Легионы - вперёд! - Игорь Агафонов

— Да мне то что с того?! Вот если бы город был взят. А так… Зря положили почти пять тысяч народу. И виноват в этом ты, Арванд. Теперь приходится делать вид, что все хорошо, а между тем все плохо!

— Ты преувеличиваешь значение этой небольшой неудачи. Война еще только началась, и наш план…

— Небольшой неудачи?! Если считать с теми силами, что подошли из-за Родана, у меня осталось сорок тысяч, да еще три придется оставить здесь, под началом болвана Химнериха. Вот, кто еще ни на что не годен. Но хоть осаду, надеюсь, он сможет держать!

— Зато Полемий теперь не сможет вылезти из Арелата. А скоро придут вандалы и тогда…

— Те еще крысы! Не стал бы связываться с ними, когда б у меня самого достало людей. Заметь, на стены они не полезли. Болтались в море, ожидая, чем закончиться наш штурм, и ответа никакого не давали. Верно, молились, чтоб мы не взяли Арелат, боялись тогда без добычи остаться. Ну а теперь думают, что силы римлян подорваны и можно грабить спокойно.

— Пусть. Их дело — запереть Полемия в городе, чтобы он не мешал нам. Кстати, о бол… твоем брате Химнерихе. Смотри-ка, к нам скачет!

— Чего ему еще надо? Ну, послушаем.

Химнерих осадил коня и поднял руку, приветствуя брата. Эврих недовольно поморщился.

— Кажется, мы уже распрощались. Ты что-то забыл?

— Да, брат. Только что вспомнил. Важное дело. Вчера вечером, когда вы с Арвандом совещались в палатке, я обходил посты.

— Ну и?

— Твой конюший. Мне показалось, он подслушивал за пологом. Вы говорили так громко, что услышал даже я. Прости, я не хотел. Про вандалов и Гундиоха.

Эврих с Арвандом переглянулись.

— И что же ты сделал? — спросил король.

— Я хотел схватить негодяя, но потом подумал, это ж твой конюший, да еще ты приблизил его к себе в последнее время. Но подслушивал он точно. Хотел тебе сразу сказать, да забыл как-то за делами…

— Знаю я те дела. Девок-то сразу три было. Быстро и не управиться.

Химнерих смутился, но ничего не сказал.

— Он тебя не заметил?

— Кто?

— Конюший.

— Да нет, вроде. Прикажешь схватить и пытать его? Чтоб не повадно было нос не в свое дело совать?

— Прежде всего, брат, ты теперь командуешь отрядом и имеешь приказ держать Арелат в осаде, так или нет?

— Ну так.

— А если так, — рявкнул вдруг Эврих. — Не лезь не в свои дела! И чтоб никому, — слышишь меня? — никому ты не говорил об этом деле! Понял, брат?

— Да понял я, чего там… Никому. Ясно.

— Если я узнаю, что ты проговорился о том, что видел или слышал — сам лишу тебя головы.

Химнерих несколько раз моргнул, уставившись на брата.

— Ну вот и хорошо, — продолжил Эврих уже спокойно. — А теперь возвращайся в лагерь, позаботься, чтоб город был окружен и жди вандалов.

— Я все сделаю! Ни одна мышь оттуда не выскочит! И вандалы…

— Давай, давай. И чтоб никаких больше штурмов!

Не дослушав, Химнерих развернул коня и помчался обратно.

— Круто ты с ним.

— Пусть знает свое место. Нет, ты посмотри! Еще бы из-за него наши планы сорвались! Как меня раздражают эти доброхоты, которые вместо того, чтоб выполнять приказ начинают вдруг думать и лезть, куда не надо. Из-за таких можно и войну проиграть…

Вечером отступившая от Арелата армия готов разбила лагерь в десяти милях от городских стен, а незадолго до рассвета около двадцати пяти тысяч воинов под командованием Виктория покинули его и, соблюдая осторожность, двинулись на север в сторону реки Дюрантис и небольшого городка Апта Юлия. В лагере Эвриха остался пятнадцати-тысячный корпус, который к полудню не скрываясь начал движение по главной дороге на Аквы Секстиевы.

Постоялый двор оказался внушительным зданием из красного кирпича. Мощеная дорога заканчивалась возле крепких дубовых ворот, возле которых переплелись ветвями два древних тиса, помнивших вероятно еще времена Суллы и Мария. Ворота были гостеприимно открыты и, миновав их, путники въехали в просторный внутренний двор. Два молодых раба проворно подскочив к ним, тут же приняли лошадей, а возившийся у колодца мальчишка, едва глянув на гостей, резво кинулся в дом. Почти тотчас показался хозяин. Вернее сперва показалось его огромное брюхо, прикрытое кожаным фартуком, а следом за ним и расплывшаяся физиономия с маленькими черными глазками, обрамленная редкими седыми волосами. Мгновенно оценив платежеспособность клиентов, он рассыпался в приветствиях и поклонах, что при его комплекции было не так-то просто. Петрей, взявший на себя все переговоры, тут же пресек поток его словоизлияний, потребовав комнаты на ночь и обильный ужин. Фульциний был весьма благодарен ему за это, уж больно вкусными запахами тянуло из кухни.

