Скобелев, или Есть только миг… - Борис Васильев

— У Османа заложило уши от грохота нашей артиллерии, — барон говорил сейчас для истории и приятно ощущал это. — Громите его. Громите так, чтобы у него лопнули барабанные перепонки. Оглохший противник — уже инвалид, господа.

Криденер и ему подобные — а таковых было немало во все времена и у всех народов — всегда уютно радовались бездеятельности врага. Наполеон же приходил в бешенство ( «Почему, почему они не атакуют?!»), Суворов не находил себе места, пока противник его не начинал действовать, Мориц Саксонский[48] прекратил бой, встретившись с непонятной пассивностью неприятельской армии, и даже Кутузов, всю жизнь удачно изображавший флегматика, утратил покой и сон, пока французы не начали нового наступления после сидения в Москве. Да и для них стратегия была наукой, но наукой, лишь подкрепляющей творчество, исстари именуемое военным искусством.

— Бой развивается в полном соответствии с нашими планами, господа. А посему прикажите подать завтрак. Грохот артиллерии способствует аппетиту.

В то время как Криденер и его офицеры завтракали с соответствующим грохоту аппетитом, четыре табора турецкой пехоты под прикрытием пушечного огня перешли в атаку на гребень Зеленых гор, а на правом фланге показались конные группы черкесов. Пехота еще не подошла, хребет держали спешенные кубанцы, и Скобелев решил отвести свои части. Его час еще не наступил.

— Отходить. Орудия перебросить левее, на второй гребень, за спину кубанцев.

— Зачем, ваше превосходительство? — удивился Кухаренко. — Позиция удобная, авось не сомнут.

— Я на авось не воюю, — сухо сказал Скобелев. — Где твои осетины, Тутолмин?

— В резерве, как вы распорядились.

— Видишь черкесов? Мне надо, чтобы осетины атаковали их в конном строю. Отбросить, пробиться к реке Вид и войти в соприкосновение с отрядом генерала Лашкарева.

— Далековато.

— Я говорю не о географии, а о тактике, полковник. Необходимо передать генералу Лашкареву мою личную просьбу: как только он услышит, что мы пошли на штурм, пусть тотчас же атакует Плевну по Софийскому шоссе.

— То-то Осман-паша завертится! — заулыбался Тутолмин, сразу оценив неожиданность этого удара для противника.

Осетины вылетели из-за склона внезапно для черкесов. Привычные к горам кони несли молчаливых всадников, не пугаясь ни крутизны, ни обрывов. Атака была стремительной, рубка — короткой, но яростной: не выдержав ее, черкесы развернули лошадей. Часть слета нарвалась на разъезд улан, часть, бросив коней, разбежалась по виноградникам и зарослям кукурузы. Осетины радостно встретились с уланами, началось взаимное угощение и безудержная кавалерийская похвальба, а есаул Десаев помчался к генералу Лашкареву, которому и доложил, что было приказано.

— Передайте генералу Скобелеву, что я не собираюсь исполнять его просьб, — холодно, сквозь зубы сказал Лашкарев: его вывела из равновесия повышенная экзальтация и неприятный для него акцент примчавшегося прямо с рубки есаула. — Заодно напомните своему начальнику, что я подчиняюсь только генералу Криденеру и просьбы исполняю не в боях, а по окончанию оных.

Десаев напрасно горячился, в волнении еще более путал русские слова и частенько обращаясь к генералу с недопустимой простотой: «Понимаешь, очень нужно, генерал очень просит…» Лашкарев все более леденел и в конце концов грубо приказал есаулу убираться ко всем чертям. Ругаясь последними словами, Десаев вскочил на коня, но сообщить о категорическом отказе Лашкарева так и не успел: черкесская пуля наповал уложила не в меру горячего офицера. А от расстроенных гибелью командира осетин Скобелев узнал лишь, что Десаев был у генерала, и потому не сомневался, что кавалерийская дивизия, трижды превосходящая его отряд по ударной мощи, своевременно сделает то, о чем он просил, и Осман-паша в самом начале штурма получит жестокий и неожиданный удар в спину.

Но удар в спину получил не Осман-паша, а сам Скобелев — если не прямой физический, то моральный. Тупо руководствуясь диспозицией, Лашкарев за весь день не отдал ни одного приказания, проторчав в полном бездействии в тылу отчаянно отбивавшихся турок. А Скобелев, рассчитывая на его атаку, строил на этом все свои действия, лишь к концу сражения поняв, что строил он их на песке.

Криденер еще завтракал, когда ему доложили, что от Шаховского прибыл порученец капитан Веригин.

— Его сиятельство просит тотчас же переправить к нему Коломенский полк.

— Еще бой не начался, а князь уже о резервах беспокоится, — тихо заметил Шнитников.

Барон сделал вид, что не слышит этого многозначительного замечания. Отер усы салфеткой, вздохнул:

— Сами этот полк с вечера ищем, капитан. Найдите же его наконец, господа.

— Слушаюсь, — сказал Шнитников и тут же вышел. Искать Коломенский полк не было никакой необходимости, поскольку штабу было известно, где он стоит. Однако Шнитников немедленно послал туда порученца, чтобы увести его в иное место. Он старательно прятал полк от Шаховского не потому, что хотел насолить князю, а исходя из убеждения, что старый генерал занервничал и коли получит резерв, то сгоряча и бросит его в дело. По-своему он был прав, но вместо того чтобы откровенно сказать Шаховскому, что полк прибудет не тотчас же, схитрил. Многие в армии побаивались сурового гнева и солдатской прямоты Алексея Ивановича, и Шнитников с Криденером не были исключением. При всей благосклонности Государя Криденер всегда помнил, что он все же только остзейский барон, а не природный Рюрикович князь Шаховской.

А капитан Веригин ничего не мог поделать с вежливыми объяснениями офицеров штаба. Но не уезжал, все время кого-нибудь тормоша. И все играли в странную игру, а бой разгорался, и Шаховской, надеясь на обещанный Коломенский полк, уже двинул свои войска с задачей захода правым плечом в полном соответствии с дерзкой, но вполне реальной идеей Скобелева.

Все было в этой идее. Блеск самобытного и смелого таланта, понимание планов Османа-паши, полная неожиданность смены удара во время боя и свобода маневра. Не хватало только сил, которые находились в чужих руках, и эти чужие холодные руки и задушили в конце концов скобелевскую жар-птицу. Руки своих же генералов, а совсем не таборы Османа-паши.

3

— Шаховской двинул свои войска! — издалека, еще на скаку прокричал Млынов.

Он оставался в наблюдении ради этого известия и был весьма удивлен, не заметив никакого воодушевления. Скобелев сидел на расстеленной бурке и играл в шахматы с Тутолминым. Услышав крик, которого так ждал, достал часы, щелкнул крышкой.