Молитвослов на русском языке - Русская Православная Церковь

В целом придерживаясь хронологии, Преподобный находит необходимым вновь и вновь повторять внутренний урок того или иного уже изложенного факта: сказав вначале о преступлении первозданного Адама (ВК 1:3), он возвращается позднее (ВК 1:10) к мысли о создании человека Богом, чтобы, размышляя о величии человека, убедить, склонить его — падшего — к покаянию: Оживотворивший земной прах, Скудельник, Ты даровал мне плоть и кости, и дыхание, и жизнь, но, Творец мой, Искупитель мой и Судия, прими меня кающегося! Кроме того, с первых же песней канона, там, где творцу его оказывается недостаточно только одних ветхозаветных подобий, он свободно обращается к словам и образам Новой Благодати и смягчает, умиряет свою исповедь новозаветными образами, чтобы позднее опять перейти к хронологии библейских событий. Таких новозаветных отступлений только в первой песни насчитывается до пяти-семи в отдельных тропарях. Таким образом, для структуры основной части Великого канона характерны новозаветные обращения к Христу Спасителю на фоне сохранения основной оси ветхозаветной темы размышлений [8].

Внутреннее сокрушение, глубина покаянных воздыханий нарастают и достигают своего наивысшего развития в седьмой песни канона: "Я грешил, совершал беззакония, нарушал Твои заповеди, ведь во грехах я произведён, да ещё и сам приложил к врождённым язвам новые раны; но Милосердный Боже отцов, Сам помилуй меня" (ВК 7:1). К концу канона покаянные взывания как бы облегчаются; всё чаще появляются строки, повествующие о новозаветном времени. Завершается Великий канон мирным новозаветным настроением человеческого сердца, принёсшего покаяние — здесь снова исповедание милосердия Божия и духовной нищеты человека, который приносит её как приятную жертву Богу: "Не требуй от меня достойных плодов покаяния, — просит у Господа преподобный Андрей, — Ибо сила моя во мне истощилась. Даруй мне сердце, всегда сокрушённое, и нищету духовную, чтобы их приносил я Тебе вместо благоприятной жертвы…" (ВК 9:24).

В структуре Великого канона чётко прослеживаются: а) вступление; б) развитие основной темы покаяния, достигающего своего кульминационного пункта; в) завершение, восходящее к новозаветным мыслям надежды и веры в Искупителя — Господа нашего Иисуса Христа [8].

Один из исследователей Великого канона, Преосвященный Вениамин (Милов), предлагает для более ясного его уразумения объединить аскетические мысли, содержащиеся в тропарях: "В обобщённом виде они изображают многозначительную картину нравственного падения и восстания человеческой личности от греха к святости. Выстраивая, на основе Канона, схему подвига покаяния, автор ищет ключ к пониманию отдельных выражений святого Андрея в развиваемой им далее идее прощения грехов людям Богом-Троицею по молитвам Божией Матери" [3].

Подражая первозданному Адаму, вступил человек на путь греха — что же делает грех с человеком? Первородный грех сокрушает душевный покой, внося в души грешников тоску и томление, смятение — в их ум и чувства, подчиняя волю хотению плотских удовольствий. Вот как размышляет об этом преподобный Андрей: "Вместо чувственной Евы восстаёт во мне страстный плотской помысел, — он обольщает приятным, но всегда приносит вкушающему горечь" (ВК 1:5). Душа отпала от Бога, целью своих действий она видит лишь себя, она замыкается в себе и не видит уже вокруг любви Божией. Вещественная жизнь её перестаёт насыщать (да и насытить не может!), но душа алчно ищет полного своего удовлетворения, гонится за ним, но вне Бога его найти невозможно. Чувственный образ жизни с забвением о потребностях души делает ум грешника праздномыслящим, рассеянным неблагоразумным. Ум должен выбирать желания правильно и дальновидно предпочитать одни желания другим. Оторвавшись от Бога, он не умеет производить должный выбор. Чрез это воля обуревается страстями и беспорядочными желаниями. Нецентрализованность мышления и беспорядочность произволения неминуемо отражаются в сердечных чувствах, живущего вне сознательного единения с Богом. Сердце его горит гневом, ненавистью, любострастием и болит от всякой страсти и скорби. Его всё в жизни волнует, тревожит, беспокоит[3] Но всё же не отнимает Господь у человека свободы и самосознания, оставляет для него возможность нравственного подъёма — через покаяние: "Пробудись, душа моя, — призывает Критский пастырь, — безбоязненно, с дерзновением открывай Христу свои дела и помышления, и оправдайся" (ВК 4:3). Чтобы укрепить кающегося человека в намерении иметь законом жизни волю Божию, необходимо на основе сокрушения о грехах воздействие на человеческую душу божественной благодати. Сознание силы страстей и боязнь ослабеть и допустить снова промахи в борьбе с собой никогда не оставляет человека, несущего покаянный подвиг, и исторгается из глубины его сердца болезненный вопль к Богу: "Господи, помилуй!", "Спаситель, помилуй меня!", "Боже, будь милостив ко мне грешному!" [3]. Сердечное обращение души к Богу проявляется в её болезновании о своей неисправности: "Если стану я свои дела исследовать, Спасе, то вижу, что превзошёл грехами всех людей, ведь грешил-то я осознанно, а не в неведении" (ВК 5:15).

