Романов. Том 1 и Том 2 (СИ) - Кощеев Владимир

До самого кабинета тот молчал, и только закрыв за мной дверь, сказал:

— Ты же понимаешь, что этого вообще не было, Дмитрий?

Я кивнул. Распространяться, что к нам на чай захаживает государь, не слишком дальновидно.

— Вот и хорошо, — он прошел к своему столу и, достав из ящика пачку, вынул сигарету. — Я поговорил с царицей насчет Долгорукова. Тебе придется пройти допрос по всем правилам и без поблажек.

— Это разумно, — прокомментировал я. — Иначе у великих князей возникнут подозрения.

— Рад, что ты понимаешь, — выпустив первое облако дыма, сказал князь, садясь в свое рабочее кресло. — Не стой.

Я сел напротив и положил руки на подлокотники.

— Сразу после допроса состоится совет клана Рюриковичей, — сообщил Алексей Александрович, — там решат, кто сядет на Новгородский престол. И нам начнут поступать деньги. Про твои проекты я помню, так что часть из этих средств будет сразу же отложена. Как продвигается твой план на «Зарю»?

— Думаю, в течение двух дней закончу, — ответил я. — Часть оборудования придется ждать, так как оно изготавливается на заказ. Но чтобы начать стройку, нам сама аппаратура и не нужна. В любом случае мы получим все не раньше, чем корпус будет готов.

— Хорошо, но я не уверен, что ты сможешь так быстро вернуться к работе после допроса, — сказал он. — Это не самое приятное воздействие.

Я вздохнул. Князь волнуется, но это нормально — все же мы семья, процедура действительно болезненна, и последствия не всегда легкие. Однако я прекрасно знаю, что пройду его без проблем. Психика выдержит, а телу допрос ничем не вредит.

— Я не буду спешить, обещаю, — ответил я. — Важные вопросы требуют вдумчивого подхода. Так что никаких проблем не возникнет.

Он ткнул окурок в пепельницу, зло выдыхая.

— Как же я ненавижу этот город, — заявил князь. — И месяца не прошло, как приехали, а уже столько проблем.

Я промолчал. Отец и сам понимает, что столица — единственное место, где нам нужно быть сейчас. Конечно, мать и сестру можно легко отправить в Казань, однако Ксении пора замуж, а матушке нет смысла сидеть там, когда вся семья в Москве. Даже управляет своим фондом она именно через столицу, и присутствие здесь — возможность навести новые мосты, наладить контакты, заключить договора.

— Мы всегда можем вернуться на свои земли, — сказал я, глядя на отца с сочувствием. — И, скажем, подождать более удобного момента именно для нас. Но тогда царица опять останется одна, а в текущей обстановке это может пагубно сказаться на ней. Сейчас она хоть с царской партией через тебя общается. Но если мы уедем, эта связь снова прервется.

Потому что часть наших договоров — это проекты государыни, переданные брату. Как бы там ни было, но она — тоже Романова. И интересы рода касаются в том числе и царицы. Мы повязаны кровью, но это не значит, что нам нельзя вести общие дела. Через подставных лиц, разумеется.

— На сегодня у меня все, — объявил князь. — Спокойной ночи, сын.

Я поднялся на ноги и кивнул.

— Спокойной ночи, отец.

В моих покоях меня уже ожидала Кристина. Время было позднее, так что я быстро принял ванну, и мы отправились в кровать. А наутро, позавтракав в компании Ксении, уже вплотную занятой подготовкой будущего приема, я отправился не в ЦГУ, а в Кремль.

Допрос назначен на шесть утра, и столица была еще пуста. Выехали мы в половину пятого, чтобы не опоздать. Отсутствие машин сказалось на скорости, а въехав на территорию к уже знакомому крыльцу, я не удивился, заметив Эдуарда Талгатовича. Юрист рода ожидал у двери и зябко ежился — стояла прохладная погода.

— Доброе утро, Дмитрий Алексеевич, — кивнул он.

— Утро доброе, Эдуард Талгатович, — отозвался я. — Вас уже ввели в курс дела?

— Я сегодня полностью ваш, княжич, — ответил тот. — Давайте зайдем внутрь, времени еще, конечно, полно, но не хочется простыть. Адвокат с красным носом — это не тот образ, который создает нужное мне впечатление в суде.

