Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 1 - Елена Владимировна Кисель

— И потому каждое столкновение со злом для феникса — трагедия. А как они выражают свои чувства — ты видела.

Птенцы — ором. Который можно унять грелками, да едой. Да ещё песенками. У меня после каждой партии контрабандных фениксов горло сипнет — петь без конца.

А как подрастают — начинают попыхивать. Будем наших выкидывать из гнездышек в полет — опять противоожоговка понадобится. Вечно загораются от счастья.

Грызи говорит тихо. Глаза — в небо, профиль всё темнее в наступающих сумерках.

— Во время моего обучения я видела феникса, который причинил вред своему хозяину. Варгу. Обжёг его… Феникс был молодой, вспышка была нечаянной. Варг не винил своего питомца и в конце концов всё кончилось примирением — но пару девятниц феникс сходил с ума от чувства вины. Воспламенялся в небесах, да… Уже после ухода из общины видела фениксов, у которых похитили птенцов. Это для них двойной ужас.

Птенцы феникса ходовой товар у контрабандистов. Феникса, который рожден не для тебя, не приручишь. И в клетку взрослую особь не посадишь: птички признают только два вида уз. Связь с подругой, связь с хозяином. А остальные узы они разносят или плавят.

Вот эти дряни и приноровились забирать птенцов из гнёзд. Торгуют на ярмарках, сбагривают в частные зверинцы. Эй, кому птенца феникса, посмотрите, может, он рождён для вас? А хотите, я ткну его ножом — гляньте, ножик расплавился, какая неубиваемая пташка!

Самое жуткое — отец-феникс не препятствует похищению. До конца верит, что люди не причинят зла. А когда люди вместе с птенцами сигают в вир — теряет разум. От утраты и горя. Только я-то думала, что родитель в таком случае сразу перерождается в огне. Выходит, не сразу.

— Пухлик говорил насчёт Фениа. Это же там попытались запретить фениксам летать?

В Войну за Воздух людишки возомнили, что крылатые бестии мешают летучему транспорту. И разгорелась охота с избиениями и артефактными щитами над городами. А возле этого даматского городка была колония фениксов в священной роще тейенха — и какой-то гений решил, что нужно расставить над городом и рощей артемагические щиты запредельной силы. Ограничить полёт фениксов.

Вот только они же не терпят клеток. Когда всю стаю начали прижимать к земле — птички полыхнули так, что спалили город. Так говорил один библиотечный пылеглотатель, который сейчас вир знает где.

— Что там произошло — неизвестно доподлинно, письменных свидетельств почти не осталось… Но в дневниках наших наставников есть ещё несколько случаев. Например, лет сорок назад, с пострадавшей от набега пиратов деревушкой. Там феникс оказался свидетелем кровавой расправы и полыхнул… они же очень сострадательны. Тяжко переносят людские страдания. Тётка вот ещё рассказывала, что ей как-то пришлось иметь дело с нервной стаей фениксов, которые тоже полыхали по малейшему поводу — из-за того, что их согнали с привычного места обитания…

Негромкий голос Грызи. Куча причин возможного воспламенения феникса. Ночь пахнет пеплом, небо в быстрых облачках. Мили за две через лес пробирается охотник — ломает кусты, топает и бурчит. Не помешал бы.

Сидим спина к спине — так теплее. В полночь разминаемся, грызём сухари из сумок. Небо тёмное, звёзды закрыты наплывающими тучками. Чертов охотник шуршит то ближе, то дальше.

Ждём молча. Обязательные качества для ковчежника. Умение быстро бегать плюс умение долго лежать или сидеть на одном месте. Неподвижно пялясь вокруг. В тишине.

Где-то далеко скрогги похохатывают — даже с Даром почти не слышно. Охотник, или кто он там, всё ближе возюкается, скоро будет рядом с нашим холмом. Ветерок пахнет сталью, холодит кожу.

На небе всё сплошь тучи, но спина Грызи резко твердеет.

— Близко, — слышу тихое. — Над нами.

Феникс выныривает из туч вдруг. Падает сверху, как подстреленный. Целую секунду кажется мне оторванным от тучи лоскутом, потом переворачивается в воздухе и уходит за облако. Является опять — будто купаясь или кувыркаясь. Пластает крылья и рвётся вверх.

Полет ломаный, странный. Сам феникс не вспыхивает ни на миг. Можно принять за орла. Или за скрогга — но скрогги меньше, и они не летают так. С риском разбить грудь о воздух. С безумием полёта.

Это не танец в небе, которые фениксы так любят. Это — будто бы раненый зверь мечется туда-сюда, и хочет забыть про рану и напиться неба, а потом опять вспоминает, замирает — и тут же опять рвётся изо всех сил…

— Упустим, — кувыркаясь в небе, феникс от нас отдаляется.

Грызи подносит руки ко рту.

Клич. Сначала тихий, нежный, пробный. Низкий вначале, вверху — как будто оборвавшийся звук флейты. Потом настойчивый, переливающийся, требовательный. Идёт в небеса, снова и снова. Требует отклика.

Феникс спотыкается в воздухе и ныряет в облака. Выныривает через миг, уже над нашим холмом. Снижается, паря на широких крыльях: глаза цвета кипящего золота и тускло-золотой клюв. Крупный мальчик — вон и хохолок на голове, наверняка багровый. Жаль, не могу ему послать зов, как Грызи: варги учатся кличам животных с детства, годами.

И звать его больше не нужно: завис почти напротив нашего холма, нас рассматривает. Большая птица, серая, как сумерки, только если приглядеться — в перьях словно вспыхивают искры, перебегают по крыльям, поигрывают на хвосте…

Мальчик волнуется.

— Здравствуй, — шепчет Грызи и подаётся вперёд, и я знаю, что глаза у неё заполняются зеленью. — Здравствуй, дружок. Ты больше не один. Мы вместе.

Застывают — глаза в глаза, извивы зелени в золоте и отблески золота в зелени. Каждый — больше, чем один, соединенные чувства и мысли.

Вместе.

Мост, соткавшийся между двумя. Узы связи. Нити, которые будто протянулись и сшили их в единое. Грызи рассказывала, как это бывает: как в омут, в чужое, полное страхами и тревогами сознание. И ты должен быть спокоен, открыт и полон желания помочь, чтобы тебе поверили. Не притащить свои заботы к зверю в сознание. Но показать, что вы с ним — одно. Дать надежду. Пояснить: плохого больше не будет, потому что с тобой — я, и мне ты можешь открыться, скоро всё будет хорошо…

— Всё будет отлично, — шепчу одними губами. — Всё будет просто отлично, ты не бойся, мы с тобой, мы вместе, не бойся же, давай…

Крылья феникса тихо начинают светиться алым по краям, и теперь его силуэт выступает из ночи совсем ясно. Висит, разгораясь изнутри, будто кто-то там, в фениксе, всё подкидывает и подкидывает топливо в костёр.

Ещё немного — и мы обожжёмся.

У Грызи прикушена губа,