Поэтический космос - Константин Кедров

Я думаю, что отношение к небу как к величайшей тайне не следует считать данью тем или иным временам. Восторг перед видимым и невидимым мирозданием вечен. Он вспыхивает, как огонь, от соприкосновения очей с небом тысячелетней давности. Ведь это удивительно: на наши глаза воздействует свет звезд, каким он был 1000 или 500 лет назад. Получается, что глазами мы видим не только сквозь бездну миллионов световых лет, но и сквозь реальную для земли бездну времени.

Во вселенной мчится луч света. Если мы увидим его «здесь», это «миг», но чем дальше от нас будет наблюдатель, фиксирующий это мгновение, тем больше это мгновение будет растягиваться, вплоть до вечности. «Здесь» мгновенно, «там» всегда. Это значит, что наша жизнь «там» окажется мигом, а этот миг «здесь» будет длиться вечно «там».

Мне кажется, что весь космос — это гигантский банк мгновений, сияющий с неба звездами. «Остановись, мгновенье, ты — прекрасно» — это всего лишь прорыв к вселенскому времени. Каждый миг длится вечно, и каждая вечность — миг.

«Я помню чудное мгновенье…» Запоминание и есть момент вселенской магниевой вспышки, когда миг переходит в вечность.

Ныне кое-что новое приоткрылось в моделях теории относительности и квантовой физики микромира. Однако для современного человека все эти открытия не имеют осязаемого гуманитарного смысла. Все это происходит с какой-то загадочной «материей», а не с нами. Вот величайший предрассудок нашего времени.

Антропный принцип мироздания гласит, что вселенная на всех этажах, на всех уровнях согласована с человеком. Физический смысл такого согласования ясен. Поэтическое значение антропного принципа должен открыть сам Герой всех космических событий — человек космический.

Человек — существо мыслящее, страдающее, любящее, ненавидящее, гневное, доброе, радостное, печальное, счастливое, чувствующее, ощущающее и, как сказал Достоевский, «ко всему привыкающее». Добавим, что он еще существо излучающее: десять излучений плюс гравитация.

Как и все тела во вселенной, он притягивается и притягивает. Сила притяжения земли господствует на земле. Но земля подчинена солнцу, солнце — галактике, галактика — метагалактике, и везде есть гравитация. По Эйнштейну, гравитация — это кривизна пространства. По Владимиру Соловьеву — сила любви. Не будем гадать, в любом случае это вселенское свойство человека и мироздания.

Итак, вот тело вселенского человека. Оно состоит из света видимого и невидимого.

Гравитацию мы ощущаем как тяжесть, инфракрасный свет как тепло, видим спектр радуги. Но невидимая часть спектра — самая большая. Мы осязаем свое вселенское тело — вес телесный, но не видим его в излучениях и не чувствуем свой космический спектр, излучаемый от нас и к нам. Видимо, вселенское тело человека выглядит как интерференция расходящихся от него и сходящихся к нему волн. Этот пульсирующий клубок автоволн сливается с пульсацией видимого и невидимого спектра излучений звезд галактики и всего мироздания в целом. В нем закодирован метакод, световой код мироздания, нашептавший человечеству Библию, Бхагаватгиту, Коран, Упанишады, Книгу перемен «Ицзын», теорию относительности и всю поэзию.

История человеческой культуры знает множество кодов:

двоичный — от солнечно-лунного до азбуки Морзе; троичные коды широко распространены в мифологии — три царства, три мира (земной, небесный, подземный), три брата, триада богов (Шива — Брама — Вишну). Важную роль играет троичный код в физической картине мира, построенной в доэйнштейновский период из трех координат — трех измерений пространства (ширина, глубина, высота). Кстати, физики и космологи напряженно ищут причину трехмерности пространства нашего мира.

Пятеричные коды также присутствуют в древних культурах, взять хотя бы знаменитую пятерицу поэм, созданную Джами, а затем повторенную Фирдоуси, Низами, Навои… Пятиосевая симметрия — важнейший признак живого.

В таблице дана развертка четырехзначного кода, которому принадлежит особая доминирующая роль не только В культуре, но и в самом возникновении жизни.

Открыватели генетического кода нередко сравнивали его строение с правилами карточной игры. Код оказался «четырехмастным», он состоит из четырех оснований кислот. Все живое на земле имеет единый код.

