Жена моего любовника - Ирина Ульянина

А утверждал, что ему не до шуток… Пришельцы вдвоем, подхватив под руки, доволокли мое недоумевающее тело до комнаты и водрузили его на кровать. Думаю, что Лялькино разорванное платье прекрасно гармонировало с объедками. Филиппыч, принюхавшись, спросил:

— Что-то, Катька, водкой от тебя таращит. Напилась?

— Не-ет, мне просто голову водкой мыли.

— Оригинально, — хмыкнул Иваныч, — а я бы лучше внутрь употребил.

— После выпьем, брат, — молвил Филипп Филиппович, ставя на постель сумку.

Оказывается, у непрошеных гостей с собой тоже были инструменты — долото или стамеска, насколько мне позволяет судить куцый уровень компетентности. Многого я все-таки не знаю… Например, понятия не имею, кто они. Могу только предположить, что травлю моего любимого человека организовали именно эти темные личности. Недаром же я заподозрила неладное, усаживаясь в черный джип Владимира Ивановича, — сердце не обманешь… И Филипп Филиппович со своим копеечным драндулетом тоже не случайно постоянно оказывался рядом. Это ведь он вез нас с Сереньким после первого нападения… Они охотились за его деньгами! Вот и ответ на все загадки!

Многострадальную стену коварные типы ковыряли по-иному, нежели Синев с Гаевой, — без шума и пыли. Эффект был прежним — сим-сим не открывался. И дядя Филя решил пойти другим путем — притащил стремянку и, взгромоздившись на нее, стал исследовать стены и потолок. Его напарник прилег на кровать с противоположной от меня стороны, посмотрел мне в глаза:

— Катюха, может, у тебя имеется какой ключик? Сознавайся по-хорошему, а то я щас паяльник включу.

— Нет-нет, я вообще не в курсе. Сама обнаружила случайно, при помощи косточки…

— Какой еще косточки? — Пес Барбос почесал кустистую бровь.

— От маслины. Я плевалась, пуляла косточками по зеркалам и вот по звуку догадалась… А вы откуда про сейф узнали?

Владимир Иванович выпятил грудь колесом:

— Хэх! Еще бы мы да не знали. Это же наш капитал! Наследство покойного дедушки.

— Ка-а-ак? — Изумление вырвалось у меня даже не из горла, а из проломленной макушки — как фонтан воды у кита, как антенна у марсианина. Я села, осторожно потрогала темечко, и пальцы стали красными от крови. Нет, все же лучше лечь…

— Считай, мы выполняем миссию восстановления справедливости, поручение ограбленного владельца, — доверился Филипп Филиппович, отвлекаясь от эквилибра на шаткой стремянке.

— Эгема? — уточнила я.

— Какого к бесу Эгема? Этот хрен — сообщник твоего полюбовника, такой же ворюга… За что мы его сегодня посадили под домашний арест! — Тон дяди Фили стал железнее железа.

Я посетовала, что Ольга в больнице ждет не дождется Эгамбельды, и покосилась на пистолет, который водитель положил на тумбочку рядом со стамеской. Неприятно как-то… Для кого он держит оружие наготове? Неужели для меня?..

И все же я продолжила задавать вопросы. Судя по тому, с какой откровенностью бобер утолял мое любопытство, мне не светила перспектива долго коптить белый свет…

Оказалось, что дедуны — родные братья, греки по крови, давно переехавшие в Россию, осевшие в Москве. И звать их совсем иначе — настолько мудрено, что лучше не напрягать запоминанием ушибленную головушку. Мне только фамилия врезалась в память: Иоакимис. И то потому, что уж больно она созвучна с блеянием ишака: иоа-иоа!

Самое чудное то, что Панайотис — тот самый похотливый владелец сувенирной лавочки, у которого Сережка подрабатывал в Лутраках, — доводился братьям Иоа кузеном. Пять лет назад художник спьяну разболтал моему Волкову про клад из царских золотых червонцев, спрятанный его дедушкой в монастырской ограде, замурованный в толщу среди камней. Его дед был состоятельным человеком и, спасаясь от режима «черных полковников», эмигрировал в Австралию, да там и сгинул. Но перед отъездом успел шепнуть внуку про несметные сокровища. Дескать, вырастешь, ищи на горе. Он в точности называл место — с противоположной от ворот стороны, а другие подробности олух Панайотис запамятовал… А Серому Волку и того было достаточно — он зажегся возможностью резко приподняться. Выходит, поиск клада — это и было то самое рисковое дело, про которое он твердил мне на берегу штормящего моря, в ночь расставания. Я уехала, а Сережка рыл землю, исследовал по камешку ограду женского монастыря и нашел-таки ценные золотые монеты!

— Почему же Панайотис сам не искал наследство? — Образ толстого, как пузырь, жуира как живой встал перед моим мысленным взором.

— Наш брательник ленивый, как падла, только трахаться горазд, — ответствовал не менее ленивый и похотливый бобер. Пока так называемый Филипп Филиппович занимался следопытской деятельностью, второй Иоа буквально плевал в потолок, рассуждая, что золотых монет хватит на безбедную жизнь ему, детям, внукам, а также правнукам.

— Как думаешь, Катерина, этот лох Волков сохранил монеты или превратил их в тленные бумажки?

— Я не знаю… Я вообще ничего про клад не знала, — дрожащим голоском открещивалась я, мучительно соображая, как бы выйти сухой из воды. — Так вы женаты, Владимир Иванович? А мне говорили…

— Удивительно, да? Всего на шестой десяток перевалило, а уже женат! — Седое, носатое чучело загоготало. — А ты, глупая, поменьше слушай ту ерунду, что тебе обещают мужики. Лучше в зеркало чаще смотрись, обезьяна!

— И я ей советовал по-человечески: не валандайся с женатым, неприятностей не оберешься, — вставил веское слово Филипп Филиппович.

Мои мысли прыгали, как блохи. Спросила: почему Эгамбельды претендует на долю капитала? Он-то каким боком причастен к червонцам?

— Правым. Или левым! Ха-ха! Волков понимал, что на таможне его обязательно прихватят за задницу, сам не повез контрабанду через границу, перепрятал принадлежащие нам сокровища. К тому же на границе ему из загранпаспорта сделали волчий билет, запрет на въезд и выезд.

— Почему?

— За незаконное проживание в стране с просроченной визой, дорогуша! Вот твой полюбовник, вернувшись в Новосибирск, и начал искать сообщника…

— Представляете, Владимир Иванович, а ведь когда мы с Серегой познакомились, он не был женат. И мне совсем недавно снилось, что восхожу с ним на гору к монастырю, — всхлипнула я, — но о деньгах я ни сном ни духом!.. Мне нужен только мой Серенький.

— Ну и дура, — заключил Барбос. — До чего же вы, русские бабы, влюбчивые. Точно кошки! Одно на уме — как бы мужика заарканить. А того не разумеете, что мужчинам главнее деньги и свобода.

— Деньги — это и есть свобода, — поддержал брата Филипп Филиппович и вдруг воскликнул: — О!