Слово о смерти. Слово о человеке - Игнатий Брянчанинов

Нелишним будет заметить, что Василий Великий изображает отношение демонов к газам, происходящим от разложения жертв, вполне сходственно с описанием этого отношения в Божественном Писании791. Также согласно с Божественным Писанием он видит сходство в свойствах демонов с плотскими свойствами бессловесных животных. Туда ниспали эти духи! Утратив безвозвратно все стремления, для которых созданы Богом разумные существа, они стяжали неестественные им стремления скотские и зверские. Сохранив разум, демоны, при посредстве его, развили в себе необычайно эти стремления, – и называет Писание диавола мудрейшим всех зверей, сущих на земли 792.

Некоторых латинских ученых, рассматривающих отеческие Писания из своего самомнения, из учености по букве, из учености односторонней и недостаточной, из слепоты своей, чуждых духа отцов и истинного разумения их, возмутило мнение святого Василия Великого о духах, встречающееся в разных местах его сочинений. Они покусились утверждать, что эти места не принадлежат Василию, приписали их, с дикой улыбкой невежественной иронии, воображению поэта-язычника. Но другие из них же доказали, что это легкомысленная попытка не имеет никакого основания, что заподозренные места принадлежат именно Василию, что места тождественного значения встречаются и у святого Григория Богослова793.

Святой Григорий Богослов в слове на Святую Пасху говорит: «Благость Божия не удовлетворилась созерцанием Самой Себя: долженствовало ей излить и распространить благо, чтоб многие соделались причастниками благости, а это свойственно величайшей благости. Она, во-первых, измыслила Ангелов и небесных духов. Мысль была делом, которое производилось Словом, совершалось Духом. Таким образом сотворены вторые светы, служебные первому Свету. Надлежит признавать их духом (движущимся воздухом, ветром), одаренным умственной способностью (силой словесности), или огнем невещественным и бестелесным, или какою другою природою, ближе подходящей к сказанному»794. Мы называем духом ум, мысль и чувства души, происходящие от ума; но святой Григорий под словом дух и огонь, как ясно видно, понимает, по общему пониманию древних, вещество в состоянии газов, а не в грубом состоянии, которое одно называлось телесным и вещественным. Такое мнение Богослова о духах объясняется и другими местами его сочинений. Употребляя для определения естества духов те же выражения, которые употреблены другом его Василием Великим, Григорий основывает свое определение на том же изречении Писания, на котором основывается и Василий. «Бог, как предает нам Священное Писание, – говорит Богослов, – сотворил Ангелы Своя духи и слуги Своя пламень огненный 795. Ангел называется и духом и огнем… Несомненно, по отношению к нам они бесплотны, или близки к тому… Непрестающим ликом песнопевцев они окружают первоначальную Причину или приносят нечто большее, по способности к тому, нежели песенное славословие, осияваясь чистейшим светом, разнообразно озаряясь им соответственно или естеству своему или чиноначалию… Будучи служителями796 воли Божией, не только по естественной способности, но и по обилию благодати, они переносятся на все места и всем соприсутствуют повсюду, как по быстрому исполнению служения, так и по легости естества »797. Здесь изображено определение духов, заимствованное из Священного Писания, которое называет, в этом случае, духом газообразное вещество; здесь изображается отношение духов не только к месту, но и ко времени, так как на перемещение с место на место требуется время; наконец, здесь быстрота движения Ангелов приписывается их естественной легкости, а легость как степень тяжести есть свойство существа. В слове на Богоявление Богослов повторяет то же учение о Ангелах. Он называет их разумными духами или огнем невещественным и бесплотным, или же какого другого естества, близко подходящего к этому798. Очевидно, что здесь указывается на газообразное вещество, которое древним было неизвестно. Почему Ангелы названы духами, одаренными разумом? Потому что древние, не зная о существовании теплорода, называли огнем видимое пламя; очень недавно поняли, что пламя есть только явление при соединении вещества с теплородом. Почему Богослов говорит, что естество Ангелов, если не дух и не огонь, то близко подходит к этому? Потому что существование газов не было известно, и более точное выражение не было возможным. Что, как не газы, близко подходит к движущемуся воздуху и к огню невидимому? И мы можем сказать немного более! Нам, в обыкновенном состоянии нашем, неизвестно ни одно животное газообразное. Зная газы, принадлежащие земле, и умозаключая о существовании эфира или собрания газов, не принадлежащих земле, мы можем только сказать, что Ангелы принадлежат к природе эфирной или газовой. И газы, и эфир мы признаем, по современному состоянию науки, веществом; древние признавали их духами, как и теперь по общему употреблению газы, имеющие запах, называются духами. На иностранных языках словом дух (Spiritus, спирт) обозначаются некоторые жидкие тела. – Чтоб выяснить по возможности удовлетворительно понимание духов Григорием Богословом, присовокупляем еще следующую выписку о том, каким образом римский император Иулиан богоотступник вступил в открытое общение с демонами: «Нисходил он (Иулиан) в некоторую пещеру, всем неприступную и страшную (о когда бы низшел он в преисподнюю прежде, нежели низвергся в толикие злодеяния!), имея спутником того, который достоин был многих темниц, то есть, человека искусного в этих делах и опытного, правильнее же – лжефилософа и обманщика. У них есть между прочим род волхвования, в котором они совещаются о будущем с подземными демонами в мрачных пещерах, или потому, что им приятнее темнота, или потому, что сами – тьма и делатели дел темных, или же потому, что убегают общества и присутствия благочестивых человеков, отчего ослабляется сила их. Когда великий муж799 углублялся в пещеру, то начали встречать его ужасные привидения и постепенно становиться многочисленнее и сильнее; говорят, что он услышал необычные звуки, отвратительный запах, увидел огненные страшилища, и не знаю еще какую пустошь и сумасбродство. Он, встревоженный новостью обстановки, как новый в этом деле, прибегнул к древнему врачевству, к кресту, ознаменовал себя им в ограждение от ужасов, приняв себе в защитника Того, Кого он преследовал. Следующее – еще ужаснее. Знамение креста оказало свою силу: пали демоны, прогнаны страшилища. Что за этим? Отдохнул нечестивец, – снова ободряется, снова пытается проникнуть далее в пещеру, снова являются страшилища, снова прибегает к крестному знамению, снова обуздываются демоны. Ищет совета у своего руководителя недоумевающий ученик: предстоятель этих тайн, шедший возле него, злохитро перетолковывает истину. Мы были мерзостны для них, а не страшны, сказал он: преодолело худшее. Такие слова произнес он, и такими словами убедил; убежденного ученика он повел в глубину вертепа. Этому не должно удивляться. Нечестивый скорее и удобнее последует злу, нежели преклоняется к добру. Что он говорил или делал после этого, или какими обманами был обольщен, прежде нежели вышел из пещеры, то знают те, которые частью вводят других в эти таинства, частью сами вводятся. Он вышел исступленным, достаточно выражая ярым взором и всем существом своим, кому он воздал божеское поклонение. Но он, не с того самого дня, в который впустил в душу свою толикое нечестие, был преисполнен демонами. Правда – тогда это открылось явно. Не напрасно сходил он в пещеру: там вступил он в общение с демонами. Это состояние они называют энтузиазмом, прикрываясь честными и великолепными наименованиями»800. – В похвале святому Киприану Богослов говорит: «Что удивительного, если он (диавол) при посредстве Киприана напал на святую душу и на тело непорочное?801 Сам Киприан действовал на нее и употребил посредником (деятелем) не какую-либо старую женщину, способную для таких дел, но некоторого демона, любителя тел и плотских похотений. Мятежные и враждебные власти охотно и поспешно исполняют таковые служения, ища умножить число участников своей погибели. Такого сводничества наградой были жертвы и возлияния, приведенные в утонченный вид и в испарениях от крови и жертвоприношений приспособленные к демону»802.

