«Точка бифуркации» (СИ) - Батыршин Борис Борисович

- А яхта, на борту которой мы наблюдали встречу сэра Рэндольфа с первым морским лордом? – напомнил я - Ну, во время смотра в Портсмуте, «Новая Каледония», кажется - разве она была хуже? Или, скажем, «Царевна», та, что доставила нас на Эзель?

- Ну… та, в Англии, была слишком большая, да и парусов у неё не было, голые мачты. – моя спутница очаровательно наморщила носик. – Какая ж это яхта? А «Царевна» вообще с колёсами, как буксиры в порту, и такая же неуклюжая! А эта похожа на морскую птицу, чайку или альбатроса – раскинула паруса, и летит над волнами!

-Что есть, то есть. – не стал спорить я. – И хорошо, что отец решился-таки сделать Берте предложение. Достаточно он уже пожил один – и у нас, в двадцать первом веке, и здесь…

- Я тоже очень за него рада. – согласилась Варенька.- Только удивительно:бельгийская аристократка, богатая, собственный замок, яхта эта – и согласилась стать женой никому не известного русского путешественника, чуть ли не авантюриста? Неужели так сильно влюбилась?

- Это ещё кто из них двоих авантюрнее! – хохотнул я. – Как-нибудь попроси отца рассказать, что она вытворяла в Конго – получишь массу удовольствия. Что до «никому не известного», то посмотрим, что будет, когда Государь объявит в Копенгагене… что он там намерен объявить. Вот увидишь - отец ещё в школьные учебники попадёт!

А вы с Николом с ним заодно. – девушка лукаво улыбнулась. - И не говори только, что тебе это неприятно, всё равно не поверю!

- Не буду. А за отца я, и правда, очень рад. Не каждому так везёт – и богата, и далеко не дура, а уж красавица, каких поискать…

- Вот и ищи, если больше заняться нечем! - собеседница возмущённо фыркнула. Кажется, мой комплимент в адрес Берты, ей не понравился. – Фигурка, кончено, ничего, зато нос слишком длинный, и губы тонкие! А что они на самом деле влюблены - это хорошо, пусть будут счастливы…

Я отвернулся, пряча улыбку. Вообще-то, у меня было своё мнение насчёт способности этой дамочки влюбляться, но я благоразумно оставил его при себе. К чему рассеивать девичьи иллюзии?

- К повороту стоять! - раздалось с полубака. Берта на этот раз наняла для яхты экипаж в России, отдавая предпочтение ветеранам, отслужившим в военном флоте – после чего всех отобранных аккуратно проверили «спецы» из Яшиной конторы. Ничего не поделать, неизбежная плата за близость к высшим секретам Империи… в нашем с отцом лице.

Набежавший матрос – коренастый краснолицый дядька с серьгой в ухе, босой, во флотском тельнике – споро размотал заведённый на кофель-нагели шкот. Второй матрос проделал то же самое на наветренном борту, прослабил снасть и гаркнул - «К повороту готов»! В ответ прилетело: «Поворот пошёл!», заскрипели штуртросы, нос «Леопольдины» покатился сначала влево – яхта увалилась слегка под ветер, набирая перед поворотом ход – а потом резко пошёл вправо. В какой-то момент стаксель над нашими головами заполоскал, захлопал. Матросы выждали несколько мгновений, когда длинный бушприт пройдёт линию ветра, и парус с резким хлопком выгнется в другую сторону, принимая ветер – и тогда один принялся травить свою снасть, а другой, работавший со шкотом, ставшим подветренным, наоборот, несколькими сильными движениями выбрал слабину.. Стаксель, однако, продолжал хлопать, хотя и не так сильно, и тогда шкотовый, повинуясь недовольному окрику с полубака «Стаксель подобрать, разиня!..» ещё подтянул трос и несколькими движениями закрепил снасть на кофель-нагеле. А «Леопольдина» уже набирала ход, подгоняемая свежим балтийским ветром, дующим теперь в левую скулу.

- И всё же не понимаю, как вы решились обмануть всех – и своих друзей, и барона и даже государя? – сказала Варя. Похоже, смена галса подвигла её сменить заодно и тему разговора на куда более опасную чем та, которой мы наслаждались до сих пор.

