Их «заказали» в кафе - Инна Тронина

— Здравствуйте, — наклонил голову Тураев, поднимаясь с лавки и одновременно доставая удостоверение из внутреннего кармана пиджака.

Кобылянская молчала, но по её оторопевшему лицу, по расширенным зрачкам, по тому, как она невольно подалась к дверям, словно собираясь бежать, Иван Илларионович увидел, что невысокий молодой брюнет в толстом свитере, пупырчатом пиджаке и унтах его дочери не знаком. По крайней мере, Сима не считает его своим добрым гостем.

— А я-то наболтал вам всякого! — смутился Шлыков, когда Артур представился по всей форме. — Вы уж простите, товарищ майор, старого дурака!

— Мне нужно было сразу предъявить «корочки», но вид здешних пейзажей совершенно очаровывает и лишает возможности рассуждать здраво.

Артур смотрел всё это время на румяное, невероятно красивое лицо преступницы, и любовался им. Ещё никогда Тураев не видел Кобылянскую так близко, не слышал её дыхания, не наблюдал за тем, как дрожат её пальцы.

— Не нужно беспокоиться. Я просто хочу задать Серафиме Ивановне несколько вопросов. Очень благодарен за угощение, Иван Илларионович. Надеюсь, я вас не утомил.

— Что вы, что вы! — протестующе замахал руками Шляков. — Идите в горницу и говорите, сколько нужно. А я пока посуду помою. Симка, детишки в обители остались? Не просились домой?

— Я решила, что там им будет лучше. И не ошиблась, как видно.

Серафима была потрясена до глубины души. Она считала глухую деревню в дальнем Подмосковье надёжным убежищем и не ожидала, что милиция так быстро её здесь отыщет. Это место было известно лишь самым близким людям, и теперь Кормилица пыталась сообразить, кто же её предал.

— Ну и ладно! — добродушно сказал Шлыков. — А вы проходите вон в ту дверь, — обратился он к Тураеву. — Я мешать не стану.

— Прошу вас, — сухо пригласила Серафима и толкнула плечом створку.

Артур, войдя, огляделся и не нашёл вокруг ничего примечательного. На ружьё, висящее над оттоманкой, конечно же, имеется разрешение. От однообразия и пристойности сводило скулы — кровать с горой подушек, детская старомодная кроватка с сеткой, сундук под чистыми разноцветными половичками. А та мебелишка, что в дальнем углу, кажется, зовётся комодом. Слишком много кружевных салфеточек и простеньких ковриков. На окошках — ситцевые занавески, как в фильмах про колхозы и войну.

И среди всего этого — статная высокая женщина в изумрудно-зелёном пушистом свитере и белых валенках с оригинальными кожаными заплатами. Лисью шапку и богатый, вышитый по подолу дублёный полушубок Кормилица оставила в той комнате, где Артур выпивал с её наивным отцом.

— Присаживайтесь! — Серафима указала на оттоманку.

— Благодарю вас. — Тураев дождался, когда хозяйка устроится напротив, на скрипучем стуле с выцветшей обивкой.

— Слушаю очень внимательно. — Кормилица смотрела на неожиданного гостя с неприязнью и вызовом. — Ваш визит связан с делом Гаджиевым?

— Безусловно. — Тураев старался вести себя спокойно. Пока ему это удавалось. — Я хочу задать вам несколько вопросов — без протокола.

— Разумеется! — кивнула Кобылянская. — Получи вы на меня хоть что-нибудь, сюда завалился бы взвод в масках и с автоматами. Значит, вам не удалось приплести меня ко всему тому, что, вероятно, имело место, то есть к противозаконным деяниям моего друга Магомеда Гаджиева. Так вот, он — мужчина, горец. Он согласен нести наказание. Но это ещё не значит, что его женщина должна быть ещё и подельницей. Никогда ни Магомед, ни кто-либо другой из моих компаньонов и служащих не подтвердят, что я в чём-то виновна. Если, разумеется, с ними будут обращаться гуманно, — усмехнулась Серафима, сцепив пальцы на колене.

Артур понимал, для чего она это делает — дрожь не должна была выдавать волнение бандерши. Здесь не помешал бы широко применявшийся в интим-империи Гаджиева детектор лжи, но майор Тураев не мог и мечтать об использовании этого достижения науки и техники. Кормилица ещё не созрела, а у него совершенно нет улик.

Предъявить плёнку с записью разговора об Арнольде он не может — адвокаты Кормилицы непременно уцепятся за то, что прослушивание офиса велось незаконно. Да и не очень качественная получилась та запись. Серафима вправе заявить, что голос женщины на плёнке лишь отдалённо напоминает её собственный. Кроме того, следствию и суду укажут на личную заинтересованность майора Тураева в этом деле — ведь речь идёт об его единоутробном брате. Он может быть пристрастен, и потому полного доверия не заслуживает. Догадки к делу не пришьёшь, а все оставшиеся в живых свидетели показывают только на Гаджиева и Манилова.

