Стальные гробы. Немецкие подводные лодки: секретные операции 1941-1945 - Герберт Вернер

Под покровом темноты максимальная скорость хода «У-230» достигала всего лишь 12 узлов. Мы семь раз совершали срочные погружения, подверглись 28 атакам авиабомбами и комплектами боезарядов. К рассвету команда лодки была ошеломлена, оглушена и истощена. Мы скрылись под водой на весь день.

24 мая. Очевидно, англичане знали о том, что две подлодки следуют в порт. Их самолёты, включая базировавшиеся на суше четырехмоторные бомбардировщики, казалось, охотились именно за нами. В эту ночь мы девять раз уходили под воду и пережили в целом 36 бомбардировок с воздуха.

25 мая. Через три часа после рассвета мы вошли в смертельно опасную зону воздушного патрулирования противника. Двигаясь водой при абсолютном молчании, мы сумели ускользнуть от него сквозь дождь бесконечных, беспощадных и хищных импульсов «асдика». За час до полуночи лодка всплыла, но была обнаружена подстерегавшим нас самолётом. Во время первой же атаки четыре комплекта боезарядов сильно встряхнули нашу посудину. Неожиданно произошла вспышка в задней части центрального поста. Веер искр посыпался в тесном пространстве, нас окутали клубы ядовитого дыма. Лодка горела. Казалось, её невозможно было заставить всплыть и мы обречены на гибель. Наглухо задраили круглые люки двух переборок. Несколько человек с огнетушителями принялись гасить огонь. «У-230» выбросило на поверхность там, где только секунды назад самолёт сбросил нам свою дьявольскую визитную карточку. Клубы густого дыма душили нас. Огонь прыгал от стенки к стенке. Я прижал ко рту свой платок и вслед за капитаном прошёл в рубку. Лодка выровнялась. Мы поспешили на мостик. Кто-то выбросил на палубу боекомплект для нашей пушки. Заработал дизель с левого борта. Пламя вырвалось из рубочного люка. Мы двигались в ночи, как горящий факел. Наконец команде удалось погасить пожар внутри корпуса.

В эту ночь мы подверглись атакам с воздуха ещё семь раз. На нас было сброшено 28 авиабомб.

26 мая. Четвёртый день нашей борьбы за возвращение в порт и, следовательно, спасение. Мы двигались на глубине 40 метров, прислушиваясь к разрывам глубинных бомб, раздававшимся на расстоянии многих миль к западу. Это продолжалось весь день. В 22.30 мы всплыли. Ночь была очень тёмной. Больше часа радар не улавливал никаких сигналов. Затем мы увидели, как в небе повисло большое светлое пятно. Оно росло с безумной скоростью, осветив мостик слепящим дневным светом. Четырехмоторный «либерейтор» с рёвом приближался к нам, стреляя из пулемётов. Подлодка рванулась навстречу быстро приближавшемуся свету. Летающий гигант с рёвом пронёсся над мостиком и скрылся в ночной тьме, осыпав мостик искрами и дыхнув на нас волной горячего воздуха. Взорвались четыре бомбы, распространяя глухой рокот. После каждого взрыва меня подбрасывало вверх.

Через несколько минут снизу сообщили:

– Лодка управляема, готова к погружению.

Когда «У-230» погрузилась на безопасную глубину, Зигман вломился в радиорубку к радисту, который не смог предупредить нас о показаниях радара.

– Кестнер, в чём дело, чёрт побери? Спишь, что ли? Ты чуть не погубил нас!

– Герр капитан, на радаре не было показаний, – возразил радист. – А наш радиолокатор в порядке.

– Не рассказывай мне сказки, Кестнер, – возмутился Зигман. – В твоих руках – судьба команды. Если ты ещё раз ошибёшься, нам несдобровать.

27 мая. Мы всплыли, истощив запасы электроэнергии и кислорода. Нервное напряжение достигло высшей точки. По телу прошла дрожь, во рту пересохло. Мне казалось, мы не переживём очередную атаку, если она последует в ближайшую минуту. Однако продолжительное время нас сопровождали только рокот дизеля и шум вентиляционной установки.

Щадящий период времени длился всего лишь час. Внезапно свет прожектора осветил мостик. Его луч светил со стороны кормы справа. Снова гигантский «либерейтор» снижался, чтобы обстрелять лодку. Его пули прошли в сантиметрах над нашими головами. Затем самолёт умчался в ночь, выключив прожекторы. Четыре разрыва бомб подняли в воздух фонтаны воды. Лодку сильно тряхнуло, но обошлось без повреждений. Мы немедленно ушли под воду.

Когда я провожал командира в каюту, он расстегнул свой покрытый солью кожаный китель и, подняв голову вверх, сказал:

– Я допускаю, старпом, что наш радар не уловил никаких импульсов. Кажется, наш «метокс» в полном порядке. Англичане, должно быть, применили новый тип радара. Это единственное объяснение произошедшему.

Мы были шокированы. Сначала авианосец в конвое. Теперь новая электронная диковинка, позволявшая англичанам обнаруживать нас, не раскрывая себя. Больше не было смысла подлодкам двигаться днём под водой, а ночью – в надводном положении. Нам придётся изменить свою тактику и двигаться в надводном положении днём, когда противник виден невооружённым глазом. Уничтожать его при дневном свете лучше, чем быть разнесённым на куски ночью.

В 07.20 мы всплыли, но вовсе не были уверены, что наши надежды на последний 170-мильный переход в порт осуществимы. Было обнаружено четыре «сандерлэнда» и пять «либерейторов». Девять раз мы погружались в воду и девять раз всплывали, продолжая движение вперёд. В полдень мы достигли континентального шельфа. Ночью сообщили в штаб, что прибудем на место встречи с тральщиком сопровождения на следующее утро в 08.00. Потом ушли под воду с мыслями о том, что в этой новой войне на море у нас больше нет шансов на успех.

Глава 12

28 мая в 12.40 «У-230» вошла во внутреннюю бухту Бреста. Встречавшим на пирсе она дала наглядное представление о том, через какие испытания нам пришлось пройти. Корма лодки была большей частью затоплена. Надстройка имела значительные повреждения. Нас не встречал военный оркестр, играя бравурные марши.

Только девушки с букетами цветов напоминали о героическом походе. Командующий Девятой флотилией и его свита были шокированы. Нас без церемоний поспешно направили в военный городок и привели в зал приёмов, где сухопутные хозяева хорошо постарались, чтобы возвращение на базу радовало нас.

После приёма я вернулся в свою комнату, ту самую, которую я покинул пять недель назад. Мои вещи уже были доставлены из хранилища. Когда я вскрыл конверт со своим завещанием, вынутый из саквояжа, то почувствовал, как меня переполняет радость: я выжил. В своей почте я обнаружил только два письма от Марианны. Они навеяли на меня множество незнакомых доселе мыслей. От них меня отвлёк небольшой пакет из дома. Мама прислала домашний торт ко дню рождения. Он дожидался меня четыре недели, затвердел и крошился. Но мне хотелось уважить материнскую веру в долгожительство сына. Я съел кусочек торта.