Виртуальный свет - Уильям Гибсон

Звук запускаемого двигателя. Новые дырки в стекле и дождь мелких бритвенно-острых осколков оказались лучшими доводами, чем любые слова, – Шеветта послушно шлепнулась на пол. Ар-Ви дернулся назад, круто повернул налево и снова замер. Райделл сдавленно ругался, пытаясь найти какую-то нужную ручку или кнопку, а тем временем невидимый великан раз за разом обрушивал на машину мерные сокрушительные удары стотонной кувалды.

Райделл разобрался, наконец, в незнакомом управлении, машина рванула вперед.

Шеветта и сама не заметила, в какой момент она закричала. Ни слов, ничего – просто дикий, истошный вопль.

Машина чуть не опрокинулась на повороте, и Шеветта подумала, что этот огромный Ар-Ви вряд ли предназначен для такой езды. Они мчались все быстрее и быстрее, похоже – куда-то вверх.

– Абзац.

Шеветта успела еще подумать, что голос Райделла звучит совсем обыкновенно, даже скучно, и тут через мгновение они протаранили ворота или что-то еще в этом роде, и это было, как однажды в Лафайет-парке, когда она слишком уж резко тормознула, прижимаясь к обочине, и собралась целая куча народу, и они все объясняли и объясняли ей, как это вышло, что она врезалась головой в бетонку, и она все вроде как понимала, но тут же забывала снова, вчистую.

Она снова была в Скиннеровой комнате, читала в «Нэйшнл Джиогрэфик» статью про Канаду, как распалась та Канада на пять отдельных государств. Запивала соленые крекеры молоком, прямо из картонки. А Скиннер лежал в кровати, смотрел по телевизору один из своих любимых исторических фильмов. Смотрит и комментирует, что вот он смотрит эти фильмы всю свою жизнь и они с каждым годом все лучше и лучше. Как сперва они были еще черно-белые и такие вроде как дерганые, солдаты носились по экрану, как наскипидаренные, и еще это жуткое зерно, и небо все в царапинах. Как постепенно люди стали в них двигаться нормально, без рывков этих и помедленнее, и цвет появился, сперва плохой, а потом – получше, и зерно становилось все мельче и мельче, и даже царапины куда-то исчезли. И все это, сказал он, дерьмо собачье, потому что каждое такое улучшение – это не то, как все по-настоящему было, а чье-то там личное представление, как оно должно было выглядеть, нажал бы он пару других кнопок, и все было бы так же вот гладко, но совсем иначе. И все равно, добавил он, какая это была потрясуха, особенно сперва, все равно что Билли Холидей, когда слушаешь запись, очищенную от треска и дребезжания.

Билли Холидей – это был такой парень, вроде Элвиса, тоже в костюме с блестками, но только вроде бы помладше и не толстый – так, во всяком случае, представлялось Шеветте.

Скиннер снова сел на своего любимого конька, насчет истории. Как она превращается в пластик – и делается пластичной, податливой. Шеветта слышала все это сто уже, наверное, раз, но она старалась показывать Скиннеру, что внимательно слушает его рассуждения, а то ведь он такой – надуется и замолчит на несколько дней. Потому она оторвалась от фотографии, где ликующие, распаленные девицы размахивали бело-голубыми флагами Квебека, и взглянула на Скиннера, и вдруг увидела, что рядом с ним сидит мама, ослепительно прекрасная, грустная и вроде как усталая – точно такая, какой она бывала, когда вернется с работы, но не успеет еще смыть косметику.

– Он прав, – кивнула мама.

– Мама?

– Прав насчет истории. Насчет, как они ее изменяют.

– Мама, ты…

– Это делали, делают и будут делать, ничего нового в этом нет. Просто фильмы изменились на памяти одного поколения, вот и заметно.

Шеветта заплакала.

– Шеветта-Мария, – сказал напевный, почти позабытый голос. – Ты расшибла голову и потеряла сознание.

32. Фаллонтаун

– Так ты хорошо знаешь этого парня? – спросила Шеветта.

Каждый раз, когда Райделл вдавливал тормозную педаль, раздавался противный скрип стекла. Подмести бы здесь, так для этого нужно останавливаться, а времени нет. И швабры нет. На первый случай он ограничился тем, что подобрал на обочине ржавую гнутую монтировку и начисто вышиб остатки ветрового стекла, а то ведь с этими пробоинами дальше первого дорожного патруля не уедешь.

– Я работал с ним в Лос-Анджелесе.

Он скинул скорость и осторожно обогнул в клочья изодранную покрышку тяжелого грузовика. Черная и чешуйчатая, она валялась на грязном гудроне, как шкура, сброшенная при линьке каким-то чудовищем.

– А то я боюсь, не оказался бы он вроде этой самой миссис Эллиот. Тоже ведь твоя знакомая.

