Не уходи - Маргарет Пембертон

Расталкивая толпу, Люк увлек Лизетт за собой.

— Приедем на рынок в другой день, — сказал он, торопливо ведя Лизетт к «ситроену». — Закончив расправу над этой несчастной жертвой, они начнут искать другую и вспомнят твои негодующие крики.

Лизетт дрожала с головы до ног.

— Ты в порядке? — спросил Люк, распахивая дверцу «ситроена».

— Нет. Похоже, у меня начались схватки.

Глава 14

Люк бросил взгляд на Лизетт, с силой надавил на педаль газа, и «ситроен», промчавшись по мощеным улицам Байе, выехал на узкую дорогу.

— До Вальми полчаса езды, дотерпишь? — с тревогой спросил он.

— Роды начнутся через несколько часов. Первый ребенок так быстро не появляется на свет, — успокоила его Лизетт, подбадривая заодно и себя, поскольку у нее начались боли. А ведь доктор Оже предупреждал, что схватки будут усиливаться постепенно.

Люк еще сильнее вдавил педаль газа. Он ничего не знал ни о продолжительности схваток, ни о первом ребенке, но интуиция подсказала ему, что роды могут начаться сразу после их прибытия в Вальми.

— Оказывается, все не так… как я ожидала. — Лизетт прижала ладони к животу.

Люк вспомнил толпу, отвратительную сцену на площади, ужасные страдания Лизетт и понял, что все это ускорило события.

— Держись, мы уже подъезжаем, — сказал он.

— Поторопись, похоже, ребенок просится на свет!

— Боже мой! — Люк до отказа выжал педаль газа. «Ситроен» миновал холм и устремился к буковой роще, оставляя за собой облако пыли.

Надо было еще привезти в Вальми доктора Оже или мадам Пишон. Это займет минут тридцать или сорок. А вдруг роды начнутся без него? Люк не мог оставить Лизетт на отца. Практически беспомощный, Анри де Вальми ничем не поможет дочери, значит, это он, Люк, должен остаться с Лизетт, а граф пусть отправляется в деревню за доктором или акушеркой. Если же Лизетт права и ребенок родится вот-вот, то, вполне возможно, ему самому придется принимать роды.

— Боже мой! — снова воскликнул Люк, выезжая из рощи и устремляясь по длинной, обсаженной липами аллее. Ему казалось, будто он вступает в бой, не зная, что его ждет и что ему предстоит делать.

Визжа тормозами, «ситроен» затормозил перед конюшней. Лизетт выбралась из кабины, и в этот момент ее словно ножом пронзил очередной приступ боли. Люк подбежал к ней и обнял за талию. Лизетт, тяжело дыша, оперлась на него. Поднимаясь по лестнице, Люк позвал графа на помощь.

Анри де Вальми выскочил из комнаты и с тревогой уставился на них.

— В чем дело? Что случилось?

— Роды начались, — сказал Люк. — Берите машину и привезите доктора Оже или мадам Пишон!

Лизетт скрутил очередной приступ боли, и она застонала, повиснув на руках Люка.

— Быстрее! — крикнул Люк. — Не теряйте времени!

Граф поспешил к машине.

На лбу Лизетт выступила испарина.

— Ох, Люк, ребенок уже идет! — задыхаясь, закричала Лизетт.

Люк помог ей добраться до кровати, распахнул пальто Лизетт, задрал юбку и стянул с ног панталоны. Уже не было времени греть воду и искать полотенца. Не было времени ни для чего. Показалась головка ребенка.

— Спокойнее, Лизетт, спокойнее.

Головка ребенка вышла. Люк увидел плотно закрытые глаза, сморщенное красное личико, крохотный ротик, уже раскрывшийся для крика. Лизетт судорожно вздохнула, и, к изумлению Люка Брендона, сын Дитера Мейера, пронзительно крича, выскользнул на его ладони.

Когда Анри де Вальми вернулся с доктором Оже, ребенок был уже закутан в шаль и Лизетт, надевшая ночную рубашку, прижимала его к груди.

— Господи! — Доктор Оже остановился в дверном проеме. — А мне тут какая-нибудь работа осталась?

Люк усмехнулся:

— Я не перевязал пуповину, доктор, подумал, что вы предпочтете сделать это сами.

Доктор поспешил к кровати.

— Удивительно, а я думал, что роды будут трудными. — Он взял ребенка у Лизетт и положил его на кровать.

Младенец снова начал кричать. Доктор Оже развернул шаль и удовлетворенно осмотрел его.

— Примите мои поздравления, мадам Диринг. У вас прекрасный сын. Возможно, несколько худощав, но в нашей жизни, полной лишений, этого и следовало ожидать. Есть здесь какие-нибудь весы? — спросил он, полагая, что всех интересует вес ребенка. — Два килограмма триста пятьдесят граммов, — сообщил доктор через пять минут. — Ему потребуется тщательный уход, но малыш вполне здоров, судя по крику. Дайте ему грудь, мадам. Завтра я снова зайду. До свидания, господин граф, до свидания, мадам, до свидания, мсье.

Доктор поспешил во двор, размышляя, кто этот англичанин и не он ли отец ребенка. Англичанин темноволос и голубоглаз, а у ребенка волосы золотистые и, похоже, такими и останутся. Нет, англичанин не отец ребенка. Но и муж мадам Диринг тоже не его отец.

Доктор нахмурился, укладывая саквояж на заднее сиденье потрепанного автомобиля. У него мелькнула одна догадка, но слишком уж невероятная и нелепая, чтобы ее стоило рассматривать всерьез.

— Как ты назовешь его? — спросил Люк присаживаясь на край кровати. Лизетт баюкала ребенка, и лицо ее светилось радостью.

— Я бы хотела назвать его Люк, в честь тебя.

— Не надо, это все осложнит. Не забывай, Грег считает, что ты была влюблена в меня.

— Думаешь, он очень огорчится? — насторожилась Лизетт. — Грег ведь спокойно отнесся к тому, что я якобы была влюблена в тебя. А когда выяснится, что это был Дитер…

— Не знаю. — Люк отвернулся, чтобы Лизетт не видела его лица. В душе он надеялся, что Грег Диринг придет в бешенство, узнав правду, бросит Лизетт и никогда не вернется к ней. Справившись со своими чувствами, Люк посмотрел на Лизетт: — А что, если он откажется признать ребенка и бросит тебя? Ты очень огорчишься?

Люку очень хотелось услышать, что Лизетт не любит Диринга и никогда не любила, что сейчас она счастлива с ним, с Люком, и с ребенком.

— Да. — Лизетт побледнела, в глазах ее застыло страдание. — Это будет для меня невыносимо.

Люк стиснул зубы. Зря он задал этот вопрос. Лизетт предана мужчине, которого едва знает. Но когда Диринг вернется, ее наверняка постигнет разочарование. А до тех пор он, Люк, будет заботиться о ней, любить ее. И ждать.

Лизетт назвала сына Доминик. Это французское имя не показалось бы странным в Калифорнии. Начиналось оно с той же буквы, что и Дитер, однако на этом ассоциации заканчивались.

Спокойный ребенок совсем не походил по характеру на темпераментного Дитера. Однако в нем безошибочно угадывались черты отца: твердо очерченный подбородок, черные ресницы, золотистые волосы.

Через неделю после рождения ребенка Лизетт уже вовсю занималась хозяйством: готовила и убирала. Малыш постоянно находился рядом с ней в самодельной кроватке, сооруженной графом.