Условия абсолютного добра - Николай Лосский

Учение Толстого о непротивлении злу Ильин ставит в связь с его сентиментальным морализмом, отрицающим все высшие культурные духовные ценности. Науку, поскольку она не служит целям морали, Толстой считает вредным порождением праздного любопытства, тщеславия и обмана. Искусство он допускает только как средство популярного морального поучения, — доступного всем людям всего мира. Право и государство он считает организованным насилием, имеющим целью защищать своекорыстные, мстительные, порочные стремления. Патриотизм, любовь к отечеству, по его учению, есть нечто «отвратительное и жалкое». В случае нападения на родину нужно отдать врагу все, что он отнимает, и жалеет его за то, что ему не хватает своего. Все догматы и обряды религии, все содержание ее, за исключением морали, Толстой считает «диким, идолопоклонническим суеверием». Таким образом, говорит Ильин, крайний морализм Толстого, опустошающий душу, приводит к религиозному нигилизму. Прав Ильин, говоря, что отрицание духовных ценностей низводит мораль Толстого на уровень «духовно–нигилистического утилитаризма», подобно учениям «любого последовательного материализма». В подтверждение он приводит из Толстого следующую формулу смысла жизни: в борьбе с природой, говорит Толстой, человек получает «полное удовлетворение телесных и духовных требований своей природы: кормить, одевать, беречь себя и своих близких есть удовлетворение телесных потребностей; делать то же для других людей — удовлетворение духовной потребности. Всякая другая деятельность человека только тогда законна, когда она направлена на удовлетворение этой первейшей потребности человека, потому

169

что в удовлетворении этой потребности состоит и вся жизнь человека»*.

Применение силы в борьбе со злом Толстой во всех случаях называет «насилием» и усматривает в нем попытку человека «святотатственно» заместить волю Божию, вторгаясь во внутренний мир другого человека, подлежащий ведению Бога. Таким образом, говорит Ильин, учение Толстого содержит в себе следующую нелепость: «Когда злодей обижает незлодея и развращает душу ребенка, то это означает, что так угодно Богу; но когда незлодей захочет помешать в этом злодею, то это Богу не угодно» (Ильин И. А. О сопротивлении злу силою. Берлин, 1925; см. анализ учения Толстого с множеством цитат из разных произведений его. С. 75–109).

Положительную часть своего труда Ильин начинает с указания на то, что нельзя всякое заставление называть «насилием», потому что в этом слове уже заключается отрицательная оценка. Термином «насилие» следует обозначать только произвольное, необоснованное заставление, исходящее из злой души или направляющее на зло (29 и след.). Чтобы предотвратить непоправимые последствия ошибки или злой страсти, человек, стремящийся к добру, обязан поискать прежде всего душевно–духовных средств, побеждающих зло добром. Но если в его распоряжении нет этих добрых душевно–духовных средств, ему остается только прибегнуть к средствам психического или физического принуждения и пресечения. «Прав тот, кто оттолкнет от пропасти зазевавшегося путника; кто вырвет пузырек с ядом у ожесточившегося самоубийцы; кто вовремя ударит по руке прицелившегося революционера; кто в последнюю минуту собьет с ног поджигателя; кто выгонит из храма кощунствующих бесстыдников; кто бросится с оружием на толпу солдат, насилующих девочку» (54). «Сопротивление злу силою и мечом допустимо не тогда, когда оно возможно, а когда оно необходимо», так как нет иных средств борьбы; в таком случае человеку принадлежит не только право, но и обязанность вступить на этот путь (195 и след.), который может привести даже к физической гибели злодея.

Значит ли это, что цель оправдывает средства? Нет, никоим образом. Зло физического принуждения или пресечения не становится добром оттого, что оно использовано как единственное имеющееся у нас средство для достижения благой цели. Путь силы и меча, говорит Ильин, есть в этих случаях «путь обязательный и в то же время неправедный» (197). «Только лучшие люди способны вынести эту неправедность, не заражаясь ею, найти и соблюсти в ней должную меру; помнить о ее неправедности и о ее духовной опасности и найти для нее личные и общественные противоядия. Счастливы — в сравнении с государственными правителями - монахи, ученые, художники и созерцатели: им дано творить чистое

_________________

*Толстой Л. О назначении науки и искусства//Собр. соч. Изд. в Москве v Кушнерева. Т. XI. С. 371.

