Один в Африке. Путешествие на мотороллере через 15 стран вглубь черного континента - Стефано Медведич

Для доставки воды на баржу нанимаю велосипед-такси, а сами мы с Франсуа идем пешком. Когда приходим на пристань, меня чуть не хватает удар. На земле тонны разнообразных грузов, ожидающих погрузки. Перед дверью управляющего десятки людей выстроились в очередь, чтобы получить документ для посадки на судно. Непосредственно около моей палатки какая-то семья разместила свои вещи, заняв все ранее освобожденное пространство. Огромные штабеля товаров и длиннющая очередь пассажиров моментально уничтожают мои надежды на то, что после Бумбы плавание будет более терпимым, а может быть, даже и приятным.

Исчезнувшая иллюзия, за которую я цеплялся, пытаясь вынести тяжесть существования на борту Виктории, быстро уступает место в душе – нет, не отчаянию – чисто африканскому смирению, оно окажется весьма полезным для моего рассудка в последние ужасные дни плавания.

На закате солнца капитан Франсуа приглашает меня провести время в единственном в Бумбе дансинг-баре. Охотно принимаю приглашение, но считаю необходимым предупредить, что, к сожалению, не могу угостить его. Увы, мои финансовые возможности вынуждают быть очень экономным, до скаредности.

Мой друг отвечает, что прекрасно понимает мое положение, и на этот раз за пиво заплатит он.

Заведение на набережной, куда мы идем, завлекает клиентов звуками и ритмами конголезской румбы. Все столики заняты, но официант быстро находит решение и приносит дополнительные стулья, потом освобождает один столик, пересаживая клиентов, которые, в общем-то, рады потесниться. Обстановка в баре веселая и дружелюбная. Румба сменяется латиноамериканской музыкой, наполняя весельем большой зал. Какой-то молодой человек танцует в одиночку несколько кубинских танцев. Его движения как у профессионального танцовщика (потом он мне скажет, что долго прожил на Кубе); конечно, ему бы хотелось потанцевать с партнершей, но из немногих присутствующих женщин рискнуть не осмеливается ни одна.

Но вот какой-то мужчина лет пятидесяти встает из-за своего столика и двигается в ритме румбы к центру танцплощадки. Он приближается к молодому танцору, оставаясь на некотором расстоянии, воскрешая в памяти знаменитую сцену из «Горького риса», в которой Витторио Гассман шествует танцевальным шагом к работнице в исполнении Сильваны Мангано, танцующей посреди дороги.

Франсуа попросил принести бутылку пива Primus и стакан и говорит своим подчиненным, что пиво – только для меня. Нельзя сказать, что мне такая ситуация нравится, и я не осмеливаюсь прикоснуться к бутылке, хотя очень хочется пить. Франсуа старается вывести меня из состояния замешательства и сам наполняет стакан, приглашая меня выпить за здоровье всех. Но я просто не могу выглядеть халявщиком и думаю, что несколько франков меня уж точно не разорят. Кроме того, чувствую себя обязанным выказать признательность другу и его группе за их постоянную помощь и защиту: угостить их пивом – самое меньшее, что я могу сделать.

Официант приносит три бутылки, потом сразу же уходит и приносит еще четыре. Я ему говорю, что заказывал только три, но он заявляет, что остальные четыре нам подарены. Обращаю взгляд в ту сторону, куда официант указывает глазами, и среди множества лиц людей, шумно веселящихся за длинным столом, перехватываю улыбку на лице человека, который, подмигивая, кричит: A votre sante, Monsieur! Поднимаю свой стакан и отвечаю: Merci, Monsieur! A la votre!

Хорошая компания, отличная смесь конголезской музыки и свежего пива приводят меня в замечательное настроение и заставляют на какое-то время забыть тяжелые дни, прожитые на борту Виктории, и не думать о тех, что еще впереди до Кисангани.

В аду!

Шестого числа Виктория выходит из порта Бумбы с числом пассажиров, увеличившимся на сто человек, и палубами трех барж, заставленными грузами. Лелеемая мной надежда на более легкие последние дни путешествия рассеялась, и я погрузился в состояние настолько сильной прострации, что в последующие дни моя способность выдержать дальнейшее ухудшение жизни на борту пугающе ослабла. Делаю прикидки, сколько времени понадобится доплыть до Кисангани: принимая во внимание расстояние до конечной цели – около четырех сотен километров – отваживаюсь думать, что впереди не больше четырех дней плавания. Командир опрокинет все мои расчеты и добавит еще три, а в итоге три дня превратятся в семь.

Семь ужасных дней, в течение которых мои рассудок и тело подвергнутся суровейшему испытанию. Сразу же после отплытия новые пассажиры стараются как можно лучше пристроить свои вещи, используя то маленькое пространство, на которое имеют право, купив билет. И снова мою палатку окружает самый разнообразный скарб. Веспа буквально исчезла под горой рюкзаков, пластиковых ванн, кастрюль, бидонов, стеблей сахарного тростника и прочего добра. Просить людей не прислонять ничего к бокам палатки бесполезно, потому что после начальных извинений все возвращается на прежние места.

В частности, один из членов экипажа спит в трюме моей баржи. Во время отдыха он взял привычку вытаскивать из люка шезлонг, в котором дремлет, выкурив косячок. Все бы ничего, но задние ножки шезлонга упираются в бок моей палатки. Я тысячу раз будил этого человека от его наркотического сна и просил отодвинуться – сначала словами, потом тряся его руками и, наконец, пуская вход ноги, по мере того, как иссякало терпение, а раздражение превращалось в бешенство.

В дальнейшее ухудшение наших отношений, бывших отличными во время моих ежедневных посещений Виктории в порту Киншасы, вмешалась курица. Этот тип купил ее в Бумбе и держит в маленькой клетке с заостренными бамбуковыми прутьями, втиснутой между моей палаткой и каютой господина Эмиля, и это создает реальный риск того, что палатка может быть порванной. Целость палатки – это то, что я должен защищать всеми силами: один разрыв в брезенте или в москитной сетке позволил бы нежеланным и опасным гостям навестить меня, и она престала бы служить надежным укрытием от дождя и влажности. Я все время отодвигал клетку, но человек, словно назло, чтобы досадить мне, возвращал ее на старое место. Я подумал, что лучше заранее прояснить ситуацию, пока он не повредил палатку.

Иду искать хозяина курицы и нахожу его на буксире, разговаривающим с капитаном. Прошу объяснить его поведение, а сам растолковываю, почему так важно, чтобы клетка не стояла близко к палатке. Кажется, он не понимает моих слов, потому что глупо улыбается – очевидно, слишком большая доза гашиша повредила шестеренки в его мозгу. Обращаюсь к капитану с просьбой разъяснить своему подчиненному то, что уже давно уразумели бы даже курицы. Потом добавляю, что ему недурно было бы провести трансплантацию мозга, заменив его куриным. Тип от души смеется над моей репликой, произнесенной вовсе не в качестве шутки, а чтобы