Мои Великие старухи - Феликс Медведев

– Котов описал меня очень лестно, а я человек скромный. Когда вокруг Капы вертелась пресса, я обыкновенно пряталась. Теперь, правда, об этом сожалею: столько воспоминаний пропало. Русские люди скромные, среди них мало людей с большим самомнением. А я ведь русская, не басурманка какая… Только одна фраза понравилась мне в романе: «Умная и добрая Ольга». Эта фраза польстила мне. То, что я красивая, я к этому привыкла, а вот умная и добрая – это сказано от сердца. За теперешней литературой слежу мало. Мне не по вкусу литература, где много убийств. У меня остался к литературе старомодный вкус. Я хочу, чтобы было написано красиво.

К сожалению, в США нет хорошей книги о Капе. И я мечтаю, чтобы она вышла в России. Не хотите взяться? Могу предоставить уникальный материал.

Последняя встреча с Ольгой Кларк была особенно долгой. Ольга Евгеньевна все вспоминала и вспоминала… Мне показалось, что ее жизнь и ее стихи – это сладковатые «брызги шампанского», которое, кстати, подносилось и подносилось к столу. Но мне это только казалось. Ее жизнь была не такой уж сладкой.

Уезжая из России, она забыла свои бриллианты в конфетной коробке. Когда она прибыла в Америку, в ее кармане было сорок центов. Девушка оказалась в чужой стране без средств. Но не погибла. Красивая, восхитительная, первые свои деньги она заработала в качестве модели. Снималась в кино. На одном из приемов в Кубинском посольстве в Вашингтоне ее увидел Капабланка. Он был сражен ослепительной красотой русской княгини. Позже, во время торжественного ужина в узком кругу после церемонии бракосочетания, великий шахматист, поднимая бокал за свою суженую, под аплодисменты гостей сказал, что это самая блестящая партия в его карьере. После смерти любимого Капы – Хосе Рауля Капабланки – Ольга вышла замуж за адмирала Ж. Кларка, национального героя Америки.

В конце жизни Ольга Евгеньевна села за мемуары. Они о судьбах русской диаспоры в Америке, о шахматном гении Бобби Фишере, о голливудских звездах, в том числе и о Грете Гарбо, с которой она дружила.

Из мемуаров Ольги Чегодаевой

Уникальные мемуары русской княжны Ольги Чегодаевой, жены величайшего шахматного гения – кубинца Хосе Рауля Капабланки, – пролежали в моем архиве много лет. Для этой книги я выбрал фрагменты, касающиеся только русской темы.

Капабланка – человек или ладья?

Помню, еще ребенком, шахматные рубрики в русских газетах и свое удивление, почему столько шума вызывают маленькие фигурки, расставленные на квадратных досках. Газеты восхищались игрой блестящих русских гроссмейстеров, рядом с именами которых стояло странное слово: «Капабланка»! Мне казалось, что слово и было смыслом расставленных на досках фигурок, правилом игры, чем-то вроде ладьи или коня. Позже, когда я повзрослела, однажды мое воображение кольнули слова – «этот симпатичный Капабланка». Меня осенило: оказывается, у него есть лицо! Значит, он человек, а не шахматная фигура. В той статье хвалили не только внешность этого героя, но и его приятные манеры и добродушие. «Он дотрагивался до фигурок так, как если бы они были игрушками…» Я очень заинтересовалась этим Капабланкой, но ни в каком сне я не могла увидеть себя рядом с ним и, тем более, в роли его жены. А между тем я стала ею, встретившись с ним совершенно случайно. И мне так хорошо с живой мечтой моего детства.

И Сталин стоял за портьерой…

– Вспоминаю, что вскоре после нашего знакомства в Нью-Йорке Капа сказал мне: «Я совершенно исчез с шахматной арены… Я даже стал ненавидеть шахматы! Но сейчас моя жизнь стала другой, и я снова играю. Встретив тебя, я понял, что не все потеряно, что моя жизнь переменилась, и я буду снова играть. Ради тебя, моя вишенка. Только для тебя я стану величайшим гроссмейстером в мире. Я заработаю много денег. Мы поженимся, и я буду любить тебя, обеспечивать и заботиться о тебе».

И Капа сдержал свое слово. На следующем турнире в Москве он завоевал первый приз, хотя игра проходила в очень волнующей обстановке. Поговаривали, что сам Сталин тайно приходил в игровой дворец и тайно – в специальном укрытии за портьерой – наблюдал за игрой легендарного американского шахматиста.

Я предсказала ему победу

С Капой мы очень редко говорили о шахматах. Он вообще ни с кем не обсуждал предстоящие турниры. Но в день отъезда я рискнула сказать ему о своем прогнозе: «Я уверена, ты выиграешь этот турнир! Помнишь, как однажды в Кельне в соборе я зажгла свечу? И прочитала молитву, как делала это в России, когда была ребенком. Никогда прежде так неистово я не молилась. Думаю, что моя молитва была услышана».

Мы приехали в Лондон в конце лета. День был жаркий. Капа собирался в Ноттингем. Он должен был участвовать в очень важном турнире, и мы обсуждали, стоит ли мне ехать с ним. Решили, что он поедет один. А мне на ум пришла французская поговорка: «Расставание – маленькая смерть». Где-то в подсознании я уже поняла, что время неумолимо разъединяет нас. Когда Капа уехал, я почувствовала ужасное одиночество, мне даже Лондон показался скучным и неинтересным. Ночью, оставшись одна в своей комнате, я в мучительном беспокойстве ходила от стены к стене.

Видеть его для меня всегда было праздником

Когда начался турнир, газеты мигом стали интересом всего моего существования. В печати жизнь Капы выглядела странно: что-то новое для меня и далекое чувствовалось в газетных новостях. Сейчас его жизнь, а значит, и моя открыты судам и пересудам, принадлежат как бы всему миру.

Капа играл хорошо, но не так блестяще, как мы надеялись. Один из наших министров, входивших в группу поддержки, с укоризной бросил: «О! Почему же он не потренировался? Он должен был накачать себя перед таким важным состязанием!» «Он никогда не тренируется, – ответила я. – Все, что ему требуется, – это хорошо себя чувствовать».

Длинные, мрачные дни перерастали в недели. Я жила в «Гарден-Клаб» среди заумных, начитанных теток, проявляющих ко мне любопытство с характерной для британских леди вежливой манерностью. Некоторые из них интересовались, не киноактриса ли я. Думаю, это были всего лишь лесть и предлог к началу общения.

Капа писал почти каждый день. Вскоре пришло письмо, которое я ждала. Он писал, что соскучился, и мне надлежало немедленно ехать в Ноттингем.

Видеть его снова после разлуки, пусть и недолгой, всегда казалось праздником, чудом. Особенно поражали его светящиеся глаза цвета морской волны. Он говорил очень мало, вкрадчиво и не любил выражать своих эмоций. Всякий раз, когда наши взгляды встречались, я благодарила судьбу, что она снова соединяет нас. Страстные взгляды лучше всяких слов говорили о том, что было только нашим. Да, ради нашей любви мы были готовы вынести любую боль, принести любые жертвы. Я готова была умереть за этого человека.