Чтоб правильно понимать и объяснять отцов, писавших при содействии Божественной благодати и при пособии аскетических опытов, нужно содействие и этих опытов, и благодати. Просвещенные благодатью, отцы уклонились от многих понятий, особливо в отношении существенного, которые представляла им современная младенчествовавшая наука о веществе. Они произнесли мнения, которые наука, при новейшем необычайном развитии своем, находит самыми верными, как то видно на всем пространстве Шестоднева Василия Великого. Святой Каллист Катафигиот, просвещенный подвигом умной молитвы, даже не остановился сказать, что один Бог есть существо собственно простое803. Принимающиеся судить о веществе, не имея о нем основательных познаний, приводятся посредством неправильного суждения к неправильным заключениям. Такие господа с величайшей уверенностью провозглашают о мире видимом и невидимом, полагая, что такое понятие есть неопровержимая аксиома, никак не понимая, что это разделение – вполне относительно, что, в сущности, нет его. Что значит мир видимый? Это тот, который мы видим. Что – мир невидимый? Это тот, который мы не видим. Христианство, изучаемое по завещанию Спасителя, путем всежизненного аскетизма, приводит к познанию, что чувства наши извращены падением, подвержены переменчивости, и потому никак не могут служить нормой для упомянутого разделения; оно никак не может быть правильным. Наука приходит к подтверждению этого понятия, распространяя различными механическими средствами область нашего зрения, и соделывая посредством увеличительных стекол, телескопов и микроскопов многое невидимое видимым. При таком понятии о мирах видимом и невидимом, непременно должно измениться понятие о веществе. Оно и изменилось при современных успехах химии: многое, казавшееся невещественным, оказалось вещественным. Очевидно, что вещество простирается за пределы наших чувств на неизмеримый объем в бесчисленных, неизвестных нам формах, под управлением законов, недоступных для постижения нашего. Наука приводит к этой великолепной идее, к этой величественной истине, при которой открывается для ума обширнейшее, священное созерцание, при которой созерцается с особенной ясностью и правильностью в таинственной картине видимого мира наше ничтожество и величие Творца – Бога.