Я вздохнул – что ж, рано или поздно этот вопрос должен был прозвучать. Я ждал его с того каждую секунду после того, как поведал девушке о том, что на самом деле случилось за «чревоточиной» – и, честно говоря, не без некоторой опаски. Хотя – что может быть страшнее того момента, когда пришло осознание поставленного тогда перед нами троими выбора? Помню, как по спине пробежала ледяная струйка пота, как подогнулись внезапно сделавшиеся ватными колени, а в мозгу всё звучал и звучал звенящий, хрустальный, совершенно нечеловеческий голос. «Вы должны выбрать. – повторял он. – вы должны отказаться либо от путей, ведущих во Внешние Миры, либо от возможности проникать в то, что называете будущим. Выбор этот надо сделать прямо сейчас, всем троим, и только тогда вы отправитесь назад вместе с теми, за кем явились сюда. И имейте в виду – изменить решение вы не сможете никогда, ни при каких обстоятельствах; вашей расе, вашей цивилизации придётся пожинать плоды выбора, которые вы трое сделаете здесь и сейчас…»

Я не стал повторять Вареньке, что тогда мы не смогли даже посоветоваться, обсудить- ответ требовался немедленно, и каждый из нас дал его. Для этого не потребовалось ни открывать рта, ни кивать, ни даже двигать рукой – видимо, в какой-то момент решения всех троих совпали, и реакция на это последовала незамедлительно. А когда мы, все трое, поднялись с каменного пола Шлиссельбургского каземата и обменялись взглядами, точно так же незамедлительно и одновременно пришло другое решение: о выборе, который мы был сделан там, за «червоточиной», никто не должен знать. Никогда. Ни наши друзья, ни учёные, готовившие эту вылазку, ни власти в лице Корфа и Государя.

И, конечно, мы не удержались. Сначала отец (с нашего, впрочем, с Николом согласия) открыл правду дяде Юле – мы не решились обманывать старика, для которого это стало главным делом его жизни. А потом уже я не выдержал я – а что, вы хотели, чтобы я и дальше обманывал ту, кто с некоторых пор стала для меня дороже всех на свете? Вот она, стоит, опершись на висящий на леере спасательный круг с надписью на немецком готическими буквами «Leopoldine II. Reval» и смотрит на меня серьёзно, испытующе, требовательно…

А что я могу ответить

- Знаешь… - заговорил я, - мне показалось, что они нас испытывают. И тогда, за «червоточиной», и потом, когда мы всё это хорошенько обдумали.

Это не было прямым ответом на вопрос – но что делать, если другого у меня попросту нет?

- Испытывают? Чем? В каком смысле - испытывают? – девушка нахмурилась.

- А ты сама посуди. Был вариант сохранить червоточины в будущее, Верно?

- Наверное, раз ты так говоришь.

Ну вот. И из него следовало, в числе прочего, долгое, спокойное и безбедное существование для всей нашей цивилизации.

Брови её удивлённо вскинулись.

- Это ещё почему?

- А как же? Можно и дальше в плане прогресса на век с лишним. Можно на сто лет вперёд, незаметно тягать из будущего научные и технические достижения, обходить ставшие известными подводные камни, избегать социальных потрясений, в которых уже побывало то, другое человечество, готовиться заранее к природным катаклизмам.

- А разве это плохо?

- Нет, конечно… с одной стороны. Жизнь сравнительно беззаботная, и даже на научный и технический прогресс тратиться не надо, всё уже выдумано другими. Остаётся только приложить минимальные усилия к освоению этих достижений, да снимать себе сливки.

Варенька опустила взгляд, закусив губу – а когда она подняла на меня глаза, в них светилось уже понимание.

- Я всё поняла! Это было бы как паразитировать, пользоваться чужими достижениями…

-…отказавшись от своих. – кивнул я. – И не просто от своих достижений – от процесса познания мира вообще! По сути, нам было предложено превратиться в эдаких вечных захребетников, от которых больше ничего не будет зависеть. Ведь этот только так кажется: вот попользуемся немного чужими идеями, а там и нагоним, и сами вырвемся вперёд!» Нет, возможно и такое – только очень уж вряд ли. от безделья ведь не только мышцы, но и мозги жиром заплывают, и у отдельного человека, и у целой цивилизации!