Лицо из зеркального коридора - Марьяна Романова

с мертвым миром меняет восприятие – меня очаровывали бестелесность и потусторонняя слабость. Мне казались красивыми только люди, которые выглядели так, словно они живут на лодочной станции у Стикса, и за ними вот-вот прибудет Харон.

Меня привлекала печать смерти, а сочная кипучая жизнь, напротив, отталкивала – до брезгливого отвращения. Мне казались уродливыми и полнокровный румянец, и сытая стать тех, кто ошибочно считает, что мир им принадлежит. И даже хороший аппетит. Вот чьи-то крепкие белые зубы вгрызаются в яблоко, летят крошечные капельки сока, в глазах на мгновение появляется тень блаженства – это сладость расходится по языку, а челюсти пережевывают сочащуюся мякоть. А меня корежит, я едва могу лицо спокойным удержать, мне хочется упасть на колени, и чтобы наизнанку вывернуло – очиститься, отгородить себя, не иметь к этому отношения – и в голове пульсирует: свиньи, какие же свиньи!

За четыре лета в доме Колдуна я отвык от благодати телесных наслаждений – это было похоже на взятую высоту. Я сбросил с себя эту нужду, как змея сбрасывает старую кожу. И тело, обнаруженное под ней, было другим – оно быстрее думало и реагировало, ярче чувствовало, в нем было больше понимания, чем знаний, оно таило в себе разбуженные звериные инстинкты. У меня в голове не укладывалось, как можно было обменять это волшебство пробуждения на короткое удовольствие от пережевывания вкусностей.

И Колдун мне говорил: первая дверь, которую должен взломать Искатель, – это всего лишь круг еды. Казалось бы, какая мелочь. Но для большинства людей еда – это нечто большее, чем просто топливо для поддержания сил. Они как будто бы жрецы священного культа, жрецы-пожиратели, биологические фабрики по переработке пищи.

Меня отвращали густые запахи человеческих тел – кислинка пота, соль и мускус кожи, сальные волосы.

Ольга же была как будто бы дитя кровосмесительного союза человека и призрака.

Я заметил ее за несколько минут до того, как она впервые переступила порог моей квартиры – увидел из окна и поначалу удивился, что по обычной городской улице может вот так запросто идти настолько нездешнее существо. Потом мелькнула мысль, что надо бы выбежать и как-то ее удержать, ей же тоже, вероятно, редко доводится встретить «своих», и только потом я понял, что ничего не должен делать, она и так идет ко мне.

Пока она поднималась по лестнице, я успел умыться ледяной водой и пригладить ладонью волосы.

Она была старше меня лет на десять, но стеснялась как девочка, и с самой первой минуты было ясно, что этот вальс веду я, это я – Солнце, а она – Луна, я – искра, она – форма.

Я отступил на шаг, пропуская ее в квартиру, и она сначала сняла туфли и аккуратно поставила их у стены и только потом заговорила со мной. Голос ее оказался тихим. А каким еще может быть голос у полупризрака? Она сказала, что ее зовут Ольга, и что она в отчаянии, и возможно, кем-то проклята. Она слышала обо мне и моих талантах и очень надеется, что я смогу ей помочь. Потому что вообще-то она по образованию учительница, преподает школьникам физику, в потусторонний мир не то чтобы не верит, но, как выяснилось, готова впустить его в свою жизнь в статусе последнего шанса.

Я пригласил ее в кухню и предложил чаю с медом.

Ольга смотрела преимущественно в чашку, я же беззастенчиво изучал ее лицо. Так рассматривают произведение искусства, красота которого настолько обезличена, что не требует по отношению к себе деликатности.

Мне было интересно, в чем ее проблема, что могло привести такого человека в мой дом, и конечно, я рассчитывал услышать вовсе не то, что было ею произнесено.

– Понимаете, Егор… Всё это так сложно, и я даже не знаю, с чего начать. Банально звучит, но жизнь – такая сложная штука…

Разумеется, на самом деле всё оказалось проще сваренного вкрутую яйца, и даже первое очарование схлынуло, когда она, мямля и всё время обращаясь к ненужным деталям, наконец изложила свою проблему. Ольга всего лишь была влюблена. Всего лишь безответная влюбленность, с которой она не могла справиться четвертый год подряд, которая была для нее и наркотиком, и эшафотом, а по ее словам – ещё и глубоким настоящим чувством. Когда она сказала о чувстве, я едва удержался от ухмылки, хотя за недолгие месяцы городской жизни успел привыкнуть, что большинство людей называют любовью нагромождение иллюзий. Чем иллюзорнее происходящее, тем больше оно трогает замусоренное сознание тех, кому неведом мир чистых чувств.

История Ольги была пошлой, как бульварный роман.

Средневековая красавица с рыжими кудряшками и просвечивающей венкой на лбу и женатый учитель истории, да еще и по имени Потап Потапович. Просто глупая комедия, нарочно не придумаешь…

– У нас ничего и не было, – шелестела она, не чувствуя моего разочарования и раздражения. – Он бы никогда не стал… Но я чувствую… Нет, даже не так – я ЗНАЮ, что всё это неслучайно.

– Четыре, говорите, года? Хм. Что же помешало ему проявить чувства, если они, как вы утверждаете, есть? – Я держался подчеркнуто холодно, но она этого не замечала, настолько была погружена в мрачные мысли о своем несуществующем романе.

– Он и проявляет, просто… Не так, как это сделали бы остальные. Если бы вы увидели, как он смотрит на меня, вы бы не задали этот вопрос.

Она скомкала в руках салфетку, и я понял, что ее оскорбляет недоверие. Иллюзорная привязанность была ее личным храмом, в котором она молилась день и ночь, одна-одинешенька.

– Вы думаете, он импотент? – откровенно издевался я.

– Почему? – Прозрачные глаза впервые посмотрели на меня внимательно.

– В противном случае, как взрослый здоровый мужчина может довольствоваться взглядами и полунамеками на протяжении четырех лет?

И тогда Ольга удивила меня еще раз – она закрыла лицо ладонями и заплакала. Это были не бабьи слезы, не истерика капризной принцессы, не эмоциональный шантаж, но тихое отчаяние человека, почти дошедшего до черты. Водевильная история – он, она и его жена, все роли были расписаны классиками еще сотни лет назад, но снова и снова люди продолжают попадаться на эту удочку. Правда, обычно все-таки не в тридцать с лишним лет. Я протянул руку через стол и погладил ее плечо, и она трогательно подалась вперед – в этом не было жажды близости, только интуитивное желание найти опору. Ольга была раздавлена и расшатана, и мне пришлось немного смягчить интонацию. Мой талант давал мне право не дорожить клиентами. Но мне не хотелось, чтобы она уходила.

– Успокойтесь, вы же до меня дошли. Значит, всё в любом случае решаемо. Просто надо определиться, что