Настоящая любовь и прочее вранье - Уитни Гаскелл

– Ничего подобного, – солгала я.

Я действительно не желала излагать этим двоим подробности отношений с Джеком. Хотя и Элен, и Оливия женщины милые, но обе неисправимые сплетницы, и даже то немногое, что я могла бы рассказать о своем романе, немедленно стало бы достоянием всей редакции. Кроме того, постыдный треугольник с Джеком и Мадди – вовсе не та тема, на которую стоило говорить с кем бы то ни было. Меня немедленно осудят и подвергнут всеобщему осмеянию, а мне и Макса хватает.

– Хм-м… ты настоящая темная лошадка, верно? Что ж, надеюсь, это все-таки мужчина. Давно пора. Нельзя вечно оставаться одинокой, – кивнула Оливия.

Ну да. Можно подумать, это так просто.

Ладно, лечу. Я решила, окончательно и бесповоротно, и обратной дороги нет. Кроме того, разве я могу отказаться сейчас? Это было бы несправедливо по отношению к Джеку. Джек…

При одной мысли о нем у меня закружилась голова, и стало понятно, что на самом деле я и не думала оставаться на Рождество в Нью-Йорке. Мне не терпелось увидеть Джека, и я пообещала себе, что, как только вернусь, непременно все расскажу Мадди. Понятно, что вероятность столкнуться с ней на улицах Лондона была равна нулю, тем более, что она собиралась на Рождество к матери в Бостон.

После работы я поспешила домой (толстовка с оленем надежно покоилась в сумке, ее больше никто не увидит). Все вещи были собраны. Оставалось взять чемодан, поймать такси и поспешить навстречу прекрасному, романтическому, чувственному, сексуальному приключению, которое, пусть и ненадолго, отвлечет меня от реальности. Но, добравшись до дома, я поняла, что могу не успеть на рейс. Оставалось три часа до вылета, но в наше неспокойное время никогда не знаешь, что взбредет в голову служащим аэропорта: вдруг им вздумается принять тридцатилетнюю светловолосую американку за мусульманскую террористку, которая способна захватить самолет, вооружившись одними маникюрными щипчиками, каковые ухитрится пронести мимо охраны, и мне учинят обыск с раздеванием? Лучше было бы приехать пораньше.

Поворачивая ключ в замочной скважине, я неожиданно подверглась нападению некоего коротышки, от которого несло ромом. Он бесшумно подкрался сзади и схватил меня за талию. Хорошо усвоив урок с Джеком, я не спешила выхватывать электрошокер и оказалась права: на сей раз моим насильником оказался Макс. Пьяный в дупель, пошатывавшийся, красноглазый Макс.

– Что с тобой? Убери руки, – проворчала я, пытаясь освободиться от цепкой хватки.

– Я так рад тебя видеть! Так рад, что ты не полетела в Лондон, – мямлил он, запинаясь.

– Ты почему так напился? С какой радости?

– Рождественская вечеринка. Или ве-вечеринки. Я был на трех, пт'му шшто я св'бодный художник. Макс икнул.

– Пусти м'ня. Х'чу пипи.

Я распахнула дверь. Он протиснулся мимо и ринулся в туалет. Оставалось надеяться, что он не пробудет там слишком долго и не упадет, разбив голову о раковину и впав в кому. У меня не было времени дожидаться прибытия «скорой» и выноса тела!

Я посмотрела на часы и увидела, что времени переодеться уже нет, поэтому наскоро сунула в сумку несколько журналов и книгу в мягком переплете.

Стукнула дверь ванной, и в коридорчике появился Макс.

– Куда ты? – драматически вскричал он. – В Лондон? К нему?

– У тебя молния расстегнута, – перебила я, показывая на зияющую дыру в его штанах.

Макс неловко завозился с молнией, ухитряясь продолжать при этом свою мелодекламацию.

– Мы уже говорили об этом, и ты вроде бы согласилась остаться!

– Нет, я согласилась, что необходимо поговорить об этом с Мадди. И я с ней поговорила, – ответила я, благоразумно умолчав, что ни словом не обмолвилась о своем романе с Джеком. К тому же Макс так напился, что вряд ли был способен уловить тонкие нюансы моего вранья.

Он продолжал стоять, пялясь на меня и слегка покачиваясь из стороны в сторону. Волосы опять стояли дыбом, придавая ему вид Калвина из мультика «Калвин и Хоббс». Обычно желтоватая кожа теперь казалась неестественно красной, то ли из-за выпитого, то ли из-за холодного декабрьского ветра.

– Не нужно лететь, Клер, – тихо попросил он.

– Не могу. У меня билет, и обо всем уже договорено. Кроме того, у меня нет других планов на Рождество. И с чего это так тебя расстраивает?

– Дафна бросила меня, – угрюмо признался Макс. Лицо его жалко сморщилось.

– О нет! О Господи! Мне ужасно жаль, милый, – прошептала я, шагнув вперед, чтобы обнять друга, и стараясь не обращать внимания на гнусную вонь перегара.

– Ничего… мы все обсудили и решили, что так будет лучше, – отмахнулся Макс.

– Вот как? И ты не жалеешь?

– Да. Так, правда, лучше, потому что я… ну… Дафна знала… то есть догадывалась, поэтому так лучше, – бессвязно бормотал Макс.

– Что именно знала? – удивилась я.

Макс как-то странно взглянул на меня:

– Что я тебя люблю.

– Конечно, радость моя. Я тоже тебя люблю, – медленно и отчетливо выговорила я, словно обращаясь к капризному ребенку, от которого так и жди истерик.

– Нет, не так. Я люблю тебя. Я в тебя влюблен. Не хочу, чтобы ты летела в Лондон, ты должна остаться со мной, – объявил Макс. В эту секунду он казался почти трезвым, но весь эффект был испорчен громкой отрыжкой.

– Да, верно, ужасно смешно, ты всегда боготворил меня издали, – с улыбкой согласилась я. Макс и его вечные шуточки! Не впервые он клялся мне в любви до гробовой доски! Мой друг считал весьма остроумным упасть на колени прямо перед рестораном, куда мы отправлялись ужинать, и предложить руку и сердце под аплодисменты прохожих (почти такая же удачная шутка, как шепнуть официанту, что у меня день рождения, а потом наслаждаться видом собравшихся у нашего столика служащих ресторана, поющих хором «С днем рождения»).

– Я всерьез. Честно. Я тебя люблю, – настаивал Макс. Его глаза, обычно цвета шоколадок «Херши», когда не так налиты кровью, стали темными и неподвижными.

Я уставилась на него. В комнате вдруг стало очень жарко. Я украдкой вытерла пот…

– Макс, прекрати немедленно. Это уже не смешно. И я опоздаю на самолет, – пробормотала я, посмотрев на часы. А где паспорт и билет?

Я порылась в сумке.

– Жаль, что не смогу остаться, поговорить о тебе и Дафне. Но обещаю, мы обязательно посидим, когда я вернусь, ладно?

– Я не шучу. Иисусе, сколько раз тебе повторять? Если бы я не проглотил целую пуншевую чашу эгнога[18], у меня бы язык не повернулся сказать! Я люблю тебя. Люблю вот уже несколько лет. Несколько долгих лет. Говорю же, Дафна знала. Догадывалась. Поэтому мы и распрощались. Я рад, что она оставила меня, потому что ты – единственная, с кем мне хочется быть!