Две половинки райского яблока - Инна Бачинская

– За француженку, – объяснила Регина. – Она уже выбрала два костюма. А ты бери платье, не прогадаешь! Даром отдаю! – Она назвала цену почти запредельную, и я рассмеялась от души. – А сколько? – спросила она, ничуть не обидевшись.

– Двести, – брякнула я наугад. – Долларов.

– Сколько?! – брови Регины поползли вверх.

– У меня все равно больше нет, – сказала я.

– Сейчас примерим, – решила хозяйка. – А потом поговорим. Лена!

Молодая женщина, появившаяся из воздуха на призыв хозяйки, не слушая моих возражений, принялась снимать платье с манекена. Я и сама чувствовала себя куклой или чем-то вроде манекена. С одного снимают, на другой надевают. Лена уже увлекла меня в кабинку, помогла надеть платье, застегнула сзади молнию и расправила юбку. После чего в немом восхищении отступила на шаг.

– Изумительно! – Регина всунула голову в кабинку и тоже всплеснула руками. – Это твое платье! Мадам! Мадам! – позвала она Аррьету, указывая на меня.

– Фантастика! – воскликнула импульсивная Аррьета. – Натали, это ваше платье!

– А я о чем! – обрадовалась Регина, услышав знакомое слово. – Фантастика! И Новый год на носу! Единственный экземпляр, гарантирую! Лучшая модель сезона. «Монмартр» называется. Мой личный дизайнер привез из Парижа. – Она покосилась на Аррьету – мол, знай наших! – Переведи!

Я перевела. Аррьета кивнула.

– Настоящий подкрашенный хрусталь, смотри, как играет! – Регина вдруг запустила пальцы мне в волосы, встрепывая их, и подтолкнула к зеркалу. – Смотри сама!

Крыть было нечем. Хотелось подчиниться и немедленно брать, небрежно вытащив из кармана… Все равно не хватит! Я представила себе, как вхожу в «Английский клуб», как Хабермайер пропускает меня вперед, следует в фарватере, отодвигает стул… Я встряхнула головой, откидывая назад волосы, стоявшие дыбом от Регининых пальцев.

А потом что? Потом я надену его еще раз на Новый год – и Татьяна замрет от восторга. Все правильно, нужно поднимать тонус. Как сказала однажды Татьяна – не век же брать платья напрокат. Но та же мудрая Татьяна однажды заметила, что есть женская одежда, которой необходим мужчина. Простите меня, эмансипированные, деловые, самоуверенные женщины, но в мире существует женская одежда, которой необходим мужчина… Как это платье, например, усыпанное хрустальными бусинами. Этому платью нужен был мужчина! Эскорт! Который пропускал бы меня вперед, отодвигал стул, бережно подавал пальто и, главное, восхищался бы. И тут я ничем не могла помочь шикарному платью – не было у меня мужчины!

– А это серьги, тоже хрустальные, – змеем-искусителем соблазняла меня Регина. Она вытащила из черного бархатного футляра, неизвестно как оказавшегося у нее в руках, сверкающие серьги. – Конечно, бижу, но качество! А дизайн!

Аррьета смотрела на меня с любопытством. Регина, вертя украшение в пальцах, – выжидательно.

– Нет, – сказала я. – Спасибо.

«Ну и дура!» – было написано на лице Регины.

Аррьета покачала головой и вздохнула. Регина сунула серьги обратно в коробочку, отдала Лене.

– Будете жалеть, девушка!

Глава 28

Момент истины

(заключение)

…И тут вдруг раздался негромкий стук в дверь.

Мужчины вопросительно переглянулись. Господин Романо, помедлив, громко произнес:

– Войдите!

Появился молодой человек в бордовой с желтым униформе гостиницы. Безошибочным чутьем он угадал в господине Романо старшего по званию, шагнул к нему и сказал:

– Пакет для господина Романо.

Флеминг взял у молодого человека посылку, сунул чаевые. Взвесил в руке – тяжелая!

– От кого? – спросил господин Романо.

– Без обратного адреса, – ответил Флеминг. – Возможно, бомба. Возможно, от Клермона или от Галерейного Призрака.

– Глупости! – отреагировал господин Романо, но как-то неуверенно.

– Позвольте! – Хабермайер шагнул к столу, положил ладонь на сверток и застыл, сосредоточенно глядя на собственную руку.

Тишина в комнате стояла такая, что пролетевшая случайная муха, невесть откуда взявшаяся, показалась им взлетающим реактивным самолетом.

Хабермайер, наконец, убрал руку, усмехнулся:

– Большой сюрприз!

Флеминг осторожно надорвал упаковку, вытащил на свет прямоугольный предмет, завернутый в тонкую розовую бумагу, перевязанный витым золотым шнуром. Развязал шнур, развернул бумагу. Изумленным взглядам присутствующих предстала знакомая по описанию Софи Якушкиной полупрозрачная зеленовато-молочная алебастровая шкатулка. Та самая, фамильная, из тайника за камином.