Я кивнул, и мы вновь оказались возле дежурного опричника. Тот внимательно осмотрел нас, переговорил коротко с юристом, и мы продолжили путь. На этот раз нам не предоставили рядового специалиста, а сразу направили в подвал.

Кремль соединен подземными переходами, так что ничего удивительного в том, что часть из них использовалась в качестве временной тюрьмы, не было. Одаренный, который в процессе допроса сходит с ума — картина не слишком радужная, а потому и место нужно подбирать подходящее. Камеры, предназначенные для преступников, обвиненных в измене — как раз такие.

Внутри нашей было прохладно. Эдуард Талгатович тут же прикрыл за нами дверь и, разложив на столе комнаты свой неизменный чемоданчик, протянул руку.

— Княжич, часы, телефон, другие личные вещи?

— Секунду, — отозвался я, отключая аппарат. — Будем надеяться, после процедуры я смогу ими воспользоваться.

— Их проверят обязательно, даже не сомневайтесь. Но портить не станут, просто внесут в протокол. Я распишусь за вас, потом со мной же и заберете их обратно.

Избавившись от шнурков в ботинках, ремня и даже запонок, я остался в камере ждать, пока Эдуард Талгатович бродил по тюремному корпусу. Волнения у меня никакого не было — в конце концов, рано или поздно мне пришлось бы проходить эту проверку, так что лучше раз и навсегда закрыть этот вопрос.

Доказав свою непричастность к каким-либо противозаконным действиям, впоследствии я смогу отсылать на результат этой проверки. И буду некоторое время совершенно чист и прозрачен для закона.

Дверь скрипнула, и я поднял голову. В помещение вошел мужчина в парадной униформе кремлевского гвардейца и балаклаве, оружия при нем не было. Но мелькнувшие в проеме коллеги были готовы к любому исходу. Наверное, это должно было бы меня напугать, но я лишь, наоборот, расслабился — редко когда тебя охраняют самые надежные в царстве бойцы, экипированные по последнему военному слову.

— Княжич, — произнес гвардеец. — Я должен объяснить вам процедуру и дать подписать бумагу, что вы все правильно поняли. Сразу скажу — все допуски, необходимые для работы с вами, у меня есть.

Он встал к стене, сложив руки за спину, а мелькнувший в закрывающейся двери Эдуард Талгатович кивнул мне, сообщая, что все в порядке.

— Ручку и бумагу вам дадут после того, как вы пройдете инструктаж, — сообщил гвардеец, не глядя на меня. — Это понятно?

Дверь закрылась, окончательно отрезая нас от остального мира. Допрос по правилам — это практически трансляция всего, что ты знаешь, слышал или видел. Изобретали его весьма кровавыми путями, и ничего хорошего этот процесс для жертвы не представлял. Фактически это ментальное воздействие, которое врубается в голову, жестко и резко. Результат ты озвучишь сам, просто отвечая на вопросы опричника. И соврать здесь шансов не будет. Во время допроса не ты контролируешь себя, а твой собеседник.

Подписав бумагу, я отдал лист. Гвардеец открыл в двери окошко и вручил ее Эдуарду Талгатовичу. А когда обернулся, я увидел, как чужая техника пытается взломать мой покров.

Улыбнувшись, я впустил это щупальце в свое сознание. Посмотрим, смогу ли я почерпнуть из этого что-то новое для себя.

Глава 26

Это было очень странное ощущение. Будто кто-то запустил руку под череп и водит пальцами прямо по мозгу, но мягко, словно поглаживая. Однако стоило немного абстрагироваться, как все неприятные чувства испарились. И я сразу заметил несколько минусов допроса.

То ли техника была сыроватой, то ли опричник работал с ней не слишком часто. Я буквально на клеточном уровне ощущал, как много силы просто рассеивается впустую. Те усилия, которые прилагал гвардеец, чтобы проникнуть в мой разум, никак не соответствовали эффективности. Будто кто-то выливает целое ведро, чтобы наполнить бутылочную крышку. Но мощи дара моему визави было не занимать.

Посторонние мысли выветрило, когда я не столько услышал вопрос, сколько почувствовал его в своей голове.