Россия, умытая кровью. Самая страшная русская трагедия - Андрей Буровский

Глеб Бокий — в его «дачной коммуне» ходили голыми и трахались кто с кем попало. А маленькие дочери самого Бокия принимали в безобразии самое непосредственное участие.

Комендант киевской ГубЧК Михайлов любил охотиться с пистолетом в лунные ночи на голых дам. Охотился в саду и часто останавливался, чтобы побеседовать с жертвами, расспросить об их переживаниях.

Половыми психопатками были такие известные чекистки, как Евгения Бош в Пензе, Конкордия Громова, Розалия Залкинд (Землячка) — организаторы геноцида казаков на Дону.

Впрочем, половыми психопатами были и другие видные большевики. Патологическими развратницами и лесбиянками были Лариса Рейснер, Инесса Арманд, Надежда Крупская.

Киров вечно разоблачал «заговоры», причем всегда заговорщицы были молодые и красивые. Всякий раз Киров лично их пытал и расстреливал.

Вообще число чекистов, угодивших в психушку, поразительно велико. Главный палач московской ЧК Мага свихнулся во время очередной экзекуции и набросился на коменданта тюрьмы Попова с воплем: «А ну раздевайся!» Еле скрутили.

Видный большевик и начальник особого отдела ЧК Кедров тоже угодил в психушку. Там же побывал и организатор массового уничтожения людей в Крыму — венгерский еврей Бела Кун. Правда, его подлечили и пристроили трудиться в Коминтерн.

Ни в одной спецслужбе мира никогда не было такого количества психов, да и не могло быть. В спецслужбах и разведках как раз огромное значение придается психической и психологической устойчивости. Любая психическая повернутость и шпиона, и ловящего шпионов контрразведчика слишком дорого обойдется и для них самих, и для государства, которому они служат. А тут — психопат на психопате.

Такое изобилие извращенцев и психов в ЧК доказывает только одно — ЧК вовсе не была спецслужбой или тайной полицией. После Гражданской войны, с середины — конца 1920-х, началось строительство НКВД — службы преступной, кто же спорит, но все же и профессиональной. И тогда все это «созвездие» палачей и извращенцев образца 1918–1922 годов оказалось совершенно не при деле. Они не умели ни вести допросы, ни вызывать доверие, ни вести сложные психологические игры, ни работать с источниками информации…

Чекисты «ленинского призыва», соратники Дзержинского и товарищи по партии Лациса не умели буквально ничего необходимого для работы в тайной полиции. Они умели только убивать — а этого в таких же масштабах уже никому не было нужно. Тогда-то и попали на улицу одни верные расстрельщики, а другие угодили на Соловки. Есть сведения, что в 1930 году самых отпетых палачей «ленинской гвардии» перестреляли как «белогвардейских заговорщиков». Надо же… Какими неожиданными сторонами порой поворачивается жизнь…

Но в годы Гражданской войны эти люди были куда как востребованы. И для покорения, и для ограбления России: все награбленные ими ценности сдавались в особую ленинскую партийную кассу. Кто пытался наживаться сверх определенного минимума — сам попадал в расстрельный подвал.

Вещи получше шли в спецраспределители, и самые видные коммунисты вовсе не стеснялись получать потом эти вещи. В Полном собрании сочинений Ленина опубликован счет на получение сахарным, добро улыбавшимся Ильичом вещей из «хозотдела московской ЧК»: костюма, сапог, пояса, подтяжек[144].

Вещи похуже чекисты отправляли для красноармейцев или для заключенных в лагеря.

То, что было непосредственно на трупе — золотые коронки и нательный крест, — считалось законной добычей расстрельщиков. Некоторые из них практически в открытую сбывали вещи, взятые на убитых. В Москве известны имена таких: Емельянов, Панкратов, Жуков. Наверняка есть и другие «герои» этого рода хозяйственной деятельности.

Коммунисты очень мало скрывали свою политику истребления людей. Скрывали в самом начале — до февраля 1918 года делали вид, что ЧК вообще не расстреливает и не пытает. В феврале — мае если кого-то убивают — об этом сообщается в газетах.

После «покушения на Ленина» и убийства Урицкого в июле 1918 года коммунисты официально вводят систему красного террора, списки расстрелянных и арестованных печатают в газетах.

