Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941–1945 - Эрих Керн

Победа Германии над Польшей в 1939 г. возвестила для Галиции новую эру обновления, кроме, разумеется, той ее части по восточную сторону границы, прошедшей по реке Сан, которая отошла к русским и вновь стала ареной жестокого усмирения, арестов и депортаций. Этот террор продолжался до 1941 г., когда, невзирая на допущенные нами многочисленные ошибки, страну захлестнула волна великой радости. Галиция стала новыми воротами в Европу, через которые потекли непрерывным потоком плоды богатого урожая, и она наконец-то обрела свое законное место под солнцем (то есть кормить Европу, прежде всего Германию. Чем не повод для «великой радости». – Ред.). Но теперь, в который раз, опять с востока близилась смерть, топча, подобно дикому зверю, мирные села и фермы. И вновь небо заволокло дымом горящих хижин, и вновь украинцы Галиции гибли, потому что судьба поселила их на полосе земли, отделявшей Запад от Востока.

А потому народ Галиции сражался бок о бок с немцами в отчаянной попытке защитить свои домашние очаги. Поднялся весь край. (Автор снова преувеличивает. Многие с радостью встречали победоносную Красную армию (хотя многих ждала мобилизация) и честно сражались в ней, отличившись в будущих сражениях за Будапешт, Вену и Берлин. – Ред.) Пока женщины, дети и старики тащились бесконечными колоннами на запад, мужчины и юноши взяли в руки винтовки и лопаты. Путь Галиции к миру и счастью вновь оказался долгим, история вершилась теперь в Бескидах и в Карпатах, на Балканах и далее на севере, в том числе в Латвии и на реке Нарве.

Перед самым Кросно (центр воеводства на юго-востоке Польши. – Ред.) мы увидели стоявшую на перекрестке группу немецких военных – высокого и дородного полковника, окруженного офицерами и унтер-офицерами с гранатами у пояса и с автоматами на изготовку. «Боже мой, – подумал я, – неужели Иван уже продвинулся так далеко?»

– Сожалею, – сказал офицер, проверявший мои документы, – но вам придется задержаться.

В этот момент к нам подошел полковник, и я доложил ему коротко о моей миссии.

– Хорошо, – кивнул он. – Вы проследуете немного позже, а пока присоединяйтесь к нам.

Я подчинился, все еще не понимая толком, что происходит. Вскоре к перекрестку подошел артиллерийский дивизион с пушками и приданными машинами с боеприпасами – все в безукоризненном порядке.

– Куда следуете? – остановил артиллеристов полковник.

– К месту сосредоточения, в Краков, полковник, – ответил спокойно толстый подполковник, слегка повернув голову.

– Вы останетесь здесь, – заявил решительно полковник. – Мой адъютант укажет вам, где следует занять позицию.

– Извините, полковник, – улыбнулся подполковник, – вы ошибаетесь. Мы следуем в Краков.

Полковник поднял автомат и взял артиллериста на мушку.

– Вы займете позицию здесь. Приказ командующего группой армий. Если вы попытаетесь ехать дальше, то я арестую вас, как дезертира.

Подполковник побелел как полотно, не говоря ни слова развернулся и проследовал за адъютантом, который должен был указать ему место расположения.

В течение четырех часов мы задерживали разрозненные группы отступавших солдат. Большинство из них были рады вновь оказаться под началом командиров, ориентирующихся в обстановке и не потерявших голову. Некоторые, правда, сначала протестовали, но в конце концов смирялись. Еще месяцы спустя мне было известно из военных сводок, что оборона у Кросно продолжала держаться, нанося противнику чувствительные потери. В этом была заслуга человека, который знал, что нужно делать, и был готов к решительным поступкам (кроме того, советские войска, завершая Львовско-Сандомирскую наступательную операцию (13 июля – 29 августа), перешли к обороне, готовясь к будущим решающим боям. – Ред.).

Была уже глубокая ночь, когда мы отправились в путь. Ехавшие с нами случайные попутчики постепенно покидали нас, отправляясь по своим делам, и в конце концов мы остались вдвоем с водителем. Поток беженцев тоже уменьшился, а потом и вовсе иссяк. Перед рассветом мы обогнали эскадрон кавалерии, лошади устало ступали по пыльной дороге. Где-то поблизости вел огонь дивизион легкой артиллерии, и я решил, что, должно быть, фронт уже недалеко. Внезапно кровь застыла у меня в жилах. Какой-то повелительный голос впереди крикнул по-русски: «Стой! Куда едешь!» Неужели этот окрик предназначался нам? В следующий момент вокруг нас уже теснились русские солдаты. В темноте мы не разглядели друг друга. Не теряя присутствия духа, мой водитель быстро свернул на боковую дорогу, на другом конце которой, примерно в двухстах метрах от нас и параллельно главному шоссе, шла на рысях крупная кавалерийская часть противника. В этот момент двигатель нашей машины чихнул и заглох.

– Давай, давай! – закричал я водителю.

– Мотор капут, – лаконично ответил тот, пожав плечами.

Я оцепенел: все пропало! В холодном поту я сорвал с головы фуражку с эмблемой «Мертвой головы» и снял с мундира эсэсовский значок. Тем временем водитель принялся довольно спокойно возиться с мотором. Не спеша он вывинчивал и продувал одну за одной свечи. Сняв автомат с предохранителя и держа наготове гранату, я, вспомнив Марушкины уроки русского языка, спросил:

– Што тако?

Водитель в ответ лишь снова пожал плечами и продолжил копаться. Потом, поставив свечи на место, он нажал на стартер, и двигатель послушно взревел, к моей неописуемой радости. Но чем дальше мы ехали, тем становилось яснее, что мы неуклонно углубляемся в занятую противником территорию. Уже начало светать, и наше положение сделалось по-настоящему затруднительным. И хотя мы старались придерживаться лесных дорог и сельских тропинок, русская пехота уже попадалась повсюду.

А в это самое время далеко на востоке, в районе городов Броды и Рудки, разыгралась трагедия. Только что сформированные украинские части, предназначавшиеся только для выполнения полицейских функций позади линии фронта или, в крайнем случае, для борьбы с партизанами, были выведены на передний край обороны. И первое, с чем украинцы столкнулись, – это разбитые и отступающие немецкие солдаты, те самые солдаты, с которыми они связали свое будущее, свою судьбу и свободу своего края. Никакой враг не мог бы придумать лучший способ подорвать их боевой дух. Нужно, кроме того, иметь в виду, что жители Галиции, в силу своей облагораживающей связи с австрийской монархией и духовной близости с Западом, более мягкие по натуре (видимо, подобную «мягкость» демонстрировали бандеровцы, когда десятками тысяч вырезали поляков и евреев, а после войны вплоть до начала 1950-х гг. вели масштабную партизанскую войну, зверски расправляясь не только с захваченными в плен солдатами, но и с теми местными жителями, кто, по мнению ОУН, «предал украинское дело». – Ред.) и не обладают дерзостью и напором русских. И когда русские нанесли мощный концентрированный удар, армейское командование во главе с генералом Линдеманом, да, по-видимому, и командир 14-й дивизии СС, совсем растерялись, и большевики в короткий срок относительно малыми силами сумели окружить целый армейский корпус.