Клинки севера - Алина Илларионова

А как чудесно обедается у костра в такую погодку!

Симка горестно мяукнул. Погладив его, Аристан поправил ремешок арбалета.

— Долго они! Мой Стриж уже поднял бы! — граф Эстэр, страдальчески сморщившись, почесал подбородок. Как и остальные охотники, включая самого императора, он надел серый кожух, опушённый мерлушками, но грубоватая одежда "селянского пошива" ему не нравилась, а жестковатый каракуль докрасна натёр шею. "Надо было вместо косынки шарфом обвязываться", — неприязненно подумал Симка.

Свои выезды Эстэр планировал заранее: на выбранную дичь устраивали облаву и выпускали в загородном имении за несколько часов до прибытия охотничьей команды. Император предпочитал охотиться спонтанно, как первые Эскабиан, полагаясь исключительно на везение.

— Получаса не прошло, Велиар, обожди! — укорил его Аристан. — И — тише. Ещё немного…

Будто в подтверждение его слов взвыл рог одного из выжлятников.

Пущу огласил звонкий лай. Император, а вслед за ним и Симка, и доезжачий, и остальные охотники напряглись, подобрав расслабленные поводья.

Чёрный как смоль самец стрелой вылетел в поле, гордо неся свинцового цвета рога, что идут на вес редкого белого золота.

— Крагги! — громко прошептал Аристан.

— Дадим ему фору? — волнуясь, предложил доезжачий Михел. Император согласно кивнул.

Симка крепче вцепился в луку.

Олень, высоко вскинув голову, мчался далеко впереди стаи, подстрекаемый задорным, переливчатым лаем. Псы гнали ровно, ухо в ухо, и Михел одобрительно крякнул, наблюдая за чёрным Горном — голосистым ведущим выжлаком. Когда-то его место занимал Буран, однако сын ни в чём не уступал родителю. Стая привязалась крепко, но олень попался крупный, молодой, и имел все шансы пересечь поле и уйти в берёзовый подлесок, а оттуда — в чащу, недосягаемую для наездника. Пешком Его Величество не охотился, и собак бы отозвали рогом.

Зверь режет поле, едва касаясь травы острыми копытами; свинцом блестят драгоценные рога…

— Вперёд! — первым сорвался Аристан

— Гони-и-и! — в экстазе заревел домовой.

Охота началась.

Гончие неслись навзрячь. Варом варили: гнали дружно, азартно, воздух звенел от слаженного лая. Справа, слева, сзади слышалось атуканье выжлятников, поджигающих и без того горячих собак. А впереди команды драгоценной искрой летел белоснежный черногривый Адамант, которого четыре года тому назад подарил императору на сороколетие один из крупных ильмарранских коневодов-бэев. Симка скакал на луке, в такт с хвостом подпрыгивали вислые с помпонами уши шапки. На середине поля он решил, что у него глаза на лоб вылезут от растущего с каждой долей секунды напряжения.

Вперёд, гони! Какие мыши? Какие оборотни?! Эх, видел бы его хозяин! Хотя аватар не одобрял псовой охоты, но, как ни крути, лихо!

Олень, тем временем, прыгнул, сразу вырвавшись далеко вперёд, и стало ясно, что до этого момента он дразнился, но теперь решил поиграть с охотниками в полную силу. А, может, и заманить кого неосторожного глубже в лес, на свою территорию. На территорию хищника. Ещё пара мгновений — и окольцованный рыжим пятном хвост победно замелькал среди белых стволов. Алесса на Симкином месте наверняка восхитилась бы контрастом.

— Ушёл! — выкрикнул Михел, раздосадовано махнув рукой: подлесок Рижской Пущи переходил в чащу, едва успев начаться.

Повелитель крепче сжал бока Адаманта. Симке на мгновение показалось, что ещё чуть добавить скорости, и конь взлетит над замороженным полем вместе с седоками, как огромная стремительная пустельга.

— Оставь, ушёл!

Но окрик Эстэра только подстегнул Аристана. На крыльях азарта Адамант вломился в березняк; справа мелькнули кустики брусники, окроплённые спелыми, алыми ягодами будто кровью. Голоса остальных охотников звучали всё тише и реже.

Именно тогда Симку кольнуло предчувствие беды и вспомнились рассказы хозяина о безобидных на вид оленях с волчьим нравом. Кот хотел сказать императору, но рванувший в пасть ветер забил предупреждение обратно. Подлесок нырнул в балку так резко, что домового основательно тряхнуло в седле, а кроличья шапка едва не слетела вместе с головой. Зубы клацнули, а в желудке образовалась пустота.

Гончие уже почти дошли, когда это случилось: беда явилась во всей сомнительной красе.

Арса и Буран, видя прямо перед носом куцый олений хвост, вдруг поднажали и вырвались вперёд коня.

— Ар-рса!