Те, в свою очередь, с пеной у рта отрицают участие Серафимы в их преступлениях. Артур и сам мог бы усомниться в осведомлённости Кобылянской относительно преднамеренного заражения людей СПИДом и гепатитом, если бы не имел прямых улик, которые, к сожалению. Не мог предъявить следствию.

— На Петровке их не пытают, — усмехнулся Тураев. — И о себе они всё рассказывают, заметьте, совершенно добровольно. Но почему вы решили, что против вас тоже что-то можно сказать? Я хотел побеседовать с вами лишь как с сожительницей Магомеда-Али Гаджиева. Вернее, скорее как с гражданской женой, хотя этот термин здесь неуместен. Или вы всё-таки что-то за собой знаете? — шутливо осведомился Тураев.

— Тогда зачем же вы так тщательно обыскивали мой кабинет в кафе? — медово улыбнулась Кормилица. — Соседи по городской квартире рассказали, как резали автогеном дверь и простукивали даже стены детской. К простой сожительнице такого интереса быть не может, верно ведь?

— Ну, почему не может? Ваш друг вполне мог попросить спрятать у себя какие-либо вещи, деньги, драгоценности, даже оружие и наркотики. Тогда вас можно было привлечь как соучастницу. Но это всё теория, Серафима Ивановна, потому что при обыске у вас ничего не обнаружили. Ни в городской квартире, ни в кафе, ни на рублёвской даче. Сама по себе связь с подозреваемым в преступлениях гражданином уголовной ответственности не влечёт. Я охотно верю, что вы ничего о бизнесе и прочих делах Гаджиева не знали. Тогда почему неделю назад вы поспешно скрылись из Москвы? Между прочим, хочу отметить, что ваши информаторы работают оперативно и грамотно. Ну а теперь прошу ответить на мой вопрос.

— Да, мне брат Магомеда действительно позвонил. Сказал, что наши заведения окружили люди в масках, там идёт обыск. Якобы бы нашли оружие и наркотики. Ну, во-первых, я вполне допускаю, что Магомед может впутаться в какую-нибудь сомнительную историю, — играя пленительными карими глазами, объясняла Серафима. — Но я же ничего не могла поделать. Кавказцы к женщинам относятся своеобразно. Очень ими интересуются, даже любят, но совершенно не прислушиваются к их мнению. А, во-вторых, какая мать не постарается увезти детей подальше от дома, где вот-вот может начаться обыск? Я уже потеряла старшую дочку и поэтому не хочу подвергать опасности младших. И я не ошиблась — обыск состоялся. Не хватало того, чтобы это произошло при детях! Ваня и так заикается.

— Когда хозяйка квартиры буквально бежит из города, согласитесь, возникают некоторые подозрения. Но всё уже позади, Серафима Ивановна. И я от лица своих коллег приношу извинения за причинённое беспокойство. Это же хотели сделать и в прокуратуре, но вы не явились по повестке. Я узнал адрес вашего отца и решил, что вы можете гостить у него. И приехал сюда…

— Только для того, чтобы выразить сожаление и попросить прощения? — улыбнулась Серафима, украсив щёки ямочками.

Её грудь всё сильнее и чаще вздымалась под свитером, а горло дёргалось. Значит, волнуется, и во рту у неё пересыхает, догадался Тураев. Не хватает только испарины для полной картины сильного душевного смятения.

— Нет, не только. Я хочу узнать, при каких обстоятельствах вы познакомились с Магомедом Гаджиевым. Вашим законным супругом был другой человек.

— Человек!.. — Кобылянская прищурилась, и щека её задёргалась от тика. — К сожалению, да, был, но это не человек и даже не животное. Теперь его, к счастью, нет. Нет на свете.

Серафима посветлела лицом. Так бывало на памяти Артура и раньше, когда люди говорили о чём-то для себя приятном.

— Нет и той, на которую он променял меня. Ради этой… мамзель… он бросил двоих детей и третьего, ещё не родившегося. Может, Катюша не ушла бы от мира, не наложила бы на себя руки, но этот подонок, отец родной, нанёс ей незаживающую рану. Она его любила больше, чем Машута, а Ванечка его вообще не знал. Гаджиев спас мне жизнь, пристрелив из пистолета собаку Кобылянского. Между прочим, пёс был порода «мастино-неаполитано». Кобылянский натравил его на кормящую женщину, мать своих детей. Вы об этом знаете?

Серафима подняла чёлку, показала заметные шрамы на лбу, на скуле, на шее.

— Под одеждой ещё больше, можете мне поверить. Надо мной долго трудились израильские пластические хирурги — одни из лучших в мире. Без их помощи я до сих пор не могла бы выйти на улицу. В Израиль меня возил Магомед. Что бы он ни натворил, я благодарна ему до конца жизни. Кобылянский был уверен в своей безнаказанности. Не думал, что поплатится за издевательства надо мной и детьми. Но Бог покарал его. Он заболел гепатитом В в очень тяжёлой форме. А Кобылянский так хотел жить! Пересадил печень, но ничего не вышло. С его новой женой случилось то же самое…