Концентрируя благоговейное сердечное внимание на одном Боге, кающаяся душа успокаивается и умиротворяется, её перестают мучить стеснения страстей. Лучи памяти о Боге и чувства у кающегося становятся всё теплее. Человек весь постепенно просветляется и исполняется явного ощущения силы Божией, восходит от деяния к видению Бога: "Бодрствуй, душа моя, совершенствуйся, — призывает преподобный Андрей, — дабы приобрести тебе дело по разуму, дабы обогатиться видящим Бога умом, в созерцании проникнуть в неприступный мрак, стать великим приобретателем" (ВК 4:9)[3].

Выстраивая перед мысленным взором молящихся чреду ветхозаветных лиц и событий, святой Андрей замечает: "Я привожу Моисеево миробытие и повести о праведных и неправедных. (Грешная) душа подражает вторым, а не первым" (ВК 9:2). Но я "побуждаю душу подражать деяниям праведных и избегать подражания лукавым грехам" (ВК 8:12). Библейские события интересны Критскому пастырю как подобия людских грехопадений и восстаний, с постоянством повторяющихся во все времена бытия человечества. Как мы уже видели, в греховных соблазнах людей страстные помыслы выполняют роль Евы — искусительницы Адама. Претворяясь в дела, помыслы страстей порождают затем любострастную человеческую жизнь и оживляют плоть. Всякий смертный грех повторяет в духовном смысле человекоубийства Каиново и Ламехово. Он убивает совесть и дух человека, разобщая их с благодатью Духа Святого; поэтому грешник не может приносить Богу приятных жертв непорочной жизни по примеру Авеля, Сифа, Еноса, Еноха и Ноя (ВК 1:3–6; 2:3, 5 ,20). Взамен смоковных листьев и кож, некогда прикрывавших прародительскую наготу, грешник покрывает своё душевное безобразие чувством стыда пред Богом (ВК 2:11–15). В потоках душевных страстей утопают массы людей, наподобие нечестивцев, погибших в водах всемирного потопа, и египтян, утонувших в Чермном море при Моисее (ВК 3:9; 6:5) [3].

Но отвлечёмся на время от высокого богословия и поэтического строя Великого канона: в названии статьи мы обещали найти иконографические параллели к творению Критского пастыря. Для поиска таковых обратимся к интересной рукописи первой половины XIV в., — когда-то она принадлежала Вологодской Духовной семинарии, а сейчас хранится в рукописном отделе РГБ (Вологодское собрание, №241). Это — сборник канонов Триоди; по составу он является достаточно большой редкостью. Рукопись подробно исследовалась и частично опубликована [11]. Среди прочих канонов в ней содержится и Канон покаянный, певаем в среду вечер 5 недели. Творение Андрея епископа Критского, глас 6. Уже из заглавия видим, что в отличие от более поздней богослужебной практики Канон приурочен не к утрени четверга, а к вечерне среды пятой седмицы Великого поста. Второй особенностью текста Великого канона Вологодской рукописи является то, что он пелся с библейскими песнями, в отличие от привычного для нас припева: Помилуй меня, Боже, помилуй меня. Но главное, для чего обращаемся мы к этой рукописи, — то, что Великий канон в ней представлен в сокращённой редакции: последование представляет собой сочетание 9 ирмосов, 72 тропарей, 72 стихов-припевов, 9 Троичных и 9 Богородичных тропарей; всё это разделено тремя стихословиями — седальном и кондаком с икосом — на 3 трипесенные части. Видимо, такой принцип композиционной организации текста подчёркивает утроенную троичность творения преподобного Андрея. Великий канон с библейскими песнями встречается в более ранних рукописях Триоди [7]; это связано с бытовавшим в то время Студийским уставом [20].