Эоловы арфы - Владимир Бушин

— Позвольте! — раздалось сразу несколько голосов. — Это уже…

— Господа, это только факт, — не дал перебить себя Маркс. — Разве, например, Фридрих Целль, адвокат из Трира, мой земляк, не ваш коллега по Национальному собранию? — Он расчетливо назвал отсутствующего Целля, а не кого-нибудь из сидящих здесь, хотя едва ли не каждый из них годился для этого места его речи. — Так вот, городской гласный Целль, как вы знаете, председательствовал на конгрессе представителей рейнских общинных советов, состоявшемся две недели тому назад в Кёльне. Этот конгресс принял весьма решительное постановление. Оно содержало призыв ко всем мужчинам, способным носить оружие, быть готовыми отстоять имперскую конституцию; и оно требовало отставки правительства Бранденбурга — Мантёйфеля в Берлине; оно даже угрожало отпадением Рейнской провинции от Пруссии, — и подо всем этим стояла подпись вашего собрата Фридриха Целля. Так или не так? — Маркс с такой яростью вперился в глаза Цица, что тот негодующе опустил их.

— Так, конечно так! — воскликнул Трюцшлер. — Все это святая правда.

— А где господин Целль сейчас? — как бы желая немедленно получить его, Маркс протянул растопыренную смуглую ладонь к депутатам.

— Мы не знаем. Он куда-то уехал, — попытался снебрежничать Хаген.

— Странная неосведомленность о своем коллеге! — иронически пожал плечами Маркс. — А вот мы располагаем достоверными сведениями о том, что Целль в качестве комиссара Франкфуртского имперского правительства отправился в Баден.

— Это действительно так, — вставил Вейдемейер.

— И как вы думаете, господа, чем он там занимается?

Все молчали, напряженно глядя на Маркса. Тот дал паузе созреть вполне и сорвал ее:

— Он призывает восставших к спокойствию — всех, и способных и неспособных носить оружие! Таким образом, в начале мая в Кёльне ваш коллега был пламенным революционером и звал за собой народ, а в середине мая в Карлсруэ он уже стоит поперек пути народа.

Депутаты зашевелились, зашептались, задвигали креслами. Молчавший до сих пор Шлёффель вдруг оживился:

— Доктор Маркс, а вы, лично вы, и господин Энгельс что намерены делать сейчас, в эти тревожные дни?

Маркс не успел открыть рта, как Вейдемейер выпалил:

— Они едут туда, где восстание. Энгельс уже принял участие в эльберфельдском восстании, и не его вина, что он не смог остаться там до конца. А теперь — Баден и Пфальц! Борьба против пруссаков и баварцев, соединившихся в едином союзе.

Энгельс движением руки остановил Вейдемейера и сказал:

— Да, господа, мы направляемся туда, чтобы разделить с восставшими их участь. У нас, как и у всех членов Союза коммунистов, слово не расходится с делом. Мы надеемся быть полезными там.

— А мы надеемся быть полезными здесь, — решительно сказал Циц, вставая. Встали и все остальные депутаты, кроме Трюцшлера. Маркс тоже встал. Он сделал два шага вперед, помолчал и решил бросить уже самый последний свой аргумент:

— Господин Циц, а вы не подумали о том, что ведь может случиться так, что баденские и пфальцские повстанческие армии явятся сюда, во Франкфурт, безо всякого зова, сами? Вы будете поставлены перед фактом. Какую тогда вы займете позицию? Что станете делать? И это может случиться буквально в ближайшие дни.

— Доктор Маркс, вы напомнили мне сейчас другого доктора — врача Франсуа Распайля. — Циц вкусно пожевал своими полными губами. — В прошлом году он потребовал от Временного правительства Франции немедленного провозглашения республики, пригрозив, что в противном случае через два часа он явится во главе двухсот тысяч демонстрантов.

— И он явился бы! — стукнул ладонью по столу Энгельс.

— Да, вероятно, — спокойно согласился Циц. — Именно поэтому его требование было выполнено досрочно. Это произошло двадцать пятого февраля. Но, господа, вы все помните, что случилось в середине мая, ровно год назад. Распайль и кое-кто еще оказались в тюрьме. Увы, это факт, которого невозможно отрицать…

— Ну, ну, господин Циц, — мрачновато усмехнулся Маркс, — смотрите, не ошибиться бы вам с вашими аналогиями и сравнениями. В области истории они всегда сомнительны.

Циц не хотел продолжать разговор, опасаясь его новых рискованных поворотов. Дабы хоть что-то произнести, он переспросил:

— Итак, вы едете туда, где восстание?

— Да! — резко ответил Энгельс, тоже вставая.

— Конечно, теперь, когда «Новая Рейнская газета» закрыта… — начал было Шлёффель.

Трюцшлер вскочил:

— Как вы смеете! Вы хотите сказать, что люди едут в район восстания только потому, что им больше нечего делать? Для развлечения? Для забавы?

— Господа, господа! — Маркс поднялся и примиряюще простер руки. Он еще надеялся если не сейчас, то хотя бы потом, позже все-таки извлечь некоторую пользу из левых депутатов, если, конечно, в скором времени Национальное собрание не будет разогнано. — Зачем такие страсти? Мы откровенно говорили, мы выяснили позиции, и уже в этом есть немалый смысл. Может быть, события ближайших дней еще заставят вас подумать о том, что мы тут вам говорили.

Начали раскланиваться. Прощание получилось сдержанным, даже холодным, даже неприязненным, несмотря на улыбки с обеих сторон.

Последним уходил Трюцшлер. В дверях он сказал:

— Господа, я был бы счастлив поехать с вами. Если найдете возможным взять меня, пожалуйста, сообщите.

— Благодарим вас за честный порыв, — дружески улыбнулся Маркс, — но в наши расчеты не входит увеличивать состав нашего легиона, — он шутливо ударил ладонью по груди себя и Энгельса. — Мы должны быть достаточно мобильны и оперативны.

— Жаль, — покачал головой Трюцшлер. — Во всяком случае, помните, что я всегда готов прийти вам на помощь.

— Спасибо.

Оставшись одни, все трое некоторое время молчали: Маркс и Энгельс ходили из угла в угол, Вейдемейер сидел за столиком. Вдруг Энгельс ударил кулаком в ладонь:

— Ах, как мне хотелось хоть кому-нибудь из них набить физиономию! Больше всех Цицу, конечно.

Маркс засмеялся:

— А меня, представь себе, больше всех злил почему-то Людвиг Симон, хотя он молчал, как рыба.

— Почему-то! — воскликнул Вейдемейер. — Ясно почему: он же, как и Целль, твой земляк — из Трира.

— Но я же этого не знал!

— Мало ли что! Видно, чувствовал.

— Боже мой, какое богатое разнообразие политических типов дал миру наш тихий славный Трир!

С кофейником и чашечками на подносе вошла Луиза.

— Господа, подкрепитесь.

— Очень кстати! — радостно потер руки Энгельс.