Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс

В частности, даже постепенный переход к общественной собственности поднимает вопрос о том, зачем государству национализировать предприятия для осуществления проектов, которые, вероятно, уже были отвергнуты ветеранами частного сектора. Мысль Мизеса о том, что социалистическое правительство не может работать с правильными ценами, не верна в том случае, когда часть экономики, находящаяся в общественной собственности, слишком мала, чтобы изменить конфигурацию цен. Однако, с точки зрения Хайека, нехватка необходимых практических знаний у социалистического правительства может подтолкнуть его в неверном направлении или же привести к провалу, если даже направление было выбрано верно.

Однако австрийцы делали слишком общие выводы, полагая, что их теория работала всегда и везде. Бывает и так, что деловые люди, которые не имеют большого опыта работы в правительстве, не знают всего, что известно государству. Иногда у государства есть знания об определенных отраслях, благодаря которым государственная собственность и контроль в общем и целом превосходят частную собственность. Поэтому, если рассматривать проблему национализации той или иной отрасли, хайековская безусловная поддержка частной собственности может быть оспорена. Однако Хайек, несомненно, верно распознал опасности тоталитарного контроля над экономикой — контроля со стороны государства или кого бы то ни было еще. Он не был экстремистом, каким его обычно считали. Он не исключал возможность участия государства в экономике. В своем знаменитом трактате «Дорога к рабству», написанном в военные годы, он предложил государству несколько ролей, в том числе рекомендовал ему заняться исследованиями в области долголетия99. Хайек не был идеологом.

Теперь, по прошествии времени, нам ясно, что в межвоенные десятилетия в спорах о социализме было нечто очень странное. Австрийцы вышли со странным предположением, будто цель социалистов — экономическая эффективность. Однако социалисты замышляли революционные преобразования структуры западных экономик не ради лучшего контроля за экономическими ресурсами, которые ранее бестолково растрачивались. С 1820 по 1920 год производство на душу населения в Западной Европе выросло вчетверо. Поэтому даже самые убежденные социалисты могли смириться с потерями в производительности, вызванными случайной паникой или безработицей, этими спутницами современной экономики.

На самом деле для большинства социалистов превыше всего были цели стабильности, равенства, достоинства и удовлетворенности. Они не стремились уничтожить все индивидуальное. Но в той мере, в какой индивида побуждают проявлять себя в общественной сфере, делать это он должен в рамках, задаваемых государством. Ценности, выражаемые этим комплексом целей, представляли собой фундаментальный сдвиг по отношению к базовым ценностям западного мира, восходящим в какой-то мере еще

к Древней Греции. В социалистическом словаре не было терминов гуманистической традиции —

таких, как «поиск», «творение» и «воодушевление».

Социалистические цели преследовались с фанатичным упорством. В социалистических экспериментах (от Ленина до Кастро) фетишем стала уравниловка, контроль над населением во имя «полной занятости» и запрет едва ли не всех видов личной инициативы в экономике. Эти экономики стали безличными, удушающими, предельно скучными, а не просто весьма и весьма неэффективными.

Поэтому странным представляется то, что поначалу Мизес и Хайек не критиковали эти цели. Можно было подумать, что решающим фактором в выборе экономической системы является эффективность. Казалось, что они готовы принять социализм — ограничение размера богатств, запрет на открытие фирм, учет голосов рабочих на предприятиях и т. д., если их убедят в том, что за этим не последует падения производства или экономической эффективности. Экономисты, по сути, присудили победу в споре австрийцам, но лишь по незначительному превосходству в очках, набранных их аргументами. Если бы в результате этого спора сложился консенсус относительно того, что в общем и целом устранение безработицы или скачков занятости в социалистической экономике ведет к увеличению производительности, превышающему ее падение из-за новых факторов неэффективности, Мизес и Хайек проиграли бы в этом споре.

Позже в «Дороге к рабству» Хайек писал о трагедии потери свободы в Италии и Германии в 1930-х годах в результате подъема авторитаризма. Больше не могло быть никаких сомнений в том, что именно он ценил в человечестве. Если интерпретация Сена верна, свобода, с точки зрения Хайека,— это средство для других целей. Однако в «Дороге к рабству» не говорилось о том, что еще пострадает в результате упразднения экономической свободы авторитарными властями, помимо эффективности,— он лишь предостерегал, что производство или эффективность снизятся, если власти ограничат свободу предпринимательской деятельности. (Большая часть книги посвящена значению политической свободы.)

Глядя в прошлое, становится понятно, что в споре о социализме не хватало обсуждения различия социалистических и западных гуманистических ценностей. Стало ясно, что ни сторонники современной экономики, ни их противники, то есть защитники социализма и корпоративизма, не могли оправдать отстаиваемую ими систему, если не могли показать, что она служит важным общественным ценностям.

Для многих, кто боялся прихода социализма, проблема была не в том, что социализм может провалиться, а в том, что он как раз может преуспеть и закрепиться. Нельзя было быть уверенным в том, что всегда найдется абсолютное большинство, которое остановит социализм в своей собственной стране — например, в Италии, капиталистическая экономика которой заметно проигрывала по сравнению с экономиками Америки, Британии и Германии. К 1919 году, спустя немногим более года после большевистской революции, многие страны — Италия, Германия, да и США, — пребывали в страхе перед «красной угрозой».

В Германии и Франции начали постепенно вводиться различные социалистические меры. Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), стремившаяся к установлению социалистической экономики, возглавила коалицию, получившую в 1919 году контроль в парламенте. Социалисты перетянули на свою сторону верхушку заводских советов (Betriebsrat), в которых рабочие могли высказываться по различным вопросам, связанным с деятельностью компании. Для разрешения трудовых споров был введен арбитражный механизм. Частный капитал сохранил права собственности, но в определенной мере утратил контроль. Рабочий день был сокращен и составлял теперь уже не 10 или 9, а 8 часов. Социальные реформы, которые требовали широкого общественного обсуждения и, в случае их одобрения, оплачивались налогоплательщиками, поскольку те желали их, проводились за счет давления на бизнес. Запад пошел в сторону регулирования, мандатов и поборов, которые нанесли немалый урон инвестициям и инновациям.