Твоя К. - Тереза Ревэй

Когда ее дочь только родилась, Ксения почувствовала себя растерянной. Ей было страшно смотреть на сморщенное личико и маленькое розовое тельце. Она, которая с малых лет сама воспитывала брата Кирилла, не понимала, откуда в ней это неприятное ощущение, почему все валится из рук перед собственной дочерью? В тот момент она еще острее ощутила потерю нянюшки. Старая служанка нашла бы слова утешения, от которых всю ее неуверенность как ветром сдуло бы. Потом, когда Наташа схватила ее за палец с инстинктивной силой новорожденных, Ксения удивилась, обнаружив в младенце тот порыв, который вел ее мать все эти годы. Она почувствовала сильный прилив любви, догадавшись, что ее дочь станет не обузой, а поддержкой.

Ксения нагнулась над дочкой, не обращая внимания на то, что подол ее юбки и полы манто легли на землю, и несколько раз чмокнула ее в губы и щеки. Наташа засмеялась, вырвалась и побежала.

— Идем, мамочка. Покатай меня на качелях.

Габриель Водвуайе ждал в салоне. Поглядев в зеркало, поставленное напротив камина, он проверил, хорошо ли завязан белый галстук. Спадающие фалды его черного фрака были безупречными. Он никогда не признался бы вслух, что боится этого вечера. В первый раз Ксения вводила его в русское общество, которое не очень одобрило то, что графиня Осолина вышла замуж за француза. Равно как и заключенный в том же двадцать седьмом году и всколыхнувший газетные страницы брак принцессы Наталии Палей, внучки царя Александра Второго, со знаменитым кутюрье Люсьеном Лелонгом. И это несмотря на то, что Лелонг был героем войны, награжденным военным крестом, и одним из великодушных меценатов, пожертвовавших немало средств в пользу русских беженцев. Русские заключали браки между собой, сохраняя верность идеалам родины, от которой их насильно оторвали, а также ради уважения к православной вере, которая словно приросла к их телам. Кроме того, их самолюбие не могло стерпеть то, что их не принимали в достойном их положению обществе.

Когда Ксения спросила Габриеля, согласится ли он на венчание в православной церкви на улице Дарю, он кивнул не моргнув глазом. К своему большому удивлению, он был взволнован запахом ладана, мерцанием восковых свечей, освещающих позолоченные иконы, хором берущих за душу голосов, вообще всей церемонией в целом, такой непохожей на то, к чему его приучали в детстве. Высокий офицер из старой императорской армии стоял позади Габриеля и сильной рукой держал над его головой венец, в то время как сосед Ксении по площадке держал венец над ней. По презрительным лицам русских Габриель понимал, что не нравится им. С ясным взглядом, гладкими светлыми волосами, причесанными с бриллиантином, Кирилл стоял рядом с Машей, застенчивой и волнующейся, которая не знала, радоваться или огорчаться за свою сестру. И конечно, была Ксения в коротком платье из бледно-розового крепдешина с фатой цвета слоновой кости. Габриель не был дома у Ксении и не догадывался, насколько тяжелой была ее жизнь. Все ее вещи, когда она переехала к нему, уместились в небольшом, видавшем виды кожаном чемоданчике, но в то же время было в этом какое-то достоинство. Габриель трогательно смотрел на Ксению, которая с округлившимся животиком, угадывающимся под платьем, стояла посреди салона, сжимая руку младшего брата.

Он ожидал от этой фантастической женщины непримиримости, экстравагантности со всеми ее кризисами и слезами в моменты экзальтаций — во всяком случае, именно такое представление о славянской душе он вынес из русской литературы и спектаклей Русского балета. Но Ксения не была капризной. В ней он открыл женщину исключительной деликатности, которая никогда не заставила пожалеть его о своем решении. Втайне он очень боялся рождения ребенка, но, к своему большому удивлению, привязался к малышке, и это ему самому очень нравилось. Он даже забывал, что не является ее отцом. Когда руки Наташи обнимали его за шею, он ощущал удовлетворение, почти счастье.

— Габриель, извините, что заставила вас ждать. Наташа сегодня была слишком требовательной, хотела, чтобы я прочитала ей несколько рассказов.

Ксения стояла в дверях. Ее белокурые кудрявые волосы были красиво уложены, а бриллиантовые серьги, которые он подарил ей после рождения дочери, блестели на свету. Толстый ониксовый браслет с бриллиантами подчеркивал изящность запястья. На ней было длинное вечернее платье без рукавов, сшитое из белого сатина, с разрезом на спине и двумя перекрещенными тонкими бретельками. В руках она держала длинный меховой шарф и вечернюю сумочку. Она была такая неземная, что Габриель какое-то время стоял безмолвно, как и каждый раз, когда видел ее такой.

