Гусиное перо - Семён Львович Лунгин

Отступления в разных жанрах были? Были! Чего вам еще не хватает, уважаемые зрители? Ах да, фейерверка!.. Вот вам и фейерверк! (Вынимает из кармана ракетницу и выпускает петарду, разлетающуюся разноцветными огнями.)

С треском лопаются пузыри.

Конец. (Обернулся к кулисам.) А ну, артисты, на поклон, марш!..

Барабанщики начинают бить в барабаны, артисты выходят и раскланиваются.

З а н а в е с.

СЕМЬЯ БАХМЕТЬЕВЫХ

Пьеса в двух частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Г л е б  Г л е б о в и ч }

С о ф ь я  А л ь б е р т о в н а }

В и к т о р  Г л е б о в и ч }

Л е н а }

М а ш а } — Бахметьевы.

М и х а и л  А ф а н а с ь е в и ч  Б а б а е в }

Г р и г о р и й  В а с и л ь е в и ч  А л е к с е е в }

А н н а  И в а н о в н а  А л ф е р о в а }

В е р а  И в а н о в н а  А л ф е р о в а } — друзья Бахметьевых.

И г о р ь  В е р е я }

С к а л я р }

Г а р к у ш е н к о } — аспиранты Виктора Глебовича.

М а р ь я  Т р о ф и м о в н а — домработница Бахметьевых.

М у ж ч и н а  и  ж е н щ и н а  на пляже и на корте.

Ч е т ы р е  ж е н щ и н ы  на перроне.

Д в а  в о е н в р а ч а.

М е д с е с т р а.

Д в а  с а н и т а р а.

С е м ь  с т у д е н т о в.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

МАТЬ

Когда на сцене зажегся свет, мы увидели  М а ш у  и  И г о р я. Они стояли друг против друга и глядели друг на друга с ненавистью. А потом Игорь развернулся и ударил Машу по лицу. Ударил грубо, как парня. Маша охнула, но не закричала. А когда Игорь повернулся и пошел прочь, Маша рванулась за ним с криком: «Игорь, вернись!.. Игорь, вернись!..» А потом мы заметили  Е л е н у  В л а д и м и р о в н у. Она, оказывается, стояла в глубине и все видела. Ноги сами понесли ее вслед за дочерью. Но, пробежав два-три шага, она заставила себя остановиться и, едва переводя дух, вышла на авансцену.

Л е н а. Ну вот. И это пришлось пережить. Бьют дочь на глазах у матери. И ты не вмешивайся, и ты ничего не понимаешь, и ты не кричи, и ты не беги… Ой, как это все надоело!..

Вошла  М а ш а.

М а ш а (весело). Видела?

Л е н а. Глаза б мои не глядели.

М а ш а. Вот он, один из парадоксов жизни. Хочешь, чтоб не глядели, а они глядят, проклятые, все видят и настроение людям портят.

Л е н а. Что у вас случилось-то?

М а ш а. Кулачный бой. Я была в роли этого… как его?.. Кирибеевича. А он — купец Калашников. Он меня и стукнул.

Л е н а. За что?

М а ш а. За что… за что… (Пританцовывает.) Не наградила ты меня музыкальным даром. Играла бы я на гитаре, сочинила бы твист: «За что, за что».

Л е н а. Машка, можно с тобой поговорить в сентиментальном жанре?

М а ш а (серьезно). Знаешь, мать, можно.

Л е н а. Вот была у меня маленькая девочка. И все мне завидовали, до чего у меня она хорошенькая и как мы с ней живем душа в душу…

М а ш а. Ну?

Л е н а. И все это окончилось как-то вдруг… Почему?

М а ш а. Вероятно, потому что девочка выросла.

Л е н а. Ну и что?

М а ш а. Выросла и вышла замуж.

Л е н а. Ты вышла замуж?

М а ш а. Здравствуйте. Глаза смотрят и, оказывается, ничего не видят. Ах да, ты же считаешь, что, для того чтобы выйти замуж, надо пройти некоторый цикл: помолвка, обручение, благословение — и, наконец, вожделенный миг.

Л е н а. То, что я видела, скорее походило на развод, чем на свадьбу.

М а ш а. А что? В этом наблюдении есть резон.