Долго ждать не пришлось. Усадив всех за большой деревянный стол в общей зале, хозяин заверил, что долго ждать гостям не придется, еду принесут мигом. Сам же он отправился позаботиться о комнатах. Судя по всему, такая предупредительность хозяина объяснялась не слишком-то благоприятным состоянием дел — гости не баловали постоялый двор частыми посещениями. По крайней мере, так решил Фульциний, окинув залу беглым взглядом. Кроме них тут было всего только два здоровенных парня, толковавших о чем-то за кружкой вина и свиной грудинкой в дальнем конце залы. Вновь прибывших они внимательно оглядели, после чего вернулись к своей беседе.

Две симпатичные молоденькие рабыни быстро уставили стол незамысловатой едой. При этом они бросали недвусмысленные взгляды на новых гостей, и Фульциний понял, что хозяин непрочь продать ласки этих девушек за звонкую монету, увеличив тем самым свои доходы. Однако сейчас его больше занимала еда. На столе появилась жареная утка, обильно политая жиром, хлеб, сыр и оливки. Ко всему этому прилагалось две бутыли вина.

— Что ж, — сказал Венанций, потирая руки. — Отдадим должное гостеприимству нашего хозяина и этой восхитительной утке. А если вино окажется неплохим, я скажу, что вы были правы, уговорив нас завернуть на постоялый двор.

Он подмигнул всем разом и ловко взялся за утку.

— Да, поедим да и спать, пожалуй, — согласился Феликс. — Хорошо бы выехать на заре. Что же до лошади…

— Сальвий займется, — распорядился Фульциний. — Поешь с нами и расспроси как тут у них тут насчет лошадей.

Едва они принялись за еду, вновь появился хозяин и, подойдя к столу, поинтересовался, хороша ли еда. Венанций промычал что-то довольное с набитым ртом.

— А ну и славно, господа, славно. А комнаты вам приготовлены. Все, как уговорено. Так что откушаете и отдохнуть можете, коли захотите.

Он отошел к стойке, погрузившись в изучение вощеной таблички, время от времени что-то чиркая стилосом. Верно, доходы подсчитывал.

Петрей наскоро прожевал кусок мяса, запил изрядным глотком вина и поднялся на ноги.

— Пойду с хозяином потолкую, — сказал он. — И вот что… Возможно, прогуляться придется. Мне и Марку. Так, что поторопись с едой. А то голодный останешься.

Он быстро двинулся к стойке, и все тут же удивленно воззрились на Фульциния. Сам в полном недоумении, он только пожал плечами. Петрей говорил с хозяином недолго. Вся беседа продлилась несколько минут, при этом Фульциний заметил, что Петрей выложил на стойку несколько монет, после чего хозяин стал разговорчивее. Несколько раз он махнул рукой и повернулся, будто указывая направление.

— Пошли, — сказал центурион, вернувшись к столу. — Нас не ждите, спать ложитесь. Вернемся ночью. Выходим завтра с рассветом. Или как получится.

Фульциний молча встал, прихватив меч, но Венанцию явно не понравилась вся эта таинственность.

— Что ты задумал? Куда это вы собрались, на ночь глядя?

— Тебя это дело не касается, патриций.

— Что?! Ты мне не командир, чтобы…

— Успокойся, достойный Венанций, — Феликс накрыл его ладонь своей. — Если Петрей говорит, что ему нужно прогуляться, пусть идет. Не будем ему мешать. Разве не может у нашего центуриона быть своих дел тут поблизости? Может, у него тут какие знакомые обитают, коих навестить следует?

Петрей не заметил насмешки в словах святого отца и молча двинулся к выходу. Фульциний, помедлив, последовал за ним.

Лошадей они с собой не взяли — и правильно, нечего лошадям делать на такой дороге. Два часа они карабкались по едва заметной горной тропе, окруженной густым лесом. Петрей невозмутимо пер вперед, будто точно зная, куда идет. Он даже не счел нужным дать хоть какие-то пояснения, и Фульциний проклинал его про себя, думая, что вся остальная компания сейчас сытно поужинав, укладывается спать, а они, вместо этого, идут неведомо куда и зачем.

Начинало темнеть, тропу стало плохо видно, да Фульциний уже и был не уверен, осталась ли еще тропа, или они просто продираются сквозь кустарник, разросшийся на крутом каменистом склоне. В очередной раз оступившись и проехав на животе несколько футов по скользящей осыпи, Фульцний не выдержал: