Судьба открытия - Николай Лукин

Вон как все сложилось: жандармы разгадали, куда он устремится. И Глебова потерян след. И паспорт ненадежен. И задерживаться в Петербурге даже лишний час нельзя — его именно здесь подстерегают и ищут.

Откуда-то запахло табаком и нафталином. В гостиную всунулся ворох одежды, за ворохом появилась несшая его Варвара. Потом — тетя Капочка, со вторым ворохом, полегче. Обе принялись раскладывать то, что принесли, по креслам и на ломберном столике.

Эти вещи полвека тому назад принадлежали Евгению Ивановичу Татарцеву. Они составляют одну из драгоценных реликвий тети Капочки. Лисицын помнит, как она их свято бережет.

— Он ростом был с тебя, — сказала она сейчас, чихнув от нафталина. — Выбирай что тебе подходит. Примерь!

Лисицына это растрогало. Брать любой лишний груз ему было не нужно и вовсе некстати. А гардероб покойного Евгения ему казался уж совершенно неподходящим. Но он почувствовал: нельзя пренебречь ее жертвой — тетка будет насмерть обижена.

Среди мундиров и халатов с брандебурами он увидел скромный старомодный пиджачок, отложил его. Кроме того, взял немного пожелтевшего от времени белья да теплую куртку, подбитую мехом.

Когда он сел обратно на диван, Капитолину Андреевну осенило:

— Вовочка, живи у нас! Никуда не будешь выходить. Мы никому не скажем…

— Что вы! Нет, теперь мне в Петербурге — никак.

Уныло потускнев, она понимающе кивнула.

Спохватились, что он, наверно, голоден. Повели его в столовую.

Он неохотно ел, а тетка и Варвара глядели на него вздыхая.

Ударили часы — знакомым голосом, знакомые до каждого пятнышка на циферблате круглые стенные часы. На них уже половина второго.

— Ну, я поел, и надо в путь, — с налетом грусти проговорил Лисицын.

Старухи, обе сразу, заплакали навзрыд. Приговаривали, одна перебивая другую, что он мог бы у них побыть хоть три-четыре дня. Нельзя же так быстро: приехал, и сразу уезжать. Не к чужим пришел. Куда он ночью-то? На что глядя? В кои веки довелось повидаться…

Лисицын отрицательно качал головой.

— Ты что: так прямо — за границу? — спросила тетка.

— Да нет, — ответил он, — я в такое место заберусь, где меня с собаками не сыщешь. Только не тревожьтесь за меня. Все отлично будет!

Еще с мокрыми глазами Капитолина Андреевна принесла из своей спальни шкатулку.

— Возьми, дружок, — сказала она, — это твое. Кроме этого, у меня в банке счет. Останется тебе по завещанию.

В шкатулке были деньги — пачечка сторублевых ассигнаций.

Поблагодарив, он сказал, что здесь слишком много для него. Куда ему столько! И после ее настойчивых просьб согласился взять лишь половину:

— Мне вполне достаточно. Большое, тетя Капочка, спасибо!

Потом он заторопился. Наспех собрав ему чемодан, старухи проводили его до крыльца.

Светлая ночь перед утром стала розовой. Лисицын шел с чемоданом и почему-то ясно ощущал: больше им увидеться не суждено. Печально было на душе, тоскливо, неспокойно. По-настоящему, одна в мире у него родная — тетка. Он корил себя за то, что раньше был к ней невнимателен.

Забывал о ней — особенно в годы, которые он провел в своей лаборатории…

В своей лаборатории!.. Вчера, бродя по городу, он не решился даже и приблизиться к тому кварталу, где когда-то жил и работал. Его многие могли бы, встретив, узнать. А сейчас ему неудержимо захотелось все-таки пойти туда. Взглянуть на прежнее, что там теперь — хоть мельком.

Не взять ли извозчика? Нет, пешком лучше.

Мост с решетчатыми перилами. Как раз мост не разведен. Лисицын перешел через Неву и свернул за угол по знакомой дороге.

Городовой у перекрестка ощупал взглядом раннего прохожего, зевнул от скуки и принялся не спеша закуривать.

Шаги Лисицына все убыстрялись: его подстегивало нетерпение. Вот булочная; за булочной, наискосок, — облезлая вывеска кухмистерской. Все как будто и без перемен. А вот…

За поворотом перед ним открылся наконец тот самый, навсегда ему памятный дом.

Лисицын подбежал, опустил чемодан на тротуар.

В первую минуту ему стало неприятно: дом выглядит, словно здесь и не было пожара, — целехонький и новенький, а на фасаде появились каменные морды львов с кольцами в зубах. У ворот по-прежнему табличка: «Бердников». Бердникову и страховая премия, вероятно, послужила к выгоде.

Лаборатория была вон там, на третьем этаже… седьмое, восьмое и девятое окно от левого угла.

Чего здесь не пережито только! Бесчисленные опыты, бесчисленные месяцы напряжения всех душевных сил. Искания, заботы и тревоги. Муки неудач и радости находок. Мечты, надежды, вера в то, что он идет правильным путем. Горькое крушение надежд…

У Лисицына щемило сердце. Мысли громоздились, рвались на клочья, неслись. Незаметно для себя он начал шепотом разговаривать с собой. Возбужденный, он точно спорил с кем-то; помогал своему монологу жестами. Показывал куда-то вбок обеими руками.

Грохоча колесами, проехала телега: везли овощи в зеленную лавку. А Петербург пока не пробудился.

Всходило солнце. Красным светом озарились стены верхних этажей.

Человек в картузе и поддевке, одиноко стоявший посреди мостовой, опять посмотрел вверх, на окна высокого дома. И вдруг воскликнул:

— Ну нет, как мог ты думать — без разбора всем!.. Этого не будет!

Глава III. Учитель гимназии

До рассвета казалось еще далеко. Тихо было, пусто. Ни души на улицах. Ставни на окнах закрыты, на ставнях железные скобы с болтами. Лишь изредка где-нибудь тявкнет проснувшийся пес, лай подхватят сотни других дворовых собак, он прокатится по всему Яропольску. Потом собаки затихнут, и снова уездный городок погрузится в сон.

Осенняя ночь. Дождь начал барабанить в ставни — перестал; слышно в тишине, как за версту от города прогудел паровоз: там станция, — это через Яропольск опять идет товарный поезд. Их здесь проходит много. Как правило — без остановки, словно тут не город и не станция, а какой-то маловажный разъезд.

Все в Яропольске спят: и недавно назначенный сюда инспектор гимназии, и в другом конце городка — молодой учитель Григорий Иванович Зберовский.

Инспектор уже три недели как приглядывается к здешним гимназическим порядкам. Он уже в дружбе с местным городским протопопом, который успел ему подробнейше аттестовать каждого из учителей гимназии.

А первая настоящая встреча между ним и Зберовским состоялась только вчера. Инспектор неожиданно нагрянул на урок Григория Ивановича.

Это было сделано без предупреждения. Открылась дверь — в класс вошел инспектор; за ним служитель Вахрамеич внес кожаное кресло. Гимназисты встали, откидывая с шумом крышки парт. Встал и Зберовский. Покраснел и почему-то смутился.