Флеминг и господин Романо переглянулись. Господин Романо протянул руки, и Флеминг подтолкнул шкатулку ему навстречу. Пальцы господина Романо заметно дрожали. Затаив дыхание, он мягко нажал на крышку шкатулки снизу вверх, приподнимая ее. Флеминг наклонился над столом.

Внутри шкатулки оказалось несколько предметов: разорванный мешочек серого холста, из которого просыпалась труха без цвета и запаха, похожая на опилки, серебряный крестик на кожаной веревочке, позеленевшая медная монетка и… черная пирамида. Вернее, пирамида была не черная, а скорее цвета угля, с равновеликими ребрами, примерно в пять сантиметров каждое. По «обкатанности» вершин и ребер видно было, что она очень старая.

Некоторое время мужчины молча рассматривали содержимое шкатулки. Потом господин Романо двумя пальцами достал пирамиду и положил себе на ладонь.

– Не тяжелая, – сказал он, взвешивая пирамиду. – И не холодная…

Пирамида сидела у него на ладони живым существом.

– Агат? – произнес словно про себя Хабермайер, наклоняясь над ладонью господина Романо. – Вы позволите?

Господин Романо ревниво следил за тем, как Хабермайер осторожно снял с его ладони пирамиду и поднес к своему лицу на уровне глаз.

– Не очень твердая, – сказал Хабермайер. – На камень не похоже, очень легкая. Агат тяжелее. Материал напоминает пластмассу. Или смолу. И цвет… скорее угольный. И даже искорки внутри, как будто слюда. Я видел такой уголь… Но уголь много тяжелее.

– Тут есть письмо, – сказал Флеминг, доставая из обертки белый конверт и протягивая его господину Романо. Тот раскрыл конверт и вытащил сложенный вчетверо листок голубоватой бумаги. Развернул и впился в него взглядом. Пробежал глазами наскоро, перечитал еще раз – даже губами шевелил от усердия. После чего протянул Флемингу. Муха снова пролетела у них над головами, вспарывая тишину комнаты. Флеминг принял листок, прочитал сначала про себя, потом вслух.

«Уважаемый господин Романо, – с дикцией профессионального чтеца начал Флеминг. – Извините мою ночную мистификацию. Узнав, что вы от огорчения заболели, я возвращаю вам вашу игрушку. Надеюсь, она вас не разочарует.

Также приношу извинения за прежние… шалости. Картины уже возвращены владельцам. Карта Персидского залива – тоже. Я думаю, арабскому шейху она нужнее, чем мне.

Люди страшно разные, и у всякого свое хобби. У одних – старинные города в джунглях («Этот прохвост даже про джунгли знает!» – пробормотал Флеминг), у других, вроде меня… Даже трудно придумать название. Возможно, авантюризм?

Да, еще одно, уважаемый господин Романо. Из-за моей дерзости пострадал один из ваших служащих. Этот человек ни в чем не виноват. Я не имею чести знать его, равно как и он меня. Простите его, пожалуйста.

Хотелось бы встретиться с вами. Может, когда-нибудь, даст Бог…

С уважением,

Искренне ваш, Галерейный Призрак».

Флеминг закончил читать, и тишина воцарилась в комнате. Обнаглевшая вконец муха уселась на шкатулку и принялась потирать сначала крылышки, потом задние лапки. При этом она жужжала самым неприятным для слуха образом.

– Э… э… – господин Романо откашлялся. – Грэдди, что это все значит?

– Это значит, что он все-таки существует, Джузеппе. Я имею в виду, Галерейный Призрак. Ничего другого просто не приходит в голову. – Он помолчал. Потом произнес с сомнением: – Но… как-то это все… Что-то здесь не то, Джузеппе.

– Что именно? – спросил господин Романо.

– Стиль письма, простой и ясный, не вяжется с театральными ночными эффектами в духе Зорро.

– А может, это и был спектакль в духе Зорро, – предположил Хабермайер. – Может, так и было задумано. Судя по тому, что вы рассказали, вашему Призраку нравятся спецэффекты. Да и чувства юмора ему не занимать. Кроме того, я думаю, их двое. Галерейный Призрак и его ассистент. – Тон у мага был шутливый, он улыбался.

– А вам случайно неизвестно, кто это? – спросил подозрительно Флеминг.

Хабермайер взял у него из рук письмо, но перечитывать не стал. Зажал листок между ладонями, сложенными, как для молитвы. Закрыл глаза и застыл.

Господин Романо и Флеминг переглянулись. Флеминг иронически вздернул бровь. Хабермайер разжал ладони, и листок выскользнул на стол.

– Человек, написавший письмо, сказал правду, – сказал он.