170

дело чистыми руками. Но не суд и не осуждение должны они нести политику и воину, а благодарность к ним, молитву за их умудрение и очищение, ибо они должны понимать, что их руки чисты для чистого дела только потому, что у других нашлись чистые руки для нечистого дела» (209). «Если объединить все государственное начало понуждения и пресечения в образе воина, а начало религиозного очищения, молитвы и праведности в образе монаха, то решение проблемы выразится в усмотрении их взаимной необходимости друг для друга» (219).

Возможность положений, неизбежно ведущих к противоречию между благой целью и несовершенным средством, есть нравственная трагедия человека, как выражается Ильин и другие мыслители, отстаивающие аналогичное учение. Правильнее было бы, однако, говорить здесь не о трагичности, а драматизме положения, так как, согласно христианскому мировоззрению, абсолютно вечной безвыходности не бывает потому, что сохраняется возможность вступления в Царство Божие и разрешения в нем всяких противоречий и всякой вражды. Члены Царства Божия имеют иные средства борьбы за добро, средства, в которых нет никакой примеси зла. Они свободны от «черной работы», даже не имеют средств производить ее. В то же время, обладая полнотой божественного всеведения, они знают, когда и для какой цели следует предоставить течение событий несовершенным силам нашего земного бытия. А мы, люди, когда попадаем в драматическое положение нравственной обязательности защищать добро, имея в своем распоряжении для этого только неправедные средства, терпим наказание за свою греховность. Кто принадлежит к составу подлинно христолюбивого воинства, тот, даже и совершив великие подвиги на войне, без сомнения, чувствует потребность в покаянии: совесть должна упрекать его не в том, что он прибегнул к физическому пресечению зла, а в том, что он и сам отчасти виноват в существовании того зла, которое приходится преодолевать грубыми средствами.

3. О ГОРДОСТИ И БОГОБОРЧЕСТВЕ

Крайняя ступень зла есть ненависть к Высочайшему Добру, Богу, и борьба против Него. В главе «О природе сатанинской» было выяснено, что это зло не может быть первичным: оно производно из гордости. Следовательно, для преодоления богоборчества нужно знать, что такое гордость, уметь открывать ее в себе и других и бороться с нею.

Гордость есть себялюбие, не допускающее никакого превосходства других существ над собой, никакого подчинения чужой воле или даже какой‑либо неличной ценности. Обыкновенная человеческая гордость ведет к соперничеству с другими людьми, не дерзая сравнивать себя с Богом. На низших ступенях она сопутствуется тщеславием, чванством, спесью — пороками, которые придают человеку смешной вид. При больших силах и способностях

171

эти мелкие страсти отпадают и заменяются честолюбием высокого стиля. Существо, достигшее крайней степени гордости, освобождается также и от честолюбия, нуждающегося в чужой похвале и в чужом признании: оно довольствуется самопризнанием.

Притязания гордого существа могут дойти до такой степени, что оно не допускает превосходства над собой даже и Бога. Отсюда возникают всевозможные учения о самоискуплении, прославлении прометеевского духа и т. п.

Человеку, отдающему себе отчет в бесконечном расстоянии, отделяющем тварный мир от Бога, кажется смешной и нелепой мысль о соперничестве с Богом. В действительности, однако, такое чувство и направление воли встречается довольно часто, например у некоторых из тех людей, которые отрицают бытие Бога. В самом деле, эмоционально и логически бессвязная защита атеизма очень часто бывает обусловлена отвращением к идее существа, стоящего недосягаемо высоко над человеком. «Если бы существовали боги, — говорит Ницше, — как вынес бы я, что я не Бог. Следовательно, нет богов!» Своими спутниками он избирает орла и змею, гор–дое и умное животное.

Еще труднее положение тех гордых людей, которые не могут отрицать Бога, потому что духовный опыт их слишком ясно открывает бытие Его, но в то же время не могут и допустить бесконечного превосходства Его над собой. Нередко они находят выход в пантеистическом мировоззрении, которое дает им право гордс заявлять: «Я — не тварь, а проявление Самого Бога». Молясь Богу, они, строго говоря, молятся самим себе. Лессинг однажды сказал, полуулыбаясь, что он сам, быть может, есть Высшее Существо, только находящееся теперь в состоянии крайнего сжатия.