Но и в культуре четырехзначному коду принадлежит особая роль. Четыре фазы луны научили человечество счету и легли в основу лунного календаря. Согласно общей теории относительности наш мир представляет собою четырехмерный пространственно-временной континуум. Юнг отмечает архетипическое значение четырех направлений пространства, изображаемых крестообразной фигурой.

Пространство-время — это четырехмерное поле, считал Эйнштейн.

Язык, говорил Н. Марр, восходит К четырем первоэлементам: «сал», «бер», «ион», «роч».

Четырьмя первоэлементами оперирует современная физика: гравитация, электромагнетизм, сильные взаимодействия, слабые взаимодействия. Интересно, что в антропном принципе мироздания большую роль играет диапазон физических констант от 10–40 (микромир) до 1040 (макромир). Загадочный — «сорок сороков» — срок, и опять же четыре, хотя и умноженное на десять. Здесь есть основания для разговора о «четырехмастном» вселенском коде, хотя, конечно, это лишь часть общего метакода.

Четырехмастный код находится как бы в середине метакода. С одной стороны, из него легко образовать наиболее распространенный двоичный код, а с другой, при утроении он дает и двенадцатизначный код. Знаменитая система китайской книги «Ицзын» строится на шестидесятизначном коде, содержащем в себе все указанные коды.

Есть еще код семи звезд. Постоянно над нами Повозка Мертвых — Большая Медведица: «Эй, Большая Медведица, требуй, чтоб на небо нас взяли живьем!» (В. Маяковский). Семь звезд Медведицы, семь звезд Ориона — семь струн света, натянутых от человека к небу. Их звучание в мироздании — песнь Ариона, арфа Орфея. Об этом в стихотворении Пушкина «Арион». Поэт играет на этой арфе еще при жизни и слышит звуки божественной игры звезд.

Количество звезд на небе сопоставимо с количеством клеток мозга. Мозг — это небо, спрессованное в черепной коробке. То, что принято называть «подсознанием», — это ночное небо, невидимое при дневном свете разума. Звездный язык подсознания так же нем, как иероглифы созвездий, но при соприкосновении мозга с небом, зрения со звездами считывается вселенский код.

ПОЗАДИ ЗОДИАКА

Небо — гаечный ключ луны —медленно поверни,из резьбы вывернется лицо,хлынет свет обратныйна путях луныв пурпурных провалах,друг в друге алея,в том надтреснутоммах и пристанище,ночная грызня светил.Марс, Марс —каменное болото,костяное сердце,отзовись на зов.В мерцающей известичернеющие провалы.Кто поймет эту клинописьпровалов носов и глаз,черепа — черепкиизвестковой книги.Твоя звенящая бороздка,долгоиграющий диск черепной,повторяющий вибрацию звонких гор,—в этом извивепрочтешь ослепительный звук тошнотворный,выворачивающий нутро,и затухающийвзвизгпри скольжении с горы внизв костенеющую черепную изнанку.За этой свободойничем не очерченный,не ограненный,за этими пьянящими контурамипроявляющейся фотобумагине ищи заветных призраков,не обременяй грядущимтвое громоздкоешествие в неокругленность.И тогда эти камни,щемящие камни,отпадая от тела,упадут в пустоту.Ты пойдешь по полю,Наполненному прохладой,отрывая от земли букет своих тел.(К. К.)

Во все времена устремлялись рыцари света за чашей Грааля и своими путями выходили к световому конусу мира.

Битва света за чашу Грааля продолжалась в средневековой Англии. Глянем на небо глазами рыцарей Круглого стола, ищущих светлую чашу Грааля в небесном царстве. Вот престол — Плеяды. Вот священник с воздетыми руками — Орион. Вот между рук его три звезды — три старца. Чаша — созвездие Чаши. Сияющий Ланселот — созвездие Персея. Об этом говорится в романе Томаса Мэлори «Смерть Артура».

«…Увидел он, как отворилась дверь в тот покой и оттуда Излилась великая ясность, и сразу стало так светло, словно все на свете факелы горели за той дверью…

И взглянул он через порог, и увидел там посреди покоя серебряный престол, а на нем священную чашу, покрытую красной парчою, и множество ангелов вокруг, и один из них держал свечу ярого воска, а другой — крест и принадлежности алтаря. А перед священной чашей он увидел блаженного старца в церковном облачении, словно бы творящего молитву. Над воздетыми же ладонями священника привиделись сэру Ланселоту три мужа, и того, что казался из них моложе, они поместили у священника между ладоней, он же воздел его высоко вверх и словно бы показал так народу.