Вацлав Дворжецкий – династия - Яков Гройсман

Там нас встретили чуть ли не аплодисментами. Буквально с порога Вацлав Янович был опознан дежурным майором, оказавшимся большим почитателем кинематографа. Осыпаемые благодарностями за то, что мы есть, и извинениями за нанесенный моральный ущерб, мы были с почетом препровождены до гостиницы «Урал» на милицейской «Волге».

Этот день своей жизни я без преувеличения считаю «Днем рождения Камня». Не скажу, чтобы я тащил в дом каждый приглянувшийся мне булыжник. Но в череде духовных ценностей, которые оставил мне в наследство Вацлав Янович, любовь к камню занимает не последнее место.

Сегодня наконец-то «вживую» выдали в прямой эфир телеспектакль «Ожерелье для моей Серминаз». Роль у меня трудная, многословная. Очень волновался, но, слава Богу, все обошлось без накладок. Вацлав Янович хвалил, говорил много хороших слов. Мне это очень дорого, врать он не умеет, и я ему верю. Сам же Вацлав Янович играл роль аксакала. Роль небольшая, эпизодическая. Это было потрясающе! Играл легко, без напряжения, грустно и весело. Бесподобный грим, просто неузнаваемый и очень смешной. В студии стоял тихий стон. Операторы то и дело вздрагивали плечами и покусывали губы, дабы не расхохотаться в голос и не сорвать передачу. Закончился спектакль, и все в студии аплодировали Мастеру.

Очень обязан я этой семье, не только Дворжецкому, но и Риве Яковлевне, милой, умной, красивой женщине. Я, конечно, влюблялся в нее на уроках по мастерству актера. С Вацлавом Яновичем мы сидели в одной гримерной, и я записывал разные истории, связанные с ним. Но был эпизод, который я не записал.

Играем спектакль, а он человек очень пунктуальный. Никто не помнит, чтобы он куда-то пришел с опозданием или что-то в этом духе. Поскольку мы в одной гримерке, сижу, гримируюсь. Вацлава Яновича нет. Помощник режиссера волнуется, но пока еще не шумит. Заходит, поправляет занавески и даже не спрашивает, почему Вацлава Яновича нет.

Остается двадцать минут до начала спектакля. Вдруг он врывается, мокрый, совершенно запыхавшийся: «Ни о чем не спрашивай, ни о чем не спрашивай! Я тебе всё расскажу. Хочу попросить твоей помощи. Всё расскажу в антракте, ну, а ты играй первый акт». Играю первый акт. В антракте он мне говорит: «В двух словах, всё остальное опять же потом. Ты представляешь, свалился на голову!» Я спрашиваю: «Кто?» – «Сын! Можешь себе представить, можешь себе представить, хочет быть актером, хочет быть актером! Это безумие! Это безумие, поскольку у него на то никаких оснований нет, в этом я нисколько не сомневаюсь. Я уже не говорю о внешних данных. Ты увидишь его. Я вас познакомлю. И я прошу тебя найти несколько слов вразумить его. Я, конечно же, помогу ему поступить в сельхозинститут, в медицинский. Куда угодно, только не в артисты! По окончании спектакля он будет ждать меня, он прямо с вокзала. Я вас познакомлю». И действительно, выходим на проходную. До реконструкции это было полуподвальное помещение. Одеваемся. В углу, в коридоре стоит высокий, огромный парень в ушанке, в полуваленках (правда, они тогда были модными, вся Москва ходила в таких полуваленках). И с кованым чемоданом, на что я обратил внимание. «Вот, познакомься. Ты хотя бы головной убор снял. Ты в помещении». – говорит Вацлав Янович. Тот снял. Глаза в пол-лица, как у отца, лысина, от которой в коридоре стало светло, и что-то промычал, назвав свое имя. Это был будущий популярный артист кино Владислав Дворжецкий, сын Вацлава Яновича. Я не отважился что-то такое советовать и откланялся. Ну, а как сложилась дальнейшая судьба сына и отца, известно всей России.

Воспоминатель, пишущий о дорогих и близких ему людях, пишет немного и о себе тоже, даже и не желая этого. Хорошо, если немного. Я старался.

Эра Суслова

ОДНА НОЧЬ С ДВОРЖЕЦКИМ

Не могу забыть одну южную, теплую ночь, которая была связана с Вацлавом Яновичем. Это было в Сочи в 1960 году. Наш Горьковский театр был там на гастролях. Играли в зимнем театре с огромным успехом, с аншлагами. Труппа состояла из очень сильных актеров. Вацлав Янович был одним из лидеров. Главным режиссером был блестящий М. А. Гершт.

В тот вечер шел спектакль «Обрыв». Я играла Веру. Роль большая, трудная. После спектакля я не торопилась разгримировываться и вышла из театра поздно вместе с мужем, художником В. Я. Герасименко, и М. А. Герштом.

Шли мы в гостиницу через парк. Шли медленно. Слева мы слышали морской прибой, аромат цветов, легкий ветерок касался щек. Огромная луна висела над парком. Мы шли и наслаждались этим воздухом, цветами, ритмом прибоя.

Подойдя к гостинице, мы остановились. Не хотелось уходить, покидать этот сказочный мир. Постояв немного, вошли в гостиницу и поднялись на второй этаж. Когда проходили мимо номера, где жил Вацлав Янович, то услышали шум голосов, возгласы, смех. Внезапно открылась дверь, на пороге появился кто-то из актеров и, увидев нас, закричал: «Идите скорее сюда! Сегодня у Вацлава Яновича родился сын!»

Мы вошли. В номере было много наших артистов. Кто-то стоял, кто-то сидел на подоконнике и на кровати. На столе – шампанское и фрукты. Центром пиршества был Вацлав Янович. Он ходил, вставал на стул, что-то громко, радостно говорил, произносил какие-то монологи. Актеры, как хор, повторяли его слова. А припев был один: «За сына, за Риву, за Вацлава!» Это была не песня, не стих, это было заклинание. Колдовство. Стихийное и абсолютно трезвое.

Широкое окно было открыто. Луна занимала половину окна. Она не двигалась, не уходила, не хотела уходить, казалось, что она сидела рядом с нами. Стоило повернуть голову в сторону окна, как я встречалась глазами с луной. И может быть, она передавала наши вибрации в далекий город Горький и малышу, и его маме.

Я смотрела на Вацлава Яновича и не узнавала его. Он был высокого роста и стал еще выше. Огромные глаза стали еще больше. И голос стал другим. Я узнавала и не узнавала его. Это был Вацлав и не Вацлав. С рождением сына родился другой человек. В ту ночь родился не только сын, но родился и сам отец.

Радость, радость, так редко посещающая нас, жила в тот миг в этом номере. Мы присутствовали при священной минуте – родился человек. Он пришел в мир, когда луна ослепляла нас своим светом, аромат цветов одурманивал запахом, а море ритмично отбивало Время своими волнами.

Вацлав Янович работал в нашем театре с большим успехом много лет. В его трудной судьбе я застала и светлую полосу. В ней – мгновение сияния радости. Это было самое яркое впечатление о Вацлаве Яновиче, о новом Вацлаве.

Прошло почти 40 лет. Мальчик, который появился тогда на свет, стал известным артистом Евгением Дворжецким. И когда я вижу его на экране телевизора, меня охватывает воспоминание о той дивной ночи. Становится и радостно, и грустно.