Цветом света - Антон Ярев

– I dare not insist, but entreat [23] .

И отвел ее, что называется, «to the nearest public house» [24] . Женя заказала овощной салат и «Мартини Драй», негр предпочел хищную пищу и две пинты «Спринг Бока». Он много говорил, чего она не понимала, похоже – шутил, после – смеялся. Постепенно что-то прояснилось. Слово ballet [25] уже было знакомо. Потом он, видимо, сообразил, с кем связался, усмехнулся, начертал на бумажке: friend Frank [26] и номер телефона, бросил веселое: «Bye!» [27] . – и помахал рукой.

Девушка купила пачку «Уинстона». Сигареты были странными, завернутыми в какую-то блестючую целлофанину. Закурила. Ничего не почувствовала. Вкус был другим, ни крепче, ни легче, а как-то непонятнее, возможно, приятнее. Не почувствовала… Столкновение с Фрэнком заставило ее снова задуматься. Как все невероятно просто может быть: незагруженные улицы, видимые издалека красные телефонные будки и двухэтажные автобусы, незыблемые стражи порядка – бобби [28] , свобода в поиске себя и своего места. Почему же ей так пусто и тоскливо? Она ушла от страха жизни и смерти. Что осталось? Одна она. Не это ли причина беспокойства? Нет. Да и беспокойства-то нет! Есть тоска. Пустота!.. Больше ничего не хочется. А говорят: счастье человека в отсутствии его желаний.

Женя затянулась еще раз. Дым задержался в легких, выпорхнул и, не рассеиваясь, завис над столиком. «Странно, – подумала девушка. – Не хочу». Она положила сигарету в пепельницу. В пабе звучала музыка – лирика Боби Скота и Рика Марлоу с тревожной интонацией, увековеченная битлами. «Что он там поет? – прислушалась Женя и, к своему удивлению, несколько слов поняла. – …Снова на моих губах вкус меда? Нет. Не правда. Это сказка». Она поднялась, пачку «Уинстона» бросила рядом с пепельницей.

На пороге ее догнал обнадеживающий голос Маккартни: «…I will return. Yes, I will return…» [29] – «Тоже неправда, – покачала головой Женя. – Не вернусь».

Неподалеку от паба, в котором она провела бесцветнейшие полчаса своей жизни, расположился угрюмый татуировщик, расписывающий тонюсеньким фантастическим узором предплечье стриженой под «ирокез» зеленоволосой девушки. «Ты, подруга, краше не станешь, – буркнула себе под нос Евгения. – И художник – так себе. Вот я знаю художника… Знала».

Она оглянулась: делать ей здесь было нечего. Но где? И что? Тут начинался Сохо, в другую сторону – Ковент Гардн, на север – Блумсбери. В конце концов обещания нужно выполнять, хотя бы данные себе. Она побрела в сторону Ист-Энда, пока снова не добралась до Темзы. Последнее напоминание о матушке-России – путеводитель по Лондону содержал весьма убогую карту центра города. Она отрезалась на западе по Грин-парк, а на востоке полностью отсутствовали Тауэр и часть Сити – со всеми вытекающими последствиями. Женя остановила небольшого краснолицего человека с седыми огромными усами и в клетчатой кепке:

– Excuse me, how do I get to Tower bridge? [30]

Но мало того, что человек заговорил бегло, так он еще оказался и кокни: замахал руками в неясных, как минимум, семи направлениях и совсем затуманил мозги приезжей.

– Thank you [31] , – обреченно вздохнула Женя и пошла дальше.

Она добралась до станции метро «Тэмпл», и тут ее осенило. По карте метрополитена девушка без труда нашла название «Тауэр Хилл», связав его с искомым местом, отправилась в дальнейшее путешествие под землей. Светлые тъюб-вагоны [32] мгновенно перенесли ее к садам Тауэра. Поверх деревьев виднелись мрачные башенки и крепостная стена. Пройдя вдоль нее, Женя прямиком вышла к заветному мосту.

Да… Пусть смеются над самомнением жителей столицы Альбиона, у которых, дескать, есть мост разводной – пусть! Но этот мост по-настоящему чудесен. Эдакая серьезная игрушка, символ порядочности, достоинства и наива. Фееричный, нарядный, воздушный. Сооруженный из светлого камня, а фермы, тросы и металлические ванты окрашены голубым.

Вход на мост был платный. Билет стоил два с половиной фунта.

Женя прислонилась к стене башни. Холодно. Будто солнце для нее не существовало. Глянула вниз. Темза такая же магнетизирующая, как воды невского разлива. Проплыл катер, рассек мутное зеркало. Получившиеся половинки закрутились по срезу бурунами. Но это должно было скоро пройти, как и все остальное, вернуться к покою.

Женя поднялась на верхнюю площадку. Как дошла – не заметила, ничуть не устала. Отсюда до плоскости воды было метров полста, не меньше. И где та великолепная панорама, что открывается с Тауэрского моста?.. Ничего особенного: левый берег – купол собора Святого Павла, небоскребы Сити; по центру – через Темзу три моста один за другим; правый берег – Саутуорк, ничем не примечательный с виду, у пирса здоровенный корабль Ее Величества «Белфаст».

«Вот тебе и здравствуй, – разочарованно прошептала Женя. – Впору говорить „до свидания“…» Ее словно током ударило: ведь это очень легко. Вода, вот она – панацея – самое покойное кладбище… Стало страшно. «Чего боишься, дурочка? Это все – свобода, сила и смысл – счастье! Признайся, ты этого хочешь. Ты увидела все, что могла, узнала больше, чем хотела, поняла самую малость из того, но, несомненно, самую важную малость. Что еще нужно, малышка? Один шаг. Верный шаг. Вода – прекрасное заполнение твоей пустоты. Иди. Боишься? Смешная…» Она оглянулась: вокруг никого, только флегматичный блюститель порядка в другом конце, у верхушки второй башни. Казалось, он не проявлял признаков беспокойства. Девушка глянула вниз еще раз. «Если падать туда, к подножию, – пронеслось в голове, – то ударишься головой о бык моста, и… тьма. Верный шаг». Она склонилась ниже. Ветер ерошил волосы. Тело сопротивлялось мысли, но глаза не боялись, посерели, стали похожими на Темзу.

– Верный шаг, – сжала крепче перила, вытянулась на цыпочках и приподнялась.

– Are you in a harry, mam? [33] – услышала она хриплый больной голос и поняла каждое слово – костями поняла.

В голове ударил колокол. Женя задрожала, отстранилась от ограды и медленно обернулась. Перед нею стоял Лесков, тощий, одичавший, с армейским биноклем на шее.

– Я третьи сутки не сплю и не ем. Вот, отвлекся на минутку – и тебя проглядел… – пожаловался он.

Перед ее взором художник стал принимать смутные очертания, искривился, поплыл. Потом она вообще перестала его видеть, сползла на пол и прижалась к стене галереи. Ничего не говорила, беззвучно и слепо плакала.

Евгений присел рядом и тихонько толкнул колено девушки:

– Чего ты, все нормально.

– Женька, – она повисла у него на шее и залила горячими слезами всю грудь.

– Все-таки мы утонем, – сделал вывод художник. – Почему ты плачешь? Это же я. Не веришь? Ну, плачь, плачь… Don’t worry, that’s all right! [34] – помахал он смотрителю и той же рукой стал расправлять ее локоны: – Ты успокойся, посиди вот так, а я тебе расскажу все, ладно?