Л е н а. Если бы кто-нибудь послушал, как ты со мной разговариваешь… Это же полное неуважение и издевательство.

М а ш а. Что ты, ма… (Обняла мать, прижалась к ней щекой.) Это же предельное выражение доверия: когда люди все друг про друга понимают и ни о чем друг друга не спрашивают.

Л е н а. Ты, по-моему, не можешь меня…

М а ш а (перебила). Не могу. Ты меня ни о чем не спрашиваешь. Но в твоих глазах появилось что-то такое жалостливое, такое ненасытное, что все время чувствуешь себя… ну, как бы тебе сказать… очень противно, ма.

Л е н а. Ну почему ты считаешь, что я не могу ничего понять? В конце концов, я сама вышла замуж девятнадцати лет и тоже без благословения родителей.

М а ш а. Мать, ты лукавишь. У тебя ж не было родителей.

Л е н а. У папы они были.

М а ш а. А ты твердо уверена, что он не просил благословения?

Л е н а. Твердо.

По заведенному порядку к восьми часам утра  М а р ь я  Т р о ф и м о в н а, домработница Бахметьевых, накрыла Глебу Глебовичу завтрак, положила возле прибора свежую газету, затем на цыпочках подошла к двери в комнату Виктора, посмотрела в замочную скважину, прислушалась, но, должно быть, ничего не услышала, вздохнула и так же на цыпочках пошла на кухню. Дверь открылась, и появился  В и к т о р  босиком в трусах.

В и к т о р (взглянул на стоящие в углу большие часы и сказал кому-то, находящемуся в его комнате). Еще нет восьми. Надо подождать минут пятнадцать — двадцать.

Марья Трофимовна вернулась в столовую и замерла на пороге, стремясь разглядеть что-то в комнате Виктора, но Виктор уже успел закрыть дверь. Часы пробили восемь.

М а р ь я  Т р о ф и м о в н а (перекрестилась и подошла к другой двери). С добрым утром, Глеб Глебович. Пожалуйте завтракать.

Дверь распахнулась, и в столовую вошел высокий, чисто выбритый  с т а р и к  в белоснежной рубашке, отглаженных брюках и клетчатой домашней куртке.

Г л е б  Г л е б о в и ч. О! Помидоры появились? Пять лет не видел. Не видал и не едал. Это где же вы изловчились?

М а р ь я  Т р о ф и м о в н а. В Доме ученых. Академикам всем дают, а членам-корреспондентам по списку. Такой скандал был…

Г л е б  Г л е б о в и ч (развернул газету). Я один завтракаю? Виктор!

М а р ь я  Т р о ф и м о в н а (замерла). А он еще не выходил. Вчера когда вернулся-то!.. И-и-ех!

Зазвонил телефон.

(Взяла трубку.) У телефона. А кто его просит? Сейчас узнаю. Глеб Глебович, вас Алексеев.

Г л е б  Г л е б о в и ч. Какой Алексеев?

М а р ь я  Т р о ф и м о в н а. А бог его знает.

Г л е б  Г л е б о в и ч. А-а-а… (Взял трубку.) Товарищ Алексеев, одну минуточку… (И пошел в свою комнату.)

Выглянул  В и к т о р.

В и к т о р. Няня, это кого?

М а р ь я  Т р о ф и м о в н а (махнула на него рукой). И-и-ех! Бесстыдник!..

Вошел  Г л е б  Г л е б о в и ч  с рукописью. Виктор поспешно скрылся в своей комнате.

Г л е б  Г л е б о в и ч (взял трубку). Ну-с, так… Я прочел. Напомните мне, пожалуйста, ваше имя-отчество и простите старика… Я прочел, Григорий Васильевич. Что касается основных проблем — я здесь не судья. Кстати, кто вам оппонирует из физиков?.. Иван Осипович?.. Нет, не так чтобы коротко, но знаком… Ну что ж, ваша работа одна из первых попыток физика поблуждать в наших дебрях. И что и говорить — попытка продуктивная. Биология, увы, пока еще наука главным образом описательная. И, откровенно говоря, я давно уже не наблюдал в работах нашей научной молодежи такой самостоятельности суждений и, пожалуй, яркости личности автора. Отрадно, и весьма. Но кое-что, признаться, меня покоробило… Нет, нет, не в