В газетах же ведутся дискуссии о допустимости пыток. «Известия» в 1918 году, «Правда» в 1919-м сочувственно пишут о коммунистах, которые сами попали под пытки за какие-то пустяковые преступления. То есть сам факт применения пыток не отрицается, выражают лишь сожаление, что зацепили «своих».

Террор обрушивается на население уже захваченных коммунистами областей. Так почему же, приходя на новую территорию, нужно избавлять от него кого-то?! Наоборот — в еще не завоеванных землях живет полным-полно исчадий ада: пока не истребленных «эксплуататоров».

Происходят, конечно, и эксцессы менее адресные. Еще 3 июня 1918 года Ленин писал председателю ЧК Бакинского Совнаркома Тер-Габриэляну: «Передать Теру, чтобы он все приготовил для сожжения Баку полностью»[145]. Раз полностью, то не с одной же «буржуазией».

Но что делать именно с «буржуями»? Еще 23 августа 1918 года М. Лацис рассуждал в «Известиях» об отмене всех прежних правил войны: «Все это только смешно. Вырезать всех раненых в боях против тебя — вот закон гражданской войны».

Эта сильная мысль реализовалась во введении в Красной Армии революционных военных трибуналов при командовании фронтов, армий и корпусов. Они не ограничивались никакими законами так же, как и революционные трибуналы в Советской республике. В постановлении ВЦИК от 2 сентября 1918 года говорилось, что ревтрибуналы должны руководствоваться «интересами социалистической революции, обороны ее от врагов Социалистической Республики и интересами классовой войны за торжество пролетариата, как это подсказывается ему революционным коммунистическим правосознанием и революционной совестью».

После введения ревтрибуналов каждое наступление и отступление Красной Армии сопровождалось массовыми убийствами.

Невозможно сказать, что людей «приговаривали к смерти» или «казнили». Никакой судебной процедуры. Председатель Ревтрибунала Республики К. Х. Данилевский четко обозначал: «Революционные военные трибуналы — это в первую очередь уничтожение, изоляция, обезвреживание и терроризирование врагов Рабоче-Крестьянского отечества и только во вторую очередь — это суды, устанавливающие степень виновности данного субъекта».

Иногда решения о «чистке тыла» принимало само командование полков, армий и корпусов. Но и в том случае, если командовал убийствами ревтрибунал, «исполняли» приговоренных красноармейцы.

Так Красная Армия несла в себе свою собственную ЧК — ревтрибунал и стала соучастницей геноцида.

Как правило, никто ни в чем и не обвинял будущих жертв. Людей хватали как «буржуев», и их судьба зависела только от воли командиров Красной Армии или местного большевистского руководства.

В 1918 году, действуя против Комуча и Прикомуча, в Сарапуле «накопили» до тысячи заложников и держали их в тюрьме. При оставлении Сарапула их всех утопили в баржах.

В Перми и Кунгуре расстреливали группами по 30–60 человек, по спискам. Считали не людей, а такие вот «пачки». Поэтому общее число убитых особенно трудно подсчитать.

На Мотовилихинском заводе под Пермью расстреляно больше 100 рабочих: они отказались вступить в Красную Армию. Красные командиры велели, красноармейцы расстреливали.

По данным доклада английского представителя Эльстона лорду Балфуру, в одной лишь Пермской губернии (без города) истреблено больше 2 тысяч человек. В самой Перми расстреляно 25 священников, а епископ Андроник был зарыт живым в землю.

Красные наступают, и при взятии Казани 10 сентября 1918 года Ленин потребовал «образцово-беспощадного подавления чехов и белогвардейцев, а равно и поддерживающих их кулаков». Он настаивает: «Необходимо беспощадное истребление»[146].

Ленин прекрасно понимает преступность своего требования. Не случайно же телеграмма ушла зашифрованной, а Ленин требует: «Секретно (оригинал мне вернуть) (прислать мне копию шифра)».

В Казани было не так уж много кулаков, «пришлось» расстреливать целыми кварталами всех обеспеченных жителей города. Не только купцов и интеллигенцию, но и мещан, живших в домах получше.

Спустя всего неделю террора «Известия» сообщали: «Казань пуста. Ни одного попа, ни монаха, ни буржуя. Некого и расстрелять. Вынесено всего 6 смертных приговоров».

Впрочем, если не было «буржуев», все равно находили кого расстрелять: в Воткинске и Ижевске расстреливали семьи рабочих.

При взятии Армавира на Кубани Красная Армия вырезала лагерь армянских беженцев: армяне бежали от турецкой армии.