Горький, Москва, далее везде - Андрей Сахаров

9 декабря 1985 года. Боннэр показана на приеме в местном ОВИРе, где она обсуждает свою заграничную поездку, а затем на приеме у зубного врача. Сахаров, отвечая на вопросы главврача больницы им. Семашко Олега Обухова, объясняет советскую позицию по вопросам контроля над вооружениями, а также свои собственные взгляды на этот предмет и на американскую программу стратегической оборонной инициативы. Сахаров провожает жену на горьковском вокзале. Боннэр в Шереметьевском аэропорту в окружении друзей и иностранных корреспондентов.

24 марта 1986 года. Сахаров, после отъезда жены, говорит с ней по телефону из местного отделения связи. Кадры, иллюстрирующие жизнь Сахарова в Горьком, перемежаются с отрывками из его телефонных разговоров с Е. Г Боннэр В одном из них он пересказывает заявление М. С. Горбачева (интервью газете "Юманите", 8 февраля 1986), сказавшего, что в отношении Сахарова "были приняты меры в соответствии с нашим законодательством" и что он не может выехать за границу по причине "секретов особой государственной важности". Сахаров встречается с врачом Ариадной Обуховой, а затем, судя по голосу, с ее мужем Олегом. (Обухов остается за кадром.) Он говорит им, что здоров и ни в чем не нуждается. Вновь отвечая на вопросы Обухова, Сахаров положительно отзывается о предложениях Горбачева о разоружении (по-видимому, предложения, выдвинутые 15 января 1986). Смонтированная из небольших кусочков, беседа с Обуховым носит отрывочный характер, как и подобная беседа в видеозаписи, опубликованной 9 декабря (предполагая, что обе не являются частью одной и той же).

30 мая 1986 года. Пленка, озаглавленная "Боннэр и Сахаров о Чернобыле". Сахаров отвечает на вопросы прохожих о чернобыльской катастрофе и обсуждает ее по телефону с женой. Один из прохожих - молодой человек, представившийся корреспондентом газеты "Горьковский рабочий". Ответы Сахарова сопоставляются со словами Е. Г. Боннэр, как они приведены в статье "Говорит Сахаров" в итальянском еженедельнике "Иль Сабато". Очевидная цель фильма - доказать, что Боннэр искажает взгляды своего мужа. Собеседники Сахарова также пытаются заставить его высказаться в поддержку советского моратория на проведение ядерных испытаний.

18 июня 1986 года. Видеозапись, опубликованная "Бильд" лишь две недели спустя после возвращения Боннэр в Горький. Запись разговора между К. Г. Боннэр и А. Д. Сахаровым наложена на кадры, показывающие Сахаровых на улицах Горького. Согласно "Бильд", запись сделана через подслушивающее устройство в квартире Сахаровых. Замысел создателей фильма ясен из приведенных в "Бильд" отрывков разговора: Боннлр якобы упрекает мужа в том, что он, отвечая на вопросы (Обухова?), выразил поддержку предложениям Горбачева о разоружении (см. описание видеозаписи от 24 марта 1986).

Ефрем Янкелевич

ПИСЬМО М.С.ГОРБАЧЕВУ

Генеральному секретарю ЦК КПСС

Члену Президиума Верховного Совета СССР

Горбачеву М. С.

от Сахарова А. Д., академика.

Горький, пр. Гагарина, д. 214, кв. 3.

Глубокоуважаемый Михаил Сергеевич!

Разрешите прежде всего выразить Вам большую благодарность за полученное моей женой Е. Г. Боннэр разрешение на поездку за рубеж для встречи с матерью, детьми и внуками и для лечения. Я предполагаю, что это разрешение, имеющее такое значение для нас, стало возможным благодаря Вашему личному вмешательству.

У меня возникла надежда, что Ваше вмешательство поможет также в другой волнующей меня проблеме общего характера, более сложной и имеющей не только гуманистическое, но и общегосударственное значение.

Речь идет о судьбе узников совести (по терминологии "Международной амнистии", людей, репрессированных за убеждения и действия, связанные с их убеждениями, не применявших насилия и не призывавших к насилию; понятие "узник совести", как видно из этого определения, уже понятия "политзаключенный").

В своих ответах на вопросы газеты "Юманите", опубликованных 8 февраля 1986 года, Вы утверждаете:

"Теперь насчет политзаключенных. У нас их нет. Как нет и преследования граждан за их убеждения. За убеждения у нас не судят".

