Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

Сначала решила переночевать в Холихеде, а в Лондон уехать на следующий день, но потом поняла, что едва не совершила большую глупость. Выход был только один: притвориться, будто я ничего не замечаю, и надеяться на лучшее. Мне казалось, что, если я буду настороже, у них ничего не получится. Кое-какие меры предосторожности я все-таки приняла: распорола пакет, подменила договор чистым листком и снова зашила. А потому не опасалась, что пакет у меня украдут или отнимут. Но как спрятать настоящий? Над этим я долго ломала голову. Наконец я его развернула — он был всего на двух листках, и вложила их в журнал между двумя рекламными страницами, которые потом склеила по краям (клей для этого я соскребла с конверта). Я сунула журнал в карман плаща и так с ним и ходила.

В Холихеде я попыталась сесть в купе с людьми, которые не вызывали у меня подозрений, но каким-то образом вокруг меня все время оказывались люди, которые оттесняли меня туда, куда я не хотела идти. В этом было что-то странное и зловещее. В конце концов я очутилась в купе с миссис Вандемейер. Я прошлась по коридору, но в других купе все места были заняты, так что мне пришлось вернуться и сесть рядом с ней. Я утешалась мыслью, что мы не одни, — напротив сидели очень симпатичные муж и жена. Ну, и я почти успокоилась, откинулась на спинку, полузакрыв глаза. Наверное, они решили, что я сплю, но я-то видела их сквозь ресницы. Симпатичный мужчина напротив вдруг достал что-то из своего саквояжа и протянул миссис Вандемейер. При этом он подмигнул ей… Не могу вам передать, какой меня охватил страх. Я подумала: во что бы то ни стало надо уйти. Я встала, стараясь не выдать своего ужаса. Но, вероятно, они что-то заподозрили. Не знаю. Во всяком случае, миссис Вандемейер вдруг прошипела «сейчас!» и, когда я попробовала закричать, набросила что-то мне на рот и нос. И одновременно меня сильно ударили сзади по голове…

Джейн умолкла, вся дрожа. Сэр Джеймс ласково ее подбодрил, и через минуту она снова заговорила:

— Не знаю, сколько времени я была без сознания. Но когда очнулась, то почувствовала страшную слабость и тошноту. Лежала я на грязной постели, отгороженной ширмой от остальной комнаты. Из-за ширмы доносились голоса. Один принадлежал миссис Вандемейер. Я прислушалась, но вначале смысл слов до меня не доходил. Когда же я начала понимать, о чем они говорят, то меня охватил такой ужас, что я чуть не закричала.

Договор они не нашли. Распороли пакет, обнаружили чистые листки и совсем рассвирепели. Они гадали: я подменила их или Денверс с самого начала был только приманкой, а подлинный договор переправили с кем-то другим. Они говорили (Джейн закрыла глаза), что надо подвергнуть меня пыткам!

Впервые в жизни я поняла, что такое настоящий смертный страх! Потом они зашли за ширму — поглядеть на меня. Я закрыла глаза и притворилась, будто все еще без сознания. Как мне было страшно, что они услышат стук моего сердца! Но они ушли. А я начала думать, думать… Что делать? Я знала, что, если меня будут пытать, я долго не выдержу.

И тут мне внезапно пришла мысль о потере памяти. Амнезия. Меня всегда интересовал этот феномен, и я прочла много специальных книг. Так что примерно знала, как себя вести. Если мне удастся заморочить их, у меня появятся шансы на спасение. Я помолилась, глубоко вздохнула, а потом открыла глаза и принялась что-то бормотать по-французски!

Миссис Вандемейер примчалась сразу же. И на лице у нее была такая злость… я до смерти перепугалась. Но заставила себя недоумевающе ей улыбнуться и спросила по-французски, что со мной.

Как я поняла по ее лицу, это сбило ее с толку. Она позвала мужчину, с которым разговаривала. Он встал у ширмы так, что его лицо оставалось в тени, и заговорил со мной по-французски. Голос у него был самый обыкновенный и тихий, но все равно его я, не знаю почему, испугалась куда больше, чем миссис Вандемейер. У меня было ощущение, что он видит меня насквозь, но я продолжала играть свою роль и снова спросила, где я, потом добавила, что мне необходимо что-то вспомнить — совершенно необходимо! И только сейчас все куда-то пропало. Я все больше и больше волновалась. Он спросил, как меня зовут, я ответила, что не знаю, что я ничего, ничегошеньки не помню.

Вдруг он схватил меня за руку и начал ее выворачивать. Боль была ужасная. Я закричала. Он крутил и крутил, а я кричала, кричала — но только по-французски. Не знаю, сколько бы я так выдержала, но, к счастью, мне стало дурно. Теряя сознание, я услышала, как он сказал: «Это не симуляция! Да и у девчонки ее возраста просто не может быть необходимых специальных знаний». Видно, он забыл, что американские девушки в этом смысле много старше своих английских сверстниц и больше интересуются наукой.

Когда я пришла в себя, миссис Вандемейер просто источала нежность и заботливость. Видимо, таковы были инструкции. Она заговорила со мной по-французски, объяснила, что я перенесла тяжелый шок и была очень больна. Я разыграла полубессознательное состояние и пожаловалась, что «доктор» очень больно сжал мне запястье. Ее мои слова, казалось, обрадовали.

Потом она вышла из комнаты. На всякий случай я продолжала лежать тихо, почти не шевелясь. Потом встала и обошла комнату. Я решила, что такое поведение должно выглядеть естественным, если за мной и правда подглядывают. Комната была убогой и грязной. Ни одного окна — мне это показалось странным. Дверь, я полагаю, была заперта, но я не стала проверять. На стенах висели пожелтелые гравюры, изображавшие сцены из «Фауста».

Таппенс и сэр Джеймс хором воскликнули «А-а!». Джейн кивнула.

— Да. Это была та самая комната, где заперли мистера Бересфорда. Естественно, тогда я не знала, что нахожусь в Лондоне, а тем более — в Сохо. Меня мучительно грызла одна мысль… И я даже ахнула от облегчения, когда увидела, что мой плащ небрежно брошен на спинку стула. И свернутый журнал по-прежнему торчит из кармана!

Если бы я могла знать точно, что за мной не следят! Я оглядела стены, но ничего подозрительного не увидела, и все-таки меня не оставляло ощущение, что где-то в них скрыто отверстие. Тогда я вдруг прислонилась к столу, закрыла