Современная жрица Изиды - Всеволод Соловьев

Нѣтъ! Спасутъ меня черти въ этотъ послѣдній великій часъ! Вы не разсчитывали на холодную рѣшимость отчаянія, которое было да прошло. Вамъ-то ужь я никогда и никакого вреда не дѣлала и не снилось мнѣ. Пропадать такъ пропадать вмѣстѣ всѣмъ. Я даже пойду на ложь — на величайшую ложь которой оттого и повѣритъ всего легче. Я скажу и опубликую въ Times и всѣхъ газетахъ, что „хозяинъ“ и махатма „К. Н.“ плодъ моего воображенія; что я ихъ выдумала, что феномены всѣ были болѣе или менѣе спиритическія явленія — и за меня станутъ горою двадцать милліоновъ спиритовъ. Скажу, что въ отборныхъ случаяхъ я дурачила людей, выставлю дюжины дураками (подчеркнуто два раза) des hallucinés-скажу что дѣлала опыты для собственнаго удовольствія и эксперимента ради. И до этого довели меня — вы (два раза подчеркнуто). Вы явились послѣдней соломинкой сломившей спину верблюда подъ его невыносимо тяжелымъ вьюкомъ…

Теперь можете и не скрывать ничего. Повторяйте всему Парижу все то, что когда слыхали, или знаете обо мнѣ. Я уже написала письмо Синнету запрещая ему публиковать мои мемуары по-своему. Я-де сама опубликую ихъ со всей правдой. Вотъ такъ будетъ „правда (два раза подчеркнуто) о Е. П. Блаватской“, въ которой и психологія, и безнравственность своя и чужая, и Римъ и политика, и вся грязь опять-таки и своя и чужая — явятся на божій свѣтъ. Ничего не скрою. Это будетъ сатурналія человѣческой нравственной порочности — моя исповѣдь, достойный эпилогъ моей бурной жизни… Да это будетъ сокровищемъ для науки какъ и для скандала и все это я, я (два раза подчеркнуто)… Я являюсь истиной (два раза подчеркнуто) которая сломитъ многихъ и прогремитъ на весь свѣтъ. Пусть снаряжаютъ новое слѣдствіе господа психисты и кто хочетъ. Могини и всѣ другіе, даже Индія — умерли для меня! Я жажду одного: чтобы свѣтъ узналъ всю истину, всю правду и поучился. А затѣмъ смерть — милѣе всего. Е. Блаватская.

Можете напечатать это письмо коли желаете даже въ Россіи — теперь все равно.»

Послѣ этой «исповѣди» я уже могъ, и могу, спокойно говорить о ея словесныхъ признаніяхъ мнѣ въ Вюрцбургѣ, къ тому же въ полной мѣрѣ подтвержденныхъ разслѣдованіемъ Лондонскаго Психическаго Общества. Эти «признанія» теряются, какъ капля въ морѣ, среди однородныхъ съ ними ея дѣйствій, документально засвидѣтельствованныхъ. Ея «исповѣдь» — такой «человѣческій документъ», надъ которымъ, дѣйствительно, съ живымъ интересомъ остановится не только художникъ-писатель, но и психологъ, и психіатръ.

Изъ многочисленныхъ «правдъ» о жизни Е. П. Блаватской, начиная съ «правды» г-жи Желиховской и Синнетта, и кончая новѣйшими біографами «madame», полученная мною «исповѣдь», написанная ею собственноручно (что можетъ быть доказано какими угодно экспертами), безспорно — самая интересная «правда». Эта «правда» не частное письмо, а предназначена тоже для «публики» и разрѣшена самимъ авторомъ къ печати. Въ ней можетъ быть не меньше лжи, чѣмъ въ писаніяхъ Синнетта, Желиховской, Олкотта, гр. Вахтмейстеръ и тому подобныхъ достовѣрныхъ біографовъ и свидѣтелей. Въ ней истина чудовищно переплетена съ ложью, противурѣчія на каждомъ словѣ, горячечная фантазія споритъ съ наглымъ цинизмомъ; страсти кипятъ и чадятъ, внезапная искренность, вызванная отчаяніемъ, кажущейся безвыходностью положенія, смѣняется сознательнымъ, хитрымъ разсчетомъ.

Для біографіи, дѣйствительной, правдивой біографіи «madame», и эта собственноручная, написанная подъ минутнымъ впечатлѣніемъ «исповѣдь» не представляетъ достаточно цѣннаго матерьяла. Но какъ откровеніе ея характера и нравственныхъ свойствъ, какъ подлинный, съ натуры снятый, и снятый не художникомъ, могущимъ и польстить и обезобразить, а солнцемъ, безпристрастнымъ и точнымъ, — ея портретъ во весь ростъ, — «исповѣдь» эта является неоцѣнимымъ сокровищемъ. Въ ней цѣликомъ отразилась эта глубоко интересная и ужасная женщина, которую изслѣдователи Лондонскаго Психическаго Общества объявили «одною изъ наиболѣе совершенныхъ, остроумныхъ и интересныхъ обманщицъ нашей эпохи».

Мнѣ кажется, что такое мнѣніе не только не преувеличено, но даже не даетъ ей должнаго. Гдѣ же въ наши дни подобