Иногда они умирают - Наталья Турчанинова

Я провел Киру в обеденный зал. Когда мы вошли в большое теплое помещение с высокими потолками и десятком столов, ровный гул голосов, наполняющих его, слегка стих. На нас уставились не меньше двух десятков любопытных глаз. Впрочем, почти все путешественники тут же опять занялись своими делами – завтракали, болтали, читали, просматривали снимки на своих фотокамерах. И на нас теперь поглядывали лишь украдкой.

На скамье, накрытой пестрым ковриком, лежал, вытянувшись во весь рост, молодой мужчина, одетый не лучше местных кайлатцев. Нижнюю часть его лица скрывала густая светлая борода, верхнюю – вязаная шапка, надвинутая на глаза.

– Освальд, – позвал я его, подходя ближе.

Тот приподнял шапку и уставился на меня, в его сонных глазах блеснуло узнавание.

– О, Райн Альгрен! Приветствую! – произнес он низким басом, звучащим словно из бочки. – Ты снова здесь?

Он работал уже полгода в местной больнице, изучая влияние высоты на человеческий организм и местные гомеопатические методы лечения горной болезни. Мы с ним познакомились в прошлом сезоне. Освальд пытался уговорить меня пройти полное обследование, чтобы узнать, какие изменения произошли в моем теле от такого длительного воздействия высоты. Мысль о научной работе, которую можно было написать на основе этого материала, долго не давала ему покоя. Но потом он понял, что уговаривать меня бесполезно, я не собираюсь играть роль подопытного кролика, и сделал вид, что забыл о своих настойчивых просьбах.

Проснувшись окончательно, Освальд сел, широко улыбаясь.

– Что привело тебя сюда вновь?

– Это Кира, – сказал я, – позаботься о ней, пожалуйста.

– Конечно. Без проблем. – Он с профессиональным интересом уставился на девушку, без сил опустившуюся на скамью. Взял ее за плечи, вновь ставя на ноги, и произнес с равнодушной любезностью: – Пойдем, дорогая. Дядюшка Освальд присмотрит за тобой.

Приобнял и повел за собой. Уходя, Кира оглянулась на меня с недоверием и растерянностью. Как будто не понимала чего-то. Но у нее не было сил спрашивать.

Их проводили любопытными взглядами. Я покинул обеденный зал и пошел на улицу.

У выхода из лоджа стояла Тисса, делавшая вид, что любуется заснеженными вершинами гор. Как только она увидела меня, на ее лице появилось выражение мрачной решимости.

– Куда-то собрался?

– Почему ты здесь? Тебе надо отдохнуть.

Тисса сняла очки и посмотрела на меня прямо, без защиты темных стекол.

– А тебе?

– Мне нужно вернуться. Найти второго.

– Ты обещал, что не будешь этого делать.

– Я не обещал.

– Ты должен следить за нашей безопасностью.

– Здесь вы в безопасности. Я вернусь до темноты.

Несколько мгновений она смотрела на меня со жгучим негодованием в глубоких синих глазах, поняла, что спорить бесполезно, резко развернулась и ушла в лодж.

Я направился в обратную сторону.

Стоило повернуть спиной к Ферче, как в лицо ударил холодный ветер, несущий мелкую колючую пыль. Она секла кожу и забивала горло. Мне пришлось натянуть на лицо платок. Странная особенность этого места – ветер всегда дул в одном направлении, словно в гигантской трубе, и даже выносливым, ко всему привыкшим кайлатцам приходилось защищаться от него, пряча нос и рот под плотной тканью. «Дыхание богов» – так называли они этот непрерывный поток воздуха.

При спуске к пещере я услышал тоскливые, заунывные звуки. Они то становились громкими до пронзительности, то стихали до едва различимого шепота. И снова принимались завывать десятком тонких визгливых голосов. От них бежал озноб по спине, и начинало холодом колоть затылок. Я ускорил шаги и почти бегом спустился на площадку перед пещерой.

Гурх сидел, скрестив ноги, и играл на белой, слегка изогнутой свирели в оправе из серебра, расширяющейся на конце. Увидев меня, он тут же опустил ее и быстро убрал в свой мешок. Над поляной повисла напряженная тишина. Но я уже понял, что за инструмент выдувал эти тоскливые звуки – тот самый ганлин, который мог вызывать или сдерживать потусторонние силы.

По спине лежащего на земле одержимого ходил ворон, лениво теребя клювом его куртку. Три других прохаживались неподалеку, наблюдая за людьми. Голова Раджа стояла на своем каменном постаменте. Хотя я был готов поклясться, что утром ее не было на этом месте.

Гурх поднялся, закинул за плечо кожаный мешок, подошел к трупу, глядя на него сверху вниз, и сказал мне с ноткой неудовольствия:

– Я думал, ты позаботился о теле. Клинок из монастыря у тебя есть.

Ни один здравомыслящий кайлатец не оставит мертвого одержимого более чем на одну ночь. Они считали, что его плоть – великолепный сосуд для вселения злых сущностей. Еще более агрессивных, чем были эти безумцы при жизни.

– Я должен был охранять людей, которые доверились мне, а не проводить похороны. И, кроме того, я никогда не практиковал чод.

Гурх посмотрел на меня с легким недоумением в черных глазах, как будто я признался, что никогда не видел гор:

– Как же ты его убил?

– Повезло, – ответил я сдержанно, не вдаваясь в подробности ночного происшествия.

Несколько мгновений он пристально вглядывался в мое лицо, словно пытаясь прочитать мысли, потом отвернулся и вытащил свой кухри.

Ритуал под названием чод считался одной из самых опасных, но действенных практик мистической религии Кайлата. Его проводили ночью, в уединенном месте – пещере, вершине горы, или, еще лучше, на месте сожжения трупов, или там, где совершались небесные похороны. Под звуки ганлина к человеку, решившему получить силу и мудрость, приходили духи и вселялись в его тело, наполняли разум невероятными картинами, а физическую оболочку терзали болью. Считалось, что выдержавший это испытание обретал нечувствительность к жаре и холоду, не мог заразиться инфекционными заболеваниями, терял привязанности, которые могли привести к эмоциональной слабости, и все страхи. В отличие от одержимого, который превращался в злобное чудовище ночью, практик чода мог контролировать свою силу и свою ярость. Кроме того, расчленяя трупы во время похорон, не навлекал на себя внимание и злобу духов, которые любили кровавые ритуалы.

Как действовал этот ритуал на людей с душой, я не знал. Но сильнее всего, признаться, не хотел терять свои привязанности.

Гурх между тем наклонился, срезал одежду с мертвого тела, затем теми же самыми быстрыми, уверенными движениями распорол кожу и отошел в сторону. Спустя пару минут, на труп начали слетаться вороны. И принялись жадно клевать мясо.

– Скажешь родственникам этого человека, что он упал в пропасть, поэтому тело не нашли, – сказал гурх, демонстрируя знание обычаев моего мира, где не принято скармливать трупы умерших хищным птицам. – Или пропал. Здесь пропадают люди.