Колдунья - Александр Бушков

— Тебе следует поблагодарить брата, — сказал князь саркастически, закончив монолог. — Я хотел было на вас кинуться, сделать что-то, но Михаил меня увел, уговорил не пороть горячку, не травмировать твою нежную юную душу ловлей с поличным в такой ситуации… Тебе следует быть ему благодарной…

— О да, — так тихо, что князь не смог бы расслышать, проговорила Ольга. — Я ему бесконечно благодарна, отслужу как-нибудь, чем смогу…

Теперь все прояснилось окончательно: камергер и его компания за неимением лучшего устроили гнусную шутку. Ничего сложного, она и сама смогла бы навести этакое видение, неотличимое от реальности.

— Только не надо меня уверять, будто среди обитающих в поместье крепостных девок есть твой точный двойник, — сказал князь. — Сама прекрасно понимаешь, что в такое объяснение ни один здравомыслящий человек ни за что не поверит. Твой точный двойник из числа обитателей усадьбы, о котором до сей поры никто не слыхивал… Фантасмагория, чушь! — Он чуточку беспомощно потер лоб. — В голове у меня все туманилось, я решил на всякий случай проверить, мы отправились к тебе в спальню, но тебя там не нашли, постель была пуста… — Он пристукнул кулаком по столу и едва ли не простонал: — Только подумать: крепостной псаришка… Я бы еще скрепя сердце попытался понять, окажись на его месте кто-то… О чем я, черт побери… — Он превеликим усилием воли взял себя в руки. — Короче говоря, я дал распоряжение собираться в дорогу. Мы все уезжаем в Петербург. Хорошо еще, прошло достаточно времени, чтобы рассудить спокойно… Отдать тебя в монастырь — не те времена. Выгнать на все четыре стороны с мешочком сухарей и парой золотых — чересчур мелодраматично, у меня не хватит духу, ты мне была все равно что дочерью… Поэтому мы все уезжаем в Петербург. Там будет гораздо проще держать себя в руках, пока эта дурь не пройдет. Подыщем подходящего жениха, не о графе же Биллевиче теперь всерьез рассуждать — и, матушка, будь уверена, за жениха этого ты выйдешь… Как ты меня огорчила, словами не передать…

Пока князь витийствовал, она, рассуждая холодно, давно преодолев первое удивление, уже придумала план действий. Слишком серьезной была ситуация, чтобы ограничиться слезами и уверениями в своей невиновности, которым в таком положении никто не поверит ни капельки…

Она вскочила, мастерски сделав вид, будто захлебывается от безутешных рыданий:

— Вы… Ваше… Как же…

И выбежала, закрыв лицо руками. Оказавшись в коридоре, моментально опустила руки, огляделась, приоткрыла дверь «атласной» гостиной и, после беглого взгляда убедившись, что никого там нет, сделала несколько замысловатых движений руками, мстительно улыбаясь, нечто про себя прошептала.

И вернулась в княжеский кабинет — с гордо поднятой головой, сухими глазами и непреклонным выражением лица. Подойдя вплотную к столу с золочеными углами, Ольга произнесла ледяным тоном, внутренне посмеиваясь:

— Ну и всполошили же вы меня, Андрей Дмитриевич… Всполошили, перепугали, ошарашили… Я не сразу и сообразила… Я, конечно, вас прощаю, откуда вам было знать…

— Ты изволишь меня прощать? — вытаращил глаза князь.

— Вот именно, — сказала Ольга безмятежно. — Хочу быть великодушной. Прекрасно понимаю, что вашей вины тут нет…

Князь медленно-медленно выпрямился во весь свой немаленький рост, его лицо побагровело.

— Уж не умом ли вы, сударыня, тронулись? — произнес он столь ледяным тоном, что подмывало оглянуться, не замерзли ли цветы, росшие под окном на клумбе.

— Андрей Дмитриевич, Андрей Дмитриевич… — покачала Ольга головой с видом глубочайшего сочувствия. — При вашем уме и жизненном опыте, генеральском чине и положении в обществе… Стыдно вам не знать того, что знает в усадьбе любой поваренок…

Кажется, ей удалось сбить князя с толку. Он совершенно утратил воинственный пыл, потому что такого тона и такого взгляда решительно не ожидал, потому что Ольга держалась совершенно не так, как ветреной грешнице в подобной ситуации следовало бы…

Она продолжала громко, уверенно, с видом осознающего свою правоту человека:

— Андрей Дмитриевич, о том, что в доме нечисто, что здесь давненько чудесит, знают, право слово, все до единого, не только дворня, псари и конюхи, но и мы с Татьяной, и Устинья Павловна. Я имею в виду все эти обманчивые мороки, все эти чертовы наваждения, которые можно наблюдать ночью… да и средь бела дня тоже. Все об этом знают, кроме вас, все давным-давно даже сплетничать перестали…

— Позволь, позволь… — Князь вяло попытался перехватить инициативу, как толковому военному и подобало. — Ты обо всем этом… Видения, привидения, оживающие картины и прочая мистическая белиберда?

— Именно, — отрезала Ольга.

— Слышать я об этом слышал, и не раз, — сказал князь, вроде бы начиная обретать прежнюю уверенность в себе. — Но вот верить в эту чушь меня никто не заставит. Устинья Павловна, меж нами говоря, начинает полегоньку съезжать с ума, а тупое и неразвитое мужичье испокон веков сочиняет дурацкие сказки…

— Сказки? — усмехнулась Ольга. — А своим глазам вы верите? Верите, надо полагать… Вот и прекрасно. Пойдемте!

Она цепко ухватила князя за рукав домашнего сюртука и потянула к двери. Ошарашенный ее напором, он не сопротивлялся, и Ольге довольно быстро удалось увлечь его к чуть-чуть приоткрытой двери. Приподнявшись на цыпочки, она быстрым доверительным шепотом сообщила князю на ухо:

— Давно хотелось вам сказать, но я боялась, что вы станете смеяться по причине той самой прогрессивности и отрицания всей и всяческой мистики… Не угодно ли?

Она кивнула на дверь «атласной» гостиной (именовавшейся так из-за синей атласной обивки в мелкий золотой цветочек), и князь, не рассуждая, придвинулся, всмотрелся в узкую щелочку, после чего застыл, как изваяние, издав странный звук вроде жалобного писка…

Ольге не было нужды смотреть из-под его локтя. Она и так знала, что его сиятельство сейчас там наблюдает в совершенном расстройстве чувств: ею же самой созданную иллюзию, убедительную, ни в чем неотличимую от реальности…

Посреди гостиной, примощенная лицом и грудью на вычурный венский столик с гнутыми ножками и мозаичной крышкой, красовалась девица, судя по платью — одна из горничных. Вот только платье у нее было задрано по пояс, а сзади примостился великолепно узнававшийся господин камергер — и с превеликим старанием, сияя победительной улыбкой, пользовал девку тем манером, который в прочитанных Ольгой в величайшем секрете от всех мемуарах Казановы именовался «итальянским». Картина была убедительная, неприглядная, исполненная, как выражаются французы, экспрессии, а главное, ничем не отличалась, как и было сказано, от доподлинной реальности…