Мир приключений 1963 - Алексей Бобровников

— Не согласен! — сказал Шубин. — Я ничего не хочу забывать!

Виктория спохватилась:

— Товарищи! Что же мы? Без пяти двенадцать!

Нэйл начал торопливо придвигать стулья, Шубин принялся разливать по рюмкам водку. Виктория отодвинула свою рюмку:

— Мне — фруктовой! Я не пью, ты же знаешь!

— Э, нет! Пусть Гитлер сегодня пьет фруктовую!

Часы начали бить.

Шубин поднял налитую до краев рюмку:

— Ну, первый тост — за победу!

— О, йес, йес! — закивал головой Нэйл. — За побиеду!

Это русское слово он тоже выучил в Заполярье.

Свою водку Нэйл выпил залпом, а не глотками, как пьют в Западной Европе. Потом старательно крякнул — тоже на русский манер. Виктория и Шубин засмеялись. Он был, оказывается, рубахой-парнем, этот бывший рабочий из Шеффилда и друг индейского племени Огненных Муравьев!

Под гром салюта поднялись за окном огни фейерверка, похожие на новогоднюю елку, увешанную разноцветными электрическими лампочками и осыпающимися нитями «серебряного дождя».

Шубин подумал, что у Гитлера, наверно, трясутся руки, когда он наливает себе фруктовой или минеральной воды за новогодним столом. Чего-нибудь покрепче ему не стоит сегодня пить, да и вообще он, говорят, не берет в рот хмельного: хочет прожить до ста лет!

— Пусть Гитлер сдохнет в этом году! — торжественно провозгласил Шубин.

Охотно выпили и за это.

Третий бокал традиционный: за тех кто в море!

Потом Нэйл предложил тост за своих гостеприимных русских хозяев. Шубин хотел в ответ выпить за здоровье Нэйла, но тот подмял руку:

— Хочу предложить гост, не совсем обычный. В новогоднюю ночь привык вспоминать о кораблях, на которых плавал. Были среди них и танкеры, и лайнеры, и транспорты, и вспомогательные суда, и даже такой колесный торопыга, как «Камоэнс». И я думаю о них с любовью и благодарностью. Какое-то время они были моим домом… Говорил ли я, что Олафсон разделял все корабли на добрых и злых? Так вот, предлагаю выпить за добрые корабли! За то, чтобы им на пути никогда не встретился «Летучий голландец»!

Моряки, серьезно кивнув друг другу, выпили.

Теперь настала очередь Шубина рассказывать о своих встречах с «Летучим голландцем».

Англичанин только поднимал брови да издавал короткие восклицания.

Каков, однако, размах у этого «Летучего»’ Нет, наверно, уголка на земном шаре, где бы не побывал он — не то подводный связной, не то маклер, который помогает военным монополистам, торговцам оружия, совершать их тайные сделки. Шубин сердито оглянулся на часы, когда они коротко пробили за спиной.

Нэйл встал:

— Через полчаса мой поезд. Мне пора!

Гостя проводили до лестницы.

— Пишите же!

— И вы пишите!

— Непременно встретимся после победы!

Виктория всем телом прижалась к Шубину. Пальцы ее, чуть касаясь, быстро пробежали по его лбу. Нахмурился! Мальчик ее стал опять задумчивым и грустным. Почему?..

Чтобы отвлечь его, она пустила в ход все средства, какими располагают в таких случаях женщины. Сегодня была особенно нежна, как-то необычно тревожно нежна.

Но, проснувшись среди ночи, Виктория увидела рядом рдеющий огонек папиросы.

— Что, милый? Опять он… «Ауфвидерзеен»?

— Нет. Ты спи! Просто думал о жизни, о нас с тобой.

Окна зашторены. В комнате тишина, мрак. Только часы повторяют одно и то же, спрашивают осторожно: «Кто ты? Что ты?» Или она где-то читала об этом?..

— Слушай, — негромкий голос Шубина. — Я все думаю о слове, которого не знал Олафсон. Может, это не одно слово, а три: «Ю энд ай»? Помнишь: Нэйл крикнул в лагере? Очень сильные слова, верно? Если бы штурманы всех морей, капитаны, лоцманы, судовые механики, матросы сказали друг другу: «Ю энд ай», что случилось бы тогда с «Летучим»? Камнем бы упал на дно!

— А потом бы опять всплыл.

— Не дали бы ему всплыть! Блокировали бы его во всех норах! Установили бы всеокеанскую блокаду!.. Олафсон это не смог бы один. Это могут только все сообща. Я, ты, Нэйл! Все, кому «Летучий» враг. Простые, обыкновенные слова, когда их произнесут сотни тысяч людей, могут остановить, оглушить, убить! И потом, как в сказке, все фарватеры станут чистыми, свободными для плавания кораблей…

Он потушил папиросу и сразу же, без перерыва, закурил новую.

— Да, — медленно повторил он. — «Ю энд ай», пароль штурманов…

Ночь. Полагалось бы спать. Но Виктория рада, что он не молчит. Выговорится — заснет.

— Я раньше знаешь какой был? Беспечный, ничего близко к сердцу не принимал. Я, наверно, поэтому и не понравился тебе вначале. Но, после того как пробыл несколько часов на «Летучем», стал о многом думать по-другому. Не знаю, сумею ли объяснить. Ну, как бы окидываю сразу взглядом большое навигационное поле. Начал видеть свой фарватер и предметы не только вблизи, но и вдали. Например, стал задумываться о мире. Каким будет все, когда мы победим? Что я буду делать тогда? Я же катерник, профессиональный военный. Вот толкуют о самопожертвовании. Вызвал, мол, огонь на себя или выручал товарища с риском для жизни. А ведь от меня могут потребовать еще большего самопожертвования. Поставят пред светлые адмиральские очи и скажут: «Гвардии капитан-лейтенант Шубин! Отныне ты уже не гвардии капитан-лейтенант! Уходишь в отставку или в запас». Работа, конечно, найдется. Буду штурманить на каком-нибудь лесовозе, китобое, танкере. В Советском Союзе кораблей хватит. А не хватит, еще построят. На бережку припухать не собираюсь.

— Я и не представляю тебя на берегу… Но почему ты вспомнил об этом?

— Начал было, понимаешь, уже задремывать, и вдруг померещился верещагинский «Апофеоз войны». Только пирамида сложена не из черепов, а из военных кораблей. Так быстро прошло перед глазами, как это бывает, когда засыпаешь.

— Мы с тобой рассматривали вчера альбом. Там есть Верещагин.

— Да. Я и стал вертеть в уме эту пирамиду, прилаживай ее то к одному, то к другому морю. Наступит же, думал я, время, когда военные корабли не понадобятся больше людям. Мир! Всюду мир! Тогда, в назначенный день и час, двинутся к какой-нибудь заранее выбранной бачке военные флоты всех государств, берега которых омывает это море. Сойдутся вместе, отдадут друг другу воинские почести, приспустят флаги… банка — нечто вроде фундамента, понимаешь? Сначала на нее лягут линкоры, крейсеры, авианосцы. Вторым слоем — корабли поменьше. И вот в море новый железный остров-память о прошлых войнах!

— Выходит, как бы мусорные кучи, свалка, так я поняла?

— Нет! Не свалка. Памятник! Ведь на кораблях сражались и умирали люди. Многие из них были, конечно, обмануты, сражались за высокие прибыли для разных виккерсов и круппов. Но они жизнью заплатили за свою доверчивость. Это скорей уж могила неизвестному моряку.