Об Ахматовой - Надежда Мандельштам

В общем, я уехала в Верею, не закончив дела с письмом. С квартирой мне или вам надо быть [в Москве] осенью. Я буду в сентябре и в ноябре.

Устала я страшно. Сейчас верейская тишина меня чуточку успокоила.

У меня просьба – телеграфируйте, получив это письмо, в Верею (город Верея Московской, Больничная, 11 /43).

Вторая просьба: я не могу найти Осину детскую книгу «Кухня» (изд. Мысль (?), Ленинград, 1926)4,стихов (перевод со старо-франц[узского]) об Алексее («Россия» 1924 или 1925)5 и стихотворения «Приглашение на луну» (не помню, где напечатано)6. В Ленинской нет. (Потеряно.) «Алексей», вероятно, в журнале «Россия» за 1924 или 1925 год. В Ленинской разрозненный комплект. Попросите кого-нибудь посмотреть в Публичной и в случае удачи прислать мне текст. Я по этим стихам очень тоскую. В Верее буду месяц. Жду известий. Надя. В архивах ничего не нашла. Я уже введена в права наследства7.

ОР РНБ. Ф. 1073. Ед. хр. 892.

Л. 11–12 об.

1 В 1957 г. в журнале «Знамя», в рубрике «Трибуна писателя», была напечатана статья А.А.Коваленкова «Письмо старому другу», содержащая лживые и оскорбительные упоминания об О.М.,Коваленков, в частности, писал: «Мне довелось неоднократно встречаться с Мандельштамом. Он рецензировал мою первую книгу. Запомнились не только его желчные вздохи о невозможности реставрировать на буржуазный лад принципы античного искусства:

.. Греки сбондили Елену

по волнам,

Ну, а мне соленой пеной

по губам… —

но и попытки найти контакт с современностью, эстетизировать то, что для нас было самой жизнью, а для него – объектом для самонаблюдения:.. Держу в уме, что нынче тридцать первый / Прекрасный год в черемухах цветет, / Что возмужали дождевые черви / И вся Москва на яликах плывет… Думается, что „капиталистические пережитки в со-знании“ нашли после революции наиболее прочную поддержку у поэтов-акмеистов. Мандельштам был одним из крупнейших представителей этого направления. Предметность, отточенность его стихов была соблазнительным противодействием абстрактному пафосу, которым грешили многие поэты тех лет. Но за каждой строкой этого оказавшего настолько заметное влияние на литературные течения начала тридцатых годов поэта, что даже появился термин „мандельштамп“, стоял призрак буржуазной цивилизации Запада. Сергей Есенин однажды даже пытался бить Мандельштама. И было за что. Ведь это он написал:

… Я пью за военную астру…

……………………………..

За розу в кабине роллс-ройса,

Полей Елисейских бензин,

За музыку сосен савойских,

За дальних колоний хинин…»

(Знамя. 1957. № 7. С. 168).

2 Статей об О.М. в «Литературной газете» и журнале «Звезда», как-либо связанных с выступлением А.А. Коваленкова, не обнаружено; негативные высказывания об О.М., правда по другому поводу, в «Литературной газете» датируются сентябрем 1957 г. (см. примеч. 2 на с. 305).

3 Проект открытого письма Комиссии по наследию О.Э. Мандельштама в редакцию журнала «Знамя» рукой Н.Я. с небольшой правкой А.А. Суркова сохранился в его архиве: «Комиссия по литературному наследству О. Мандельштама считает, что любой писатель имеет право на оценку другого писателя, но только в пределах его творчества и методами, принятыми в литературной практике. Между тем журнал „Знамя“ опубликовал в № 7 статью Коваленкова, содержащую недопустимые выпады против покойного О. Мандельштама, призывая к кулачной расправе над ним. Кроме того, Коваленков позволил себе цитировать в грубо искаженном виде нигде раньше не публиковавшиеся стихи О. Мандельштама. Комиссия по литературному наследству О. Мандельштама считает выпад Коваленкова недопустимым и несовместимым с практикой советской прессы» (РГАЛИ. Ф. 1899. On. 1. Ед. хр. 721).

4 Книгу О.М. «Кухня» (Л., 1926) разыскала по просьбе А.А. И.Н. Пунина в библиотеке Академии художеств и сообщила об этом Н.Я.

5 «Жизнь святого Алексея» в журнале «Россия» не публиковалась; впервые этот перевод напечатан в издании: Мандельштам О. Собр. соч.: В 2 т. / Под ред. Г.П. Струве и Б.А. Филиппова. Нью-Йорк, 1966. Т.2. С. 13–16.

6 Это стихотворение напечатано в книге О.М. «Стихотворения» (М., 1928. С. 65).

7 Пятнадцатилетнее наследственное право Н.Я. на пятьдесят процентов гонораров за произведения О.М. было оформлено нотариально в 1957 г. и истекало в 1972 г. (см. ее эссе «Мое завещание»: Н. Мандельштам-З.С. 135).

19

Н.Я. Мандельштам – А.А. Ахматовой

Анюша! К 20-му я буду в Москве. Как будто комната у меня всё же будет. Как нам повидаться? Может, приехать на несколько дней в Ленинград?

