Романтическая история мистера Бриджертона - Джулия Куинн

Он, возможно, имел какие-то мысли на этот счет, но она не желала давать ему ни малейшего шанса высказать их.

– Это мое дело, - ответила она, скрещивая руки, и многозначительно глядя в сторону от него, - В конце концов, я одиннадцать лет оставалась нераскрытой. Я не вижу причин, почему мне следует теперь сильно волноваться из-за этого.

Он с раздражением вздохнул.

– Ты хоть принимаешь во внимание значение денег? Понимаешь, какое количество людей хотят заполучить тысячу фунтов леди Данбери.

– Я понимаю значение денег, гораздо лучше, чем ты, - ответила она, ощетиниваясь. - И, кроме того, награда леди Данбери не делает мою тайну уязвимее.

– Это делает всех более решительными, что делает тебя еще уязвимой. Не упоминая, тот факт, - добавил он, кривя губы в усмешке, - Что моя самая младшая сестра сказала, что это будет триумфом.

– Гиацинта? - спросила она.

Он мрачно кивнул, кладя лист рядом с собой на сиденье.

– И если Гиацинта думает, что будет завидным триумфом открыть твою личность, то ты можешь убедиться, она не единственная такая. Может быть именно из-за этого, Крессида проделала свою глупую уловку.

– Крессида сделала это ради денег, - проворчала Пенелопа. - Я уверена в этом.

– Отлично. Не имеет значение, из-за чего сделала это Крессида. Все дело в том, кто она такая, и как только ты избавишься от нее со всем своим идиотизмом, - он хлопнул рукой по листу бумаги, заставляя Пенелопу вздрогнуть, поскольку звук был довольно резкий и громкий, - Кто-нибудь еще займет ее место.

– Я думаю, так будет не всегда, - сказала она, главным образом потому, что не могла позволить ему оставить последнее слово за собой.

– Ради любви к всевышнему, женщина, - взорвался он, - Позволь Крессиде убраться вместе с ее интригами. Она - ответ на все твои мольбы.

Ее глаза сердито посмотрели на него.

– Ты не знаешь, о чем я молюсь.

Что- то в ее тоне укололо Колина прямо в грудь. Она не изменила его точки зрения, даже чуть-чуть не сдвинула ее, но он не мог найти слов, чтобы заполнить повисшее молчание. Он посмотрел на нее, затем посмотрел в окно, его ум рассеяно сфокусировался вокруг купола Кафедрального Собора Святого Павла.

– У нас займет довольно много времени добраться до дома, - пробормотал он.

Она ничего не сказала. Он не винил ее. Это было глупое нелогичное заключение, пустые слова, чтобы заполнить молчание и ничего больше.

– Если ты позволишь Крессиде, - начал он.

– Прекрати, - взмолилась она. - Пожалуйста, не говори ничего больше. Я не могу позволить ей сделать это.

– Ты хоть по-настоящему думала, что ты в итоге получишь?

Она резко посмотрела на него.

– Ты думаешь, я была способна думать о чем-нибудь другом за прошедшие три дня?

Он попробовал другую тактику.

– Какое имеет значение, что люди узнают, что это именно ты была леди Уислдаун? Ты же знаешь, что ты была умной и одурачила нас всех. Разве этого не достаточно?

– Ты не слушаешь меня! - ее рот, замер открытым в странном недоверчивом овале, словно она не могла поверить, что он не может понять то, что она говорит ему.

– Мне не надо, чтобы люди знали, что это я была леди Уислдаун. Мне надо, чтобы они знали, что это была не она.

– Но ты, не возражаешь, если люди подумают про кого-нибудь еще, что она - леди Уислдаун? - настаивал он, - В конце концов, ты сама обвинила леди Данбери неделю назад.

– Я должна была обвинить кого-нибудь, - объяснила она, - Леди Данбери довольно решительно спросила у меня, кого я считаю леди Уислдаун, и я не могла придумать ничего лучше. Кроме того, не так уж плохо, если люди подумают, что это леди Данбери. По крайней мере, мне нравится леди Данбери.

– Пенелопа -

– Как ты будешь себя чувствовать, если твои дневники опубликуют под именем Найджела Бербрука? - потребовала она от него ответа.

– Найджел Бербрук не может два предложения соединить вместе, - произнес он с ироническим фырканьем. - Я с трудом верю, что кто-нибудь сможет поверить в то, что он смог написать мои дневники.

Машинально, он отвесил ей небольшой поклон, как извинение, так как Найджел Бербрук с некоторых пор был женат на ее сестре.

– Попытайся представить, - проговорила она, - Или кого-нибудь, кто, по-твоему, такой же, как Крессида.

– Пенелопа, - вздохнул он, - Я не ты. Ты не можешь проводить между нами параллели. Кроме того, если бы я издал свои дневники, они бы вряд ли бы погубили меня в глазах общества.

Пенелопа устало откинулась на сиденье и громко вздохнула. И он понял, что его дело сделано.

– Хорошо, - возвестил он, - Тогда решено. Мы порвем это, - он взял с сиденья лист бумаги.

– НЕТ! - закричала она, практически подпрыгивая на ноги, - Не делай этого!

– Но ты только что сказала -

– Я ничего не сказала! - пронзительно закричала она, - Все, что я сделала, это просто вздохнула.

– Ради Бога, Пенелопа, - произнес он раздражительно, - Ты же согласилась с -

Она уставилась на него, изумляясь его нахальству.

– Когда это я объясняла тебе, как надо интерпретировать мои вздохи?

Он посмотрел на компрометирующий лист, который все еще держал в руках, и задался вопросом, что же, черт подери, ему делать с этим листом в такой момент.

– Как бы то ни было, - продолжала она, ее глаза вспыхивали от гнева, что делало ее почти прекрасной, - Это не значит, что я не запомнила то, что написала. Ты можешь уничтожить эту бумагу, но ты не можешь уничтожить меня.

– Я хотел бы это сделать, - пробормотал он.

– Что ты сказал?

– Леди Уислдаун, - выдавил он из себя, - Я хотел бы уничтожить леди Уислдаун. Я рад, что ты оставляешь ее.

– Но я леди Уислдаун.

– Помоги нам Бог.

А затем, словно, что-то щелкнуло внутри нее. Весь ее гнев, все ее раздражение, все те негативные чувства и эмоции, которые она держала закупоренными внутри себя, вырвались на волю, направленные в сторону Колина, кто из всего общества, возможно, меньше всего заслуживал это.

– Почему ты так злишься на меня? - взорвалась она, - Что я сделала такого отталкивающего? Была умнее тебя? Хранила тайну долгие годы? Вдоволь посмеялась за счет общества?

– Пенелопа, ты -

– Нет, - сказала она напористо, - Молчи. Теперь моя очередь говорить!

У него изумленно открылся рот, и он уставился на нее, в глазах его было видно потрясение и недоверие.

– Я горжусь тем, что я сделала, - сказала она, ее голос дрожал от сдерживаемых эмоции. - Меня не волнует, что ты можешь сказать. Меня не волнует, что может сказать любой другой человек в мой адрес. Никто не может отобрать это у меня.

– Я не пытаюсь -

– Мне не нужно, чтобы люди знали правду, - проговорила она, поднимаясь на вершину своего протеста, - Но, будь я проклята, если позволю Крессиде Туомбли, такому человеку, кто…кто…