами продает их; мануфактуры являются его рынком. Пряжа, холст, грубые шерстяные изделия – вещи, сырые материалы которых имелись в распоряжении каждой крестьянской семьи, выпрядались и ткались ею для собственного потребления, – превратились теперь в мануфактурные произведения, рынок для сбыта которых образуют как раз земледельческие округа. Таким образом, рука об руку с экспроприацией самостоятельного прежде крестьянства, с его отделением от средств производства совершается уничтожение сельской подсобной промышленности. И только уничтожение сельского домашнего производства может дать внутреннему рынку данной страны те размеры и ту устойчивость, в которых нуждается капиталистический способ производства.

Однако период мануфактур, в собственном смысле этого слова, еще не приводит к радикальному преобразованию.

Только крупная машинная промышленность доставляет прочный базис для капиталистического земледелия, радикально экспроприирует подавляющее большинство сельского населения и довершает разделение земледелия и домашней деревенской промышленности, вырывая корни последней: прядение и ткачество. А следовательно, только она завоевывает для промышленного капитала весь внутренний рынок.

Е) Возникновение промышленного капиталиста

Процесс возникновения промышленного капиталиста не отличался той постепенностью, какою характеризуется развитие фермера. Без сомнения, некоторые мелкие цеховые мастера и еще большее количество самостоятельных мелких ремесленников и даже наемных рабочих превратились сначала в зародышевых капиталистов, а потом, постепенно расширяя эксплуатацию наемного труда и, соответственно, усиливая накопление капитала, – просто в капиталистов.

Но необычайная медлительность этого метода отнюдь не соответствовала торговым потребностям нового мирового рынка, созданного великими открытиями конца XV в. Однако Средние века завещали две различные формы капитала: ростовщический и купеческий капиталы.

Превращению денежного капитала, создавшегося путем ростовщичества и торговли, в промышленный капитал препятствовал феодальный строй в деревне, цеховой строй в городе. Еще в 1794 г. мелкие мастера-суконщики из Лидса посылали в парламент депутацию с петицией об издании закона, воспрещающего купцам делаться фабрикантами. Ограничения эти пали, когда были распущены феодальные дружины, когда сельское население было экспроприировано и отчасти изгнано. Новая мануфактура возникла в морских экспортных гаванях или в таких пунктах деревенской части страны, которые находились вне контроля старых городов с их цеховым строем. Отсюда ожесточенная борьба английских привилегированных городов против этих новых питомников промышленности.

Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих – такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы составляют главные моменты первоначального накопления. За ними следует торговая война европейских наций, ареной для которой служит земной шар. Война эта начинается отпадением Нидерландов от Испании, принимает гигантские размеры в английской антиякобинской войне и теперь еще продолжается в форме войны с Китаем из-за опиума и т. д.

Различные моменты первоначального накопления распределяются теперь между различными странами – а именно между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией, – и притом более или менее в известной исторической последовательности. В Англии к концу XVII в. они систематически объединяются в колониальной системе, системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы в значительной мере покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, чтобы облегчить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая сила.

Относительно христианской колониальной системы В. Говит – человек, сделавший христианство своей специальностью, – говорит в книге «Колонизация и христианство» (Лондон, 1838): «Варварство и бесстыдные жестокости так называемых христианских рас по отношению ко всяким иноверцам и иноплеменникам, которых им удавалось поработить себе, превосходят все ужасы, совершавшиеся в любую историческую эпоху любой расой, не исключая самых диких и невежественных, самых безжалостных и бесстыдных». История голландского колониального хозяйства – а Голландия была образцовой капиталистической страной XVII столетия – «развертывает бесподобную картину предательств, подкупов, убийств и подлостей»[60]. Чтобы овладеть Малаккой, голландцы подкупили португальского губернатора. В 1641 г. он впустил их в город. Они тотчас же поспешили к его дому и убили его, чтобы иметь возможность «воздержаться» от уплаты условленной суммы подкупа в 21 875 ф. ст. Опустошение и обезлюдение следовало за ними везде, куда только ни ступала их нога. Банъюванги, провинция Явы, насчитывала в 1750 г. 80 000 жителей, в 1811 г. – всего 8000.

Как известно, английская Ост-Индская компания, кроме политической власти в Ост-Индии, добилась исключительной монополии на торговлю чаем и вообще на торговлю с Китаем, и, кроме того, в ее же руках сосредоточилась монополия транспортировки товаров из Европы и в Европу. Но судоходство у берегов Индии и между островами, а также торговля внутри Индии сделались монополией высших должностных лиц компании. Монополии на соль, опиум, бетель и другие товары стали неисчерпаемыми источниками богатства. Должностные лица сами устанавливали цены и по произволу обдирали несчастных индусов. Генерал-губернатор участвовал в этой частной торговле. Его любимцы получали контракты на таких условиях, которые позволяли им лучше, чем алхимикам, делать золото из ничего. Крупные состояния вырастали как грибы после дождя, и первоначальное накопление осуществлялось без предварительной затраты хотя бы одного шиллинга. Судебный процесс Варрена Гастингса полон такого рода примерами. Вот один из них. Один контракт на поставку опиума был дарован некоему Суливану в момент его отъезда – по официальному поручению – в часть Индии, далеко отстоящую от района производства опиума. Суливан продает свой контракт за 40 000 ф. ст. некоему Бину, а Бин перепродает его в тот же день за 60 000 ф. ст. Последний покупатель и выполнитель контракта заявляет, что он еще извлек из него громадную выгоду. Согласно одному документу, представленному в парламент, между 1757 и 1766 г. компания и ее должностные лица заставили индийцев подарить себе 6 млн. ф. ст. В 1769–1770 гг. англичане искусственно устроили голод, закупив весь рис и отказываясь продавать его иначе как по баснословно высоким ценам.

Колониальная система способствовала тепличному росту торговли и судоходства. «Gesellschaften Monopolia» («общества-монополии», выражение Лютера) были мощными рычагами концентрации капитала. Колонии обеспечивали рынок сбыта для вновь возникающих мануфактур, а монопольное обладание этим рынком обеспечивало усиленное накопление. Сокровища, добытые за пределами Европы посредством грабежа, порабощения туземцев, убийств, притекали в метрополию и тут превращались в капитал. Голландия, где колониальная система впервые получила полное развитие, уже в 1648 г. достигла высшей точки своего торгового могущества. «В ее почти безраздельном владении находились ост-индская торговля и торговые сношения между европейским юго-западом и северо-востоком. Ее рыбные ловли, судоходство, мануфактуры не имели себе равных ни в какой другой стране. Капиталы этой республики были, быть может, значительнее, чем совокупность капиталов всей остальной Европы». Гюлих, автор этих строк, забывает