Неожиданно олень развернулся, взрыв копытами землю, и склонил к земле ветвистые рога, до ужаса напоминая злобного быка Бурку, в сколку ни ставившего всех северингских горожан во главе с хозяином. При этом он чуть поводил головой, широко раздувая ноздри, будто вынюхивая среди стаи кого-то конкретного. Аристан, осадив коня, потянулся за спину к арбалету, походя прикрикнув на собак, которые оплясывали крагги, заливаясь, но не смея рвать хозяйскую добычу.

Гибкое тело Бурана извернулось в торжествующем прыжке.

Сумеречная тварь вдруг, резко дёрнув головой, схватила пса поперёк хребта, вмиг перегрызла и бросила тело оземь. Остервенело, будто сводя личные счёты с кровным врагом. Глухо стукнуло копыто.

Время зависло и сорвалось.

Вместе с болтом, мелькнувшим промеж рогов зверя на полпальца выше круглого лба. Крагги бешено заревел, сверкнув хищными зелёными бусинками в глубине тёмно-сливовых глаз, а Аристан уже перезаряжал арбалет. Гончие, будто только что спущенные со сворок, ярясь, всей стаей кинулись на зверя. Симка, окончательно перепуганный и почти оглохший от визга, рыка и лая едва не свалился под ноги коня.

— Отрыщь! — закричал с седла подлетевший Михел. Тщетно. Гончие, обычно вежливые, мчавшие к доезжачему по первому зову, словно оглохли.

Аристан беспомощно водил арбалетом, но в такой катавасии попросту невозможно было прицелиться, чтобы не зацепить собак! Псы захлёбывались злобным лаем. Они уже не хватали зверя за ноги, а метили к горлу, но крагги их, казалось, не замечал вовсе, что-то выискивая среди облепивших его тел. Не обращая внимания на повисших на нём псов, выхватил из своры Арсу за загривок и, встряхнув, отшвырнул прочь. Хрустнула, переломившись в стволе, тоненькая берёзка. А может, что-то другое.

Теперь олень словно пришёл в себя и заметался, пытаясь вырваться из кольца. Псы нападали парно, со всех сторон одновременно; зверь вертелся волчком, лязгая клыками и брыкаясь. Вот он встал на дыбы, открыв светло-рыжее брюхо…

Щёлк!

Крагги, сражённый наповал в сердце, рухнул наземь, взбрыкнул и вытянулся.

Аристан спрыгнул с коня и подбежал к Арсе, даже не глянув на добычу. Не такой ценой. Не такой.

— А бык-то словно их двоих и поджидал — вон как грызанул… Ему уходить бы дальше или отбрыкиваться, а он на этих вызверился, как бешеный. С чего бы? — хмурясь, пробормотал под нос Михел. Симка прижал ушки: ему самому поведение крагги казалось странным.

Арса была ещё жива. Чёрные, с подпалинами бока тяжело вздымались, но как ни цеплялась она за жизнь, каждый вздох давался всё труднее. Аристан приподнял её голову, погладил:

— Хорошая моя… хорошая…

Собака вяло махнула языком, отдавая хозяину последние крохи любви и верности, и замерла.

Заслышав конский топот, Аристан обернулся к новоприбывшему. Целитель спешился и подошёл, но, приглядевшись, покачал головой: слишком поздно.

Доезжачий стянул шапку.

— Я подарю Его Величеству Стрижа! — громко заявил Велиар Эстэр и огляделся, точно ища одобрения своей находчивости.

— Друзей не заменишь, — вместо императора вполголоса ответил Михел.

Друзья… Те, кого нельзя было ни подкупить, ни обмануть. Те, кто всю свою жизнь оставались верны только одному запаху и не променяли бы его ни на один другой.

И мгновенно почуяли бы фальшь.

Первым завыл Горн. Протяжно, на грани надрыва. Стая подхватила плач в четыре десятка голосов, тягуче, как волки. Кажется, все замерли, и только Аристан продолжал отрешённо поглаживать лежащую у него на коленях мёртвую голову Арсы.

Симка, мяукнув, положил обе лапки ему на руку.

— Повелитель, я с тобой…

— Мы возвращаемся.

Небо над полем опустело. Сокол-пустельга, сжимая в когтях пойманную мышь, тоже возвращался в гнездо, ещё не зная, что оно разрушено.

***

Редкая девушка осталась бы довольна именем, больше подошедшем бы какой-нибудь селянке, выпалывающей пырей на огороде, но повариха гордилась. Не раз приятельницы советовали переименоваться в Глафиэль или Глафириль, но она, как все эльфийки (даже наполовину) любила эффектность. Можно представить, какое потрясение испытывали юноши, когда на робкую просьбу осчастливить их именем эфирное остроухое существо с небесно-голубыми очами отвечало хорошо поставленным грудным контральто: