Сломанный меч Империи - Максим Калашников

Планер рядом с современным истребителем — как парусник перед атомным крейсером. Но чтобы командовать ракетной громадой дьявольской мощи, надо сначала набить мозоли, вытягивая фалы и шкоты на парусном корабле. Ибо так закаляются воля, характер, личность. Вспомните, какую плеяду героев дал русский парусный флот — людей поистине из чистой стали.

Планера же — парусники XX века. Тот, кто изведал на них воздушную стихию, может никогда не стать водителем сверхзвуковых драконов. Но он может быть дипломатом, яростно борющимся за интересы России. Или политиком-вождем, твердо ведущим страну к мировым высотам. Ибо для этого есть главное — доблесть и воля, умение перешагивать через страх и подниматься над мелким своекорыстием. Воистину счастлива та страна, где легионы молодых поднимаются в небо. Так рождается аристократия духа, цвет нации. А не просто запас пилотов. С чем еще можно сравнить планер? Пожалуй, с самурайским мечом. И японские летчики-истребители в 30-х, и японские банкиры 90-х тратили долгие часы жизни, упражняясь в искусстве боя на клинках. Хотя меч, казалось бы, совершенно бесполезен и в кабине «Зеро», и в компьютеризированном офисе. Но долгие упражнения с мечом закаляют волю и храбрость, выковывают боевой дух и стремление к победе.

XX век дал два великих народа, перед которыми трепетал мир — русских и немцев. И оба они в 1920-х — 1930-х годах болели планеризмом. Повергнутые Западом в 1918 году, германцы строят тысячи матерчато-фанерных птиц и ставят мировые рекорды. У нас же к 1931 году возникают тридцать две планерные школы и сотни кружков при заводах и фабриках. Мы рвались в небеса, и в этом порыве вперед выходили люди из рабочих и инженеров, из крестьян и студентов.

Так ковалась краса и гордость Империи — ее герои, поколение крылатых людей, а не червей. И пока западная молодежь становилась пленницей вещей, сжигая годы в пустой погоне за деньгами и в дымных пьяных барах, русские и немцы порождали гениев воинского небесного духа, презирающих мелкую, жвачную жизнь. Ту жизнь, которая и дала нынешнюю породу ничтожеств, правящих нами.

Русские планеристы рвались в облака, бросались прямо в грозовые фронты, и подчас хрупкие аппараты их разваливались на части в ревущих вихрях и в потоках ледяного крошева. Во вспышках молний эти парни становились истинной элитой. Степанчонок, Гавриш, Юнгмейстер, Антонов, Грошев, Головин, Овсянников… Люди-легенды. Я бережно храню истрепанную книжку «По волнам воздушного океана» Н.Боброва и А.Винокурова, изданную еще в 1957-м.

«Первое, что я почувствовал в темноте тучи — это резкий толчок. Меня прижало к сиденью… Одновременно планер швыряло из стороны в сторону, словно по нему били невидимые мощные кулаки. Все это сопровождалось оглушительным свистом, гулом и воем ветра. Меня ударяло о борта моей тесной кабинки, придавливало к парашюту. Подняв нос, планер стремительно мчался вверх среди липкой и мутной тьмы… Внезапно пошел дождь с градом.

По лицу больно забили градины; я слышал, как с треском ударялись они об обтекатели планера. Дождь заливал меня, я дышал с трудом, то и дело выплевывая попадавшую в рот воду. Вскоре я вымок до нитки.

Все это время планер проделывал десятки самых диких фигур. Его крылья вибрировали, и хотя я не видел их консолей, но чувствовал, как они прогибаются. И все это происходило на скорости около 200 километров в час, то есть почти в четыре раза выше нормальной. Положение становилось критическим; перегрузка для планера… была слишком велика.

Мне стало не по себе… Десятки различных способов спасения молниеносно блеснули в мозгу. Первый — это пикированием вырваться из тучи. Но… скорость и так велика… Прыжок с парашютом?… Если бурные воздушные течения так деформируют прочный планер, то что же станет с парашютом? Даже если он и раскроется, то его разорвет в воздухе или, что еще хуже, спутает его стропы, и я буду брошен на скалы…

Свист, гудение ветра, какой-то подозрительный треск и раскатистый, несмолкающий гул больно отдавались в ушах. Я устал, руки начало колоть, кости ныли, словно от ревматизма… Планер продолжало бросать, как щепку. Он исполнял чудовищный танец в облаках, находясь в каком угодно положении, только не в нормальном.

Град так же внезапно прекратился, как и начался, но дождь продолжался с неослабевающей силой. Очки залило водой, приборов не было видно. Я сорвал очки, и в этот момент стало светлее. Взглянув вниз, я увидел землю»,

вспоминал Никодим Симонов, бросивший свой планер в сердце грозы 17 сентября 1933 года.

Мы привели этот отрывок затем, чтобы вы хотя бы чуточку соприкоснулись с миром этих удивительных людей.

Называйте их хоть орлами, хоть соколами. Почувствуй пугающую и одновременно пленительную прелесть борьбы со стихией один на один, этот наркотик храбрецов, о наш читатель! Может быть, ты только что сидел перед экраном компьютера, «водя» воображаемый «истребитель» по электронным, неестественным «небесам». В теплой комнате, в уютном мягком кресле. Пойми, друг, компьютер — это эрзац, суррогат жизни для слабых. А то, что испытал наш предок — это и есть настоящая жизнь.

Поэтому мы знаем, что у советских вождей было сильнейшее средство для создания целой плеяды имперских людей. Ведь планер — вещь недорогая. Куда дешевле нынешнего компьютера «Пентиум», на котором можно-де «летать» на «Боинге». Это средство дали нам еще наши деды. В 60-е, 70-е и 80-е в стране могли взмывать в небесную высь десятки, сотни тысяч планеров!

Но не взмывали. Нас умело делали бескрылой нацией, уничтожая основу основ Империи — боевой, рвущийся ввысь дух. Тупые, немощные кремлевские бонзы положили начало гниению, подмене истинно ценного фальшивым. Престижным стало не быть, а иметь. Не быть сильным и храбрым, а обладать — брюками дудочкой, видеомагнитофоном, «тачкой». Вот и родилось поколение, поклоняющееся летящим по небу пачкам американской жвачки. Идущее за ними, как жующее стадо, будто за облачным столпом Господним. Безучастное ко всему, что не касается их кармана, желудка, гениталий.

Я бреду с женой по Черкизовской барахолке в Москве, под ногами хлюпает отвратительная жижа, и я задыхаюсь от галдящей толпы. Азербайджанская речь режет мне слух. Боже, как это напоминает копошенье тараканов на куче кухонных отбросов! И кажется, что вся моя Родина превратилась в эту шевелящуюся мерзкую массу. Мои сограждане пихаются локтями и куда-то бессмысленно спешат среди груд тряпок. Безучастные даже к тому, что вчера Ельцин подписал капитуляцию России перед несколькими тысячами чеченских головорезов, обязавшись платить им дань, сдираемую с русского народа. Это — уже не люди. Это биомасса. Бессмысленная. Без чувства страны и национальной гордости. Проклятые «маленькие люди», потребители. С религией «Мне», с девизом «Дай». А в этой жиже тонут немногие храбрые и честные сердца.

Есть один симптом загнивания общества. Такой же, как всплытие на поверхность «голубых» и прочих извращенцев. Это — исчезновение культа летчиков, обоготворения повелителей воздуха. Строители и защитники империй не рождаются в духоте обкомовских кабинетов или в стерильности стандартизованно-холодных банковских офисов. Здесь плодятся лишь нелюди-насекомые. Из тех, что готовы рвать страну на тысячи микроскопических частей. Ради того, чтобы усесться на них царьками, губернаторами или президентами. Они умеют делать деньги, а не совершать подвиги.

Сожжение небес сделало нас лилипутами. Лилипуты правят нами, учат со страниц газет и с экранов телевизоров. Я знаю одну журналистку. Эта искренне называет чеченских боевиков своими и за каждую поездку к ним получает по три тысячи долларов. Ей нравится эта жизнь! Я знаю другую пресс-даму, тридцатилетнюю еврейку, несчастную в личной жизни. Она трепещет от восторга, умиляясь белизне банковских офисов, их импортной начинке. Ей невозможно доказать, что это великолепие сделано за счет варварской торговли сырьем, ценой гибели таких русских технологических чудес, каких и свет не видывал. Но она этого не знает и знать не желает. И обе сии дамы работают в больших газетах, учат жить миллионы людей.

Но где же вы, крылатые русские, ангелы стального века, полубоги? Вы смотрите на нас лишь с пожелтевших страниц, и мы тоскливо ловим далекие отблески вашего прекрасного и грозного мира:

«…Грозовая туча надвигалась в виде клубящейся темно-серой стены… Вид грозового фронта довольно жуток. Вот уже вблизи „Чайки“ появились первые серые клочья облаков. Они ослепительно сияли в редких лучах солнца, и этот блеск резал глаза. За обрывками облаков росла черная, шумящая гряда туч…

…Мелькнула соблазнительная мысль — войти в центр облака и пойти вместе с ним. Так я и сделал. Земля сразу исчезла из виду. Все застлало непроницаемым серым туманом. Едва разглядывая концы крыльев, я повел планер по приборам…