Михаил Сергеевич! В Кодексах РСФСР и союзных республик нет термина "политзаключенный", и статьи 190-1, 70 и 142 Уголовного Кодекса РСФСР и аналогичные статьи Кодексов других республик не называются политическими. Это дает формальное основание говорить, что у нас нет политзаключенных (тем более нет преследования за убеждения). Но по существу Ваши советники ввели Вас в заблуждение! Возможно, они это сделали не по умыслу, а в силу бытующих предрассудков. Лучше ли это, судите сами.

Начну с обсуждения статьи 190-1 УК РСФСР. Статья формально предусматривает ответственность за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй. Как написано в изданных издательством "Юридическая литература" комментариях к УК, "распространение измышлений, ложность которых не известна распространяющему их лицу, а равно высказывание ошибочных оценок... не образует преступления, предусмотреннного статьей 190-1". Однако во всех известных мне случаях суды полностью игнорировали это требование юристов (и здравого смысла) и всегда уклонялись от обсуждения того, имело ли место сознательное распространение подсудимыми лжи, или они говорили и писали что думали. На самом деле именно последнее. Юридически важно, что заведомая ложность высказываний оставалась недоказанной. Тем самым суды фактически осуждали людей за их убеждения.

Моя жена Е. Г. Боннэр принадлежит к числу многих жертв подобной противозаконной практики (я подробно писал Вам об ее деле).

Столь же несправедливым является применение судами статьи 70 УК РСФСР (почти буквально списанной из сталинского кодекса. Это один из пунктов трагически известной статьи 58; осужденных по этому пункту в сталинских лагерях называли "язычниками").

Во всех известных мне случаях честные, самоотверженные люди были осуждены по статьям 70 и 190-1 за распространение сведений, в истинности которых они были убеждены и которые в большинстве случаев действительно соответствовали истине (это была, в частности, объективная информация о несправедливых судебных и психиатрических преследованиях и других репрессиях, о нарушениях очень важного права свободного выбора страны проживания - свободно покидать свою страну и возвращаться в нее - и выбора места проживания внутри страны, о преследованиях верующих; особое место занимала информация о положении в местах заключения, не совместимом часто с человеческим достоинством). Цели их действий в подавляющем большинстве случаев были высокими - стремление к справедливости, гласности, законности (что бы ни писали о них беспринципные пасквилянты). Люди не идут на такие жертвы ради корысти или тщеславия, ради низменных и мелочных целей!

В формулировке статьи 70 фигурирует: "Агитация или пропаганда, проводимая с целью подрыва или ослабления Советской власти, либо совершения особо опасных государственных преступлений, либо распространение в тех же целях клеветнических измышлений..." Никто из осужденных по ст. 70 в известных мне случаях не имел и не мог иметь целей подрыва или ослабления Советской власти, либо совершения государственных преступлений. Суды никогда и не пытались доказать наличие таких целей у обвиняемых по статье 70, как они не пытались доказать заведомой ложности "измышлений" (тоже мне термин) у обвиняемых по статье 190-1, заменяя обсуждение по существу бесконечно повторяемыми голословными формулировками, а иногда (как в деле моей жены) прибегая к прямому подлогу. Не случайно во всех без исключения известных мне процессах по этим статьям грубо нарушался принцип гласности - зал суда заполнялся специально подобранной публикой, а друзья и зачастую родственники подсудимых кордонами милиции и спецдружинников не допускались даже подойти к суду, даже на чтение приговора. Неправое дело света не любит.

Таким образом, применение судами статей 70 и 190-1 - это ярко выраженное преследование за убеждения.

То же следует сказать о многих случаях применения статьи 142, формально имеющей в виду нарушения законов об отделении церкви от государства, но используемой часто для преследования за ненасильственные действия, связанные с религиозными убеждениями.

Большую тревогу вызывает то, что сейчас вновь возрождена жестокая и несправедливая практика повторных лагерных судов. Узник совести, "не поддающийся перевоспитанию", т. е. не сломленный и верный своим убеждениям, может по крайне упрощенной процедуре быть осужден на второй срок по инспирированному доносу лагерного соседа-уголовника или просто по представлению лагерного начальства.

Среди многих известных мне узников совести, осужденных по статьям 70 и 190-1, назову лишь некоторых.

Мой друг Анатолий Марченко, многократно несправедливо судимый ранее, осужден по статье 70 на десять лет заключения и пять лет ссылки. Главный пункт обвинения: его открытое письмо покойному ныне академику П. Л. Капице с просьбой выступить в мою защиту после незаконной высылки в Горький (чтобы не возвращаться к вопросу о моей судьбе, скажу - повторяя то, что я Вам писал, - что я считаю примененные ко мне меры несправедливыми и беззаконными, но готов нести ответственность за свои действия, так же, как ее несут узники совести. И вновь подчеркну, что лишь я должен нести эту ответственность, без переноса ее на мою жену или на кого-либо другого).