— Вы готовы, мой друг? — спросила она. — Не хочу вас торопить, но Маша уже звонила, чтобы поинтересоваться, когда мы придем: сегодня вечером или завтра? Не надо пропускать голосование жюри. Если она не пройдет, ей понадобится моя помощь. Но я надеюсь, что моя сестра по крайней мере выйдет в финал. А уж если ей достанется титул «Мадемуазель Россия», тогда праздник продлится до утра. Надеюсь, завтра на рассвете у вас нет никаких деловых встреч?

С улыбкой Габриель проверил, положил ли в карман портсигар.

— Ваша сестра никогда не будет так же хороша, как вы, моя дорогая, хотя она очень мила. Без всякого сомнения, у нее есть все шансы победить. Так идемте, схлестнемся с вашими русскими, потому что так надо, — сказал он со вздохом.

— Полноте, Габриель. Вы ведь не Наполеон, — улыбнулась Ксения, когда он взял ее за руку. — Никто вас не съест, вот увидите.

Конкурс на звание «Мадемуазель Россия» был важным событием. В течение нескольких лет его организовывали во всех эмигрантских обществах, тем более во Франции — стране, которая считалась законодательницей моды. Именно французский конкурс признавали самым престижным. Портреты занявших первые места счастливиц публиковались в газетах, почтовые открытки с их изображениями продавались в Берлине, Риге, Шанхае и Харбине, отдаленном маньчжурском городе, где тоже осело много русских. Каждая русская девушка, имеющая «нансеновский» паспорт, могла записаться на участие в конкурсе в редакции русской эмиграционной газеты, которая и являлась главным организатором. Когда Маше пришло приглашение вместе с двадцатью другими конкурентками принять участие в конкурсе, она запрыгала от радости. Жюри составляли представители русского искусства, писатели, актрисы и балерины. Девушка уговорила старшую сестру прийти поддержать ее, что очень польстило Ксении, так как их отношения продолжали оставаться напряженными.

Ксения беспокоилась, как Маша отнесется к появлению в ее жизни Габриеля, но ее страхи оказались напрасными. Габриель держался с сестрой жены предупредительно, а она наивно с ним флиртовала, впечатленная его деньгами и солидностью. Ксения иногда думала, что Маша завидует ей. Разве она не получила то, о чем мечтала ее младшая сестра, — материальную обеспеченность и хороший дом?

Тем не менее Ксения продолжала держаться настороже, не позволяя убаюкать себя иллюзиями того, что жизнь опять начала ей улыбаться и так будет всегда. От ее взаимопонимания с мужем зависело будущее Кирилла. С тех пор как быт наладился, он стал заниматься в лицее Генриха Четвертого и с энтузиазмом ездил в лагеря для русских скаутов. Ее брату удалось найти равновесие между Францией, его приемной страной, и родиной, которую он не помнил, а знал только по рассказам сестер. Наташенька хорошо росла, а Маша не боялась больше лишиться жилья, если потеряет работу.

Хорошо, когда знаешь, что с семьей все в порядке, однако все это было за счет собственной независимости Ксении, и она не могла этого не понимать. Она знала, что выбрала свой путь, руководствуясь холодным расчетом, пожертвовала какой-то своей частью — той самой, которую смог пробудить в ней лишь один мужчина. Когда ее одолевали подобные мысли, она сжимала губы, чтобы заставить отступить атакующие мозг воспоминания, резавшие ее, как ножи.

Под оглушающий гром аплодисментов Машу признали победительницей. Ее красивое лицо горело от радости, а глаза блестели. Она никогда еще не была такой привлекательной, и Ксения искренне радовалась за сестру. Звание «Мадемуазель Россия» обеспечивало Маше стабильную работу манекенщицей. По меньшей мере в течение года победительница конкурса могла не беспокоиться за свою судьбу.

Вечер они закончили в «Шахразаде», одном из русских кабаре, самом знаменитом в городе. Цыганский ансамбль на сцене играл какие-то восточные мотивы под хлопки открываемых бутылок шампанского. Ксения поглядывала на Габриеля, следя, не скучает ли он. Он пил водку, с заинтересованным видом изучая зал. Кажется, ему здесь нравилось. Во время ужина он с удовольствием отведал кулебяку с лососиной, кавказский шашлык и суфле по-сибирски.

— Ксения, ты ни за что не поверишь, если узнаешь, что мне только что предложили! — внезапно выкрикнула Маша, садясь на пуфик рядом с сестрой.