План «Библиотеки Поэта» утвержден. С Николашей будут заключать договор. Меня предупреждают, что в основном будет издаваться старое. Посмотрим.

Читая Осин архив, я увидела, что у него был период удушья, когда он рвался в судьи поэзии, хотя ведь это не ему было делать – ведь сам-то он подсудимый1. Это период статей в «Русском Искусстве», где все оценки всех поэтов кривы и косы2. Здесь был какой-то роковой момент, когда что-то, похожее на голос Городецкого3, прорывалось у него. Это мгновение – и ужасно горькое. Когда он собирал книгу статей, я спросила его, почему он не печатает статью из «Русского Иск [усства]»4. Он сказал: это не то. Больше я от него ничего не добилась. Только сейчас я увидела, что он именно от нее и присных отрекается в предисловии к сборнику статей5. Кроме этой статьи у него был еще ряд статей (о вас там нет ничего), где масса кривых оценок и глупостей, совершенно на него не похожих6. Тут в чем дело: когда у него влюбленность в чьи-то стихи – у него голос поэта. Когда он отмахивается от чужих стихов – он сам не свой: онемел бы в Городецкого. По-моему, именно за это он расплатился периодом, когда он не писал стихов, – этим удушьем. За то, что был умным. Я вспоминаю, как это удушье приходило. Это были счеты с лефом7: «Вот у Асеева есть рифма, а у меня нет…». Я и тогда понимала, что о хорошей рифме ему полагается заботиться в шуточных стихах. Затем какой-то Голосовкер (это не леф) спросил его на бульваре: «Какие стихи вы сейчас пишете?» И он уверял, что уже не может писать стихов из-за Голосовкера и т. п. Потом (уже гораздо позже, когда все время сочинял) он мне сказал, что у него всё время – был ли он в своих или в чужих стихах – был какой-то деревянный звук в ушах – вроде Асеева. А когда всё это ушло, он всё хотел, чтобы сам Кирсанов признал его. Я смеялась и дразнила его, но сейчас я вдруг что-то поняла, читая архив. Именно это назойливое волнение, страх остаться одному и метание в оценках других и себя, когда наступал со своими мерками Леф. Это, кстати, не только в статьях о стихах, но и о прозе – какие-то губительные боковые ходы («мое прямое дело тараторит вкось»8). Период журнализма (оценочные статьи о стихах [26] ,это двадцать второй, кажется, год), он мне как-то сказал («Когда был Лежнев и все эти статьи»), стоил ему не меньше, чем переводы. Даже больше. А я не поняла, а сейчас увидела (увидела на статейке о прозе), что это правда.

Я вам пишу, потому что именно что-то, напомнившее мне гнусный голос Городецкого, испугало меня, я вспомнила, как у нас с Осей всё рвалось в эти два, кажется, года. Как в «Шуме времени» где-то тоже что-то такое прорвалось и т. п. (голос – пересмотр чего-то, между прочим, школы). Была, очевидно, страшная минута, когда он мог стать Городецким (кстати, его – и потом – раздражал Шкловский. Он говорил, что он противопоказан всякому поэту. Бриковские истины у нас изрекал всегда Шкловский10. Огорчившая меня статья о «Серапионовых братьях»11 – она сплошные перевернутые прогнозы). К статьям в «Русском Искусстве» я относилась как к чему-то случайному, вспоминая всё прямо противоположное, что он всегда – потом и раньше – говорил. Теперь я вижу, что это был роковой момент – он тогда мог погибнуть. Этого больного очень мало – это тонет в жизнеутверждающем (чудные фельетоны о Сухаревке, о Киеве, о Батуме12 и т. п.). Если б я не знала Городецкого, я бы, может, не увидела бы этого. Но – увы! – я его видела – и поняла. Жаль, что я тогда была молодой дурой.

Я действительно должна заставить Николашу записать с моих слов всё, что я знаю о его настоящих оценках и о том, почему появились вступительные строчки о «случайных» статьях перед сборником статей, который он выпустил. Он тогда злился, когда его уговаривали издать «полный» сборник статей; таких разговоров при мне было несколько. Затем он собрал сборник статей и фельетонов для какого-то издательства в Киеве (там был Ушаков), и эти разговоры повторились (26 год)13. Женя тоже их помнит. Переписанную статью из «Р [усского] Иск [усства]» он сразу порвал и не оставил ее в архиве – и еще ту статью о прозе, о кот[орой] я пишу (там ничего особенного – о фольклоре у Серапионов). Но у Жени нашелся второй экземпляр (о прозе) и я его бросила в архив. Вот сейчас и прочла.

Всё это письмо очень бестолково. Вы выбросьте его. Но просто это продолжает наш разговор о статье о поэзии в «Р [усском] Иск[усстве]», и я вдруг поняла, что это не какая-то глупая случайность, а просто момент – быть или не быть. И я поняла, как вы были правы, когда сказали, чтобы я записала, как он относился к статьям «случайным» и каковы у него были постоянные, а не «случайные» оценки. Как хорошо, что мы встретились в Детском Селе в тот год…14 После этого «городецкое» и «лефовское» отступило навсегда. Не было даже самых крошечных рецидивов. Каким вы были молодцом в отношениях с Осей – до чего вы были умнее всех мужчин. Целую вас.