Адмирал Октябрьский против Муссолини - Александр Широкорад

В 3 ч 35 мин 28 июня базовые тральщики «Взрыв» и «Защитник» вышли из Новороссийска с 330 человеками маршевого пополнения, боезапасом и продовольствием для севастопольской обороны и в 23 ч 25 мин прибыли в Севастополь, но не в Северную бухту, а в Камышовую.

В тот же день, в 23 ч 25 мин в Камышовую бухту прибыли подводные лодки Д-5 и А-4, а также подводная лодка М-118, которые доставили: снарядов 152-мм — 203 шт., 122-мм — 706 шт., 85-мм — 223 шт., 76-мм — 1000 шт., консервов 14 т, автобензина 35 т, всего боезапаса 180 т.

После выгрузки в Камышовой бухте подводная лодка Д-5 приняла на борт 65 раненых и 41 человек эвакуированных членов семей ГК ВКП(б) и в 5 ч 20 мин 29 июня вышла в Новороссийск. После выгрузки, приняв на борт раненых, в это же время ушли на Кавказ подводные лодки М-118 и А-4.

29 июня в Севастополь прибыли подводные лодки: в 1 ч 10 мин Щ-209 с грузом снарядов и 32 т бензина; в 22 ч 00 мин Л-23 с грузом снарядов, 49 т бензина и 30 т продовольствия; в 22 ч 45 мин Л-4 с грузом снарядов и М-31 с грузом снарядов (70 — 152-мм) и консервов. Всего было доставлено 160 т боеприпасов.

Октябрьский и другие адмиралы и генералы слишком много времени посвящали фантазиям на тему о воздушных десантах, но проглядели морской десант, по сути дела решивший судьбу Севастополя. Какой мог быть морской десант? Ведь у немцев в июне 1942 г. еще не было флота на Черном море, а румынский Королевский флот тихо сидел в Констанце, лишь изредка конвоируя суда, идущие в румынский порт Одесса, Все верно. Но, поскольку на Черном море еще не было кригсмарине, за морские десанты взялся вермахт. Причем не какие-то специальные части, а обычные пехотные подразделения.

Еще 8 мая 1942 г. по приказу Манштейна вермахт высадил тактический морской десант в тылу советских войск у горы Ас-Чалуле на Керченском полуострове. Пехотный батальон был посажен в Феодосии на штурмовые моторные лодки[170]. Немцы без потерь высадились на никем не охраняемое побережье, поскольку от них такой подлости никто не ожидал В результате наша 404-я стрелковая дивизия, «не проявив должной стойкости, начала самовольный отход с занимаемых позиций, открыв противнику путь на восток»[171].

Наши военачальники обязаны были сделать надлежащие выводы о возможностях пехотных подразделений вермахта, но увы, увы…

А теперь предоставим слово Манштейну: «Сразу же после того как 22-я дивизия вышла на северный берег бухты Северная, я направился в полки этой дивизии. С одного наблюдательного пункта на северном берегу бухты я хотел осмотреть окружающую местность. Передо мной лежала бухта шириной 800—1000 м, в которой в свое время стояли на якоре целые флоты, на противоположной стороне справа — город Севастополь, прямо передо мною — обрывистые прибрежные высоты, усеянные укреплениями. Мне пришла в голову мысль, что отсюда, то есть с фланга, следовало бы уничтожить позицию на Сапун-горе, так как именно в этом месте, через бухту Северная, противник менее всего ожидает нашего наступления.

Правда, когда я обсудил этот план вначале в штабе 54-го армейского корпуса и затем с некоторыми подчиненными командирами соединений, к нему отнеслись с сомнением. Как можно было преодолеть широкую морскую бухту на штурмовых лодках на виду хорошо оборудованных и оснащенных высот южного берега? Как можно было вообще доставить на берег штурмовые лодки через обрывистые скалы, погрузить в них войска, когда имелось всего несколько глубоких ущелий, через которые был возможен доступ к берегу? Ведь противник с южного берега мог, разумеется, просматривать и держать эти выходы под огнем! Все же именно потому, что атака через бухту Северная казалась почти невозможной, она будет для противника неожиданной, а это могло быть залогом удачи. Поэтому, несмотря на все сомнения, которые были мне высказаны, я настоял на своем плане, как ни тяжело возглавлять такое смелое предприятие, когда в силу своего положения сам не можешь принять в нем участие.

После того как это решение было принято, все штабы с величайшим рвением взялись за его осуществление»[172].

