Лучший гарпунщик - Андрей Круз

- Большой Скат. Пришли домой.

Признаться, я немного заволновался. Вспомнил о том, что взял на себя немало обязательств перед девочкой, и вот теперь мы приближаемся к месту, где мне предстоит по своим обещаниям ответить. Да и вообще, представления не имею, что ждет впереди, куда я еду, как там буду жить?

Остров приближался и приближался. Огромный, поднятый по краям в скопления скал и подогнувшийся посередине в просторную долину, он словно приглашал шхуну войти в бухту, из которой торчали вверх мачты судов, а за ними, террасами окружая порт, виднелись ряды домов.

Команда спустила паруса, за спиной уже пыхтел стирлинг, а стоящий за штурвалом Игнатий аккуратно и как-то ловко ввернул «Закатную чайку» в довольно узкий вход в гавань. Слева потянулся длинный каменный, капитальный, как и все здесь, причал, возле которого было пришвартовано не меньше десятка разнообразных шхун и шлюпов. А дальше возле берега покачивалось на мелкой волне настоящее скопление лодок и рыбачьих баркасов.

Шхуну встречали. Двое с бляхами на шее и револьверами в кобурах, стоявшие возле лежащего на причале трапа.

- Объездчики зачем? - спросил я, опознав «ведомственную принадлежность» встречавших.

- Проверят груз. - чуть удивленно ответила Вера. - Чтобы запретного не везли. Если бы шхуна чужая была, то пошлину взяли.

- Это всегда так? - уточнил я. - Внимательно проверяют?

- Когда как, - пожала она плечами, - заранее не угадаешь. Могут просто пройтись по трюму, а могут и каждый тюк вскрыть. Вообще не очень внимательно, свои же.

Швартовались недолго и вскоре «Чайка» была притянута к пирсу толстыми пеньковыми тросами, а на ее борт был переброшен трап, по которому объездчики и поднялись на борт. Досмотр прошел быстро и скомкано. Объездчики знали,, что хозяин и почти весь экипаж шхуны погибли, поэтому смущались и проверять тщательно не стали, быстро ушли.

Дальше наступил неловкий момент. Надо было идти в город, встречаться лицом к лицу с реальностью. Мы с Верой об этом в деталях пока не говорили, а самому спрашивать было как-то неловко. Хорошо, что девочка сама заговорила на эту тему:

- Ты сегодня со мной иди, хорошо? Усадьба с дядей у нас общая, но дома разные. В гостевой поспишь, хорошо? Мне так спокойней будет, а то боюсь очень. А завтра как сам решишь.

Наверное, так и правильно. Куда ей сегодня наедине все свои проблемы встречать? Так, с виду, спокойная вроде, но если присмотреться, то видно сразу - внутри все как струна натянуто, у последней крайности девочка, непонятно как и держится. Нет, надо с ней идти.

- Завтра можешь к мне пожить прийти, - сказал Иван. - Дом у меня большой, дети уже взрослые, отселились, жена скончалась давно, так что не стеснишь.

- Спасибо, но это если завтра, - кивнул я.

Грузом заниматься остались шкипер с боцманом, мы же с Верой вышли на деревянную пристань, опустили сумки под ноги, оглядываясь. Я вопросительно посмотрел на Веру, и она указала куда-то вдаль рукой. Я пригляделся - на пыльной дорожке, ведущей к бухте, показалась легкая коляска с запряженной в нее серой лошадью. Вера кивнула на нее, сказала:

- Увидели. Это Василий, он у нас за домоправителя. Он нас отвезет.

Василий оказался негром из крещеных, судя по следам выведенной татуировки на лице. А еще он был немолод, одноног и правил лошадьми тоже одной рукой - вместо второй у него был затянутый в перчатку протез.

Несмотря на увечье, он ловко соскочил с облучка, обнял Веру, доверчиво к нему прижавшуюся.

- Слышал, слышал уже, - бормотал он быстро, гладя девочку по плечам. - От полковника телеграмму принесли. Мир праху его, батюшки твоего, царствие ему небесное. Не попустит Господь, воздаст и злодеям. Садись, поехали.

Вера все же не расплакалась, хоть была на грани, кивнула подчеркнуто сухо, представила нас. Меня отрекомендовала как «защитника отцовской волей». Ничего странного, видать, в этом не было, потому что одноногий Василий лишь поклонился вежливо и пригласил в коляску.

Ехали молча. Вера смотрела куда-то в пространство сухими глазами, Василий подчеркнуто сосредоточился на правке лошадью, а я просто помалкивал, понимая, что говорить нечего, да и ненужно. Иногда лучше вот так молча сидеть.

Города как такового за бухтой не было. Сначала была территория порта с сараями, складами, двумя маленькими верфями и караульной башней, затем небольшой центр городка с лавками и трактирами, а потом потянулось нечто вроде скопления ферм и маленьких усадеб. Строились широко, видать, недостатка в свободном месте и материале для строительства здесь не было. Стены из дикого камня, серого и слоистого, из которого были сложены все местные скалы, и дерево с тростником на перекрытия и крыши. Сами дома тоже были немаленькие, многие еще и строились явно в несколько заходов, постепенно пристраиваясь и расширяясь.

Чуть дальше, за тем местом, где усадьбы заканчивались, все склоны холмов были заняты виноградниками, сразу давая понять, на чем держится благосостояние жителей острова.

Когда мы уже достаточно далеко отъехали от берега, усадьбы маленькие начали сменяться большими. Я сразу подумал, что здесь, наверное, и живут те, кому принадлежат суда из бухты. И угадал. Вера показала рукой на скопление каких-то строений впереди и сказала:

- Мой дом.

Территория, занимаемая усадьбой, впечатляла. Там хватало места и для двух немалых одноэтажных домов, и для нескольких домиков поменьше, и для каких-то сараев, и для пышного сада. Коляска вкатила в широко распахнутые ворота, и оказалась в окружении множества людей, ожидавших нас.

- Дядя, - шепнула Вера. - Еще домашние, и соседи собрались.

В середине группы людей стоял средних лет светловолосый человек с окладистой светлой бородой, не делавшей его при этом старше, а скорее наоборот, с румяными щеками и голубыми глазами. Едва завидев нас, он побежал навстречу, протягивая Вере руку.

- Вера, это правда? Павел?

- Погиб он, дядя Евген, - сказала девочка. - Все погибли, кто с нами пошел. Одна я осталась, отец увел, и Алексей вот, не добили его.

Дядя коротко взглянул на меня пристальным, колючим взглядом, но ничего не сказал, лишь кивнул.

Затем к Вере начали подходить остальные. Невысокая, чуть полноватая русоволосая женщина с круглым лицом, жена дяди, затем его дети - сначала парнишка лет шестнадцати на вид, высокий и худой, с длинными светлыми как у его отца волосами и чуть пробивающимся пухом бородки, затем девочка лет двенадцати, круглолицая как мать, а за ней такой же круглолицый мальчик, младший сын дяди. А затем к Вере потянулся настоящий поток людей, всех, кто успел собраться. Обнимали, шептали слова сочувствия, некоторые женщины плакали.