– Да какая там знакомая, – вздохнул Райделл. – Попутчица, перекинулись в самолете парой слов – вот и все знакомство. Ну а если уж Саблетт – подставка, так тогда весь мир – сплошной тайный заговор. Тогда уж мне впору беспокоиться, кто такая, скажем, ты.

Вместо того чтобы беспокоиться, а не прицепил ли Лавлесс – или та же самая миссис Эллиот – к этой таратайке маленький такой, незаметненький маячок? И не приглядывает ли сейчас за ними недреманное око «Звезды Смерти»? А то ведь говорят, что она, «Звезда» эта самая, может прочитать заголовки в газете, а по хорошему, отчетливому следу определит и размер обуви, и фирменную марку.

В свете фар возник деревянный крест футов двадцати высотой с надписью: «НАСТРОЙСЯ» – на перекладине – и: «НА ЕГО ПРИСНОСУЩИЙ КАНАЛ» – на столбе. Там, где полагалось бы быть голове Иисуса, висел древний портативный телевизор. Неизвестные герои успели издырявить экран пулями. Мелкашка или пистолет двадцать второго калибра.

– Похоже, подъезжаем.

Шеветта недоверчиво хмыкнула, взяла с соседнего сиденья бутылку воды, прихваченную на «шелловской» заправке, сделала пару глотков, обтерла ладонью горлышко и протянула бутылку Райделлу.

Райделл прошибал ворота молла в святой надежде сразу же вывернуть на один из главных хайвэев. Снаружи молл выглядел как невысокий штабель грязно-желтого кирпича, все его окна были заколочены листами жуткого, под цвет вчерашней блевотины, пластика, получаемого термопрессовкой мелко искрошенных отходов. Покрутившись на огромной, отгороженной высоким забором автостоянке, где сейчас не было ничего, кроме нескольких старых, в хлам разбитых машин да каких-то рваных матрасов, он обнаружил покосившиеся, настежь распахнутые ворота, но никакого хайвэя за ними не оказалось.

Никакого, только узкое заброшенное четырехполосное шоссе. В довершение всех радостей одна из лавлессовских пуль прошила навигационный компьютер, карта застыла на центральных кварталах Санта-Аны и полностью игнорировала все попытки вывести на экран что-нибудь более злободневное. Судя по мерзостному запустению, Лавлесс выбрал для своих игр окраину одного из городков, выраставших, как грибы-поганки, на границе обжитых районов с пустыней и заброшенных, обезлюдевших, когда обрушилась евровалюта.

Шеветта Вашингтон свернулась калачиком на полу рядом с холодильником и не реагировала ни на голос, ни на что. Райделл очень боялся, не зацепило ли ее пулей, но не мог этого проверить – останавливаться, не отъехав подальше от молла, было рискованно. Да нет, успокаивал он себя, вырубилась от напряжения, вот и все. И крови нигде не видно.

Миль через десять показалась «шелловская» заправка. «Шелловская» – судя по столбам, на которых крепилась когда-то вывеска. Дверь мужского туалета сорвана с петель, на двери женского висит большой ржавый замок. Кто-то расстрелял попкорновый автомат из автомата крупнокалиберного. Райделл обогнул заправку и увидел самый настоящий старинный трейлер – точно такой же «Эрстрим» был в Тампе у одного из отцовских соседей. Невысокий старик в красном комбинезоне стоял на коленях рядом с тлеющим хибати[37] и помешивал что-то в кастрюльке, рядом с ним сидели два черных Лабрадора.

Райделл заглушил мотор, проверил, дышит ли Шеветта, и выпрыгнул из кабины. Старик встал, распрямился и вытер ладони о комбинезон. Над его лицом нависал длинный, дюймов в девять, козырек оливково-зеленой рыбацкой шапочки, «шелловская» эмблема на левом нагрудном кармане выгорела до полной неразборчивости.

– Ты заблудился? – спросил старик. – Или есть проблемы?

Выглядел он лет на семьдесят с хвостиком. С длинным хвостиком.

– Нет, сэр, никаких проблем, но что я заблудился, так это точно. – Райделл посмотрел на лабрадоров. Лабрадоры смотрели на Райделла. – Только эти ваши собаки – они, похоже, не очень мне рады.

– Редко видят чужих, – пожал плечами старик.

– Да, сэр, – кивнул Райделл. – Я так и думал, что редко.

– У меня и пара котов есть. Покупаю им всем сухой корм. Коты – те иногда птицу еще поймают, мышку. Заблудился, говоришь?

– Да, сэр, заблудился. Я не знаю даже, в каком мы штате.

– А кто это знает? – презрительно сплюнул старик. – Когда я, сынок, был в твоем возрасте, все это вместе называлось Калифорния, как то и назначено Господом. Теперь говорят, что здесь Южная, но только ты знаешь, что это такое в действительности?