29 июня в 1 ч 00 мин штурмовые лодки с первым эшелоном 24-й и 22-й пехотных дивизий отчалили от Северной стороны и взяли курс к южному берегу Северной бухты. Наши войска не заметили ни подвоза лодок к берегу, ни их спуск. На Южной стороне бухты не было организовано надлежащей береговой обороны. У советского командования оставалось еще несколько плавсредств, которыми можно было организовать ночное патрулирование бухты, но этого тоже сделано не было.

Лишь когда немецкие десантники достигли берега, а это случилось в 2 часа ночи, германская артиллерия открыла ураганный огонь по всему Южному берегу, стараясь по возможности не задеть десантников. Еще через 15 минут по всей Северной бухте противник поставил дымзавесу, которая под действием слабого северного ветра медленно двигалась к южному берегу Северной бухты. Отражение десанта для оборонявшихся частей затруднялось сплошной пеленой пыли и дыма, вставшей от разрывов снарядов, мин, бомб и подошедшей дымзавесы.

Наши части, оборонявшие этот участок южного побережья Северной бухты, а также артиллерия 117-го и 2-го артдивизионов береговой обороны потопили часть шлюпок и катеров противника до подхода их к берегу. Но все же большей части плавсредств удалось подойти к берегу и высадить десант, который основательно закрепился на Южной стороне.

В тот же день в 5 ч 30 мин до пехотной дивизии немцев двумя группами, с танками, перешли в наступление из района Федюхиных высот и Новые Шули в направлении на высоту 75,0 и хутор Дергачи, а также на Сапун-гору и истоки Хомутовой балки. Несмотря на упорное сопротивление частей 386-й стрелковой дивизии и 8-й бригады морской пехоты, фронт обороны был прорван.

После прорыва фронта в районе Сапун-горы мелкие части немцев повели наступление через станцию Инкерман на английский редут Виктория. Одновременно силами до батальона противник ворвался по Воловьей балке на гору Суздальскую. Под воздействием этих сил и десантных частей из Георгиевской и Сушильной балок части четвертого сектора обороны к полудню 29 июня отошли на западные скаты Килен-балки, на редут Камчатку и английский редут Виктория[173].

В течение дня 29 июня немецкая авиация произвела более 1500 самолето-вылетов, сбросив около 10 тысяч бомб.

В дневнике Октябрьского обстановка описана без излишнего драматизма: «29 июня

1. 04.40. Прибыли два больших тральщика, 4 подводные лодки, 14 "дугласов", все разгрузились, ушли, взяв раненых.

2. Сегодня какая-то ночь особенная. Всю ночь противник вел огонь, идет сплошная канонада. Видимо, боезапас подвезли или готовят вновь наступление.

3. Донесли, что в районе мыса Фиолент появилось до 10 каких-то катеров. Наша БС-18 осветила прожектором, открыла огонь, 5 катеров потопила, 5 рассеяла, один человек выплыл на берег. Уточняют, что за пленный.

4. Три дня назад вышла к нам из Новороссийска подводная лодка С-32 и до сих пор не прибыла. Тревожусь.

5. Резервов нет, боезапаса мало. Видимо, дело идет к концу, к тому, что противник ворвется в город».

Совсем по-иному оценил обстановку Манштейн: «С успешной переправой через бухту, падением Инкерманских высот и прорывом 30-м армейским корпусом Сапунской позиции судьба Севастопольской крепости была решена»[174].

ГЛАВА 17. КАТАСТРОФА

К исходу 29 июня немцы захватили плато Сапун-горы, хутор Дергачи и Максимову дачу, почти всю Корабельную сторону, за исключением Малахова кургана, казарм Учебного отряда и Зеленой горки у железнодорожного вокзала.

Отходя, наши войска взорвали хлебозавод, отделение автоматической телефонной станции и железнодорожный тоннель. Были подорваны 11 штолен филиала артиллерийского арсенала базы в Инкермане.

В тот же день адмирал Октябрьский вместе с Военным советом Черноморского флота перебрался на запасной флагманский командный пункт, устроенный в подземном помещении 35-й башенной батареи. Туда еще 28 июня перевели командный пункт охраны водного района. Через несколько часов на 35-ю батарею прибыл и Военный совет Приморской армии.

Как позже рассказывал СВ. Галковский, адъютант Октябрьского: «Мы прибыли на 35-ю батарею ночью, после того, как фашисты прорвались на БФКП. Все мы были одеты в синие кители и черные фуражки. У Филиппа Сергеевича при себе оставался только маленький чемодан. КП 35-й батареи переоборудовали, по-видимому, из матросского кубрика. В небольшом помещении с двухъярусными койками, столом и несколькими стульями под потолком горела лампочка — работало аварийное освещение. Пока собирались, прибывали остальные, Филипп Сергеевич, вынув тетрадь, что-то писал, склонившись над столом. Последний Военный совет был короткий. Давались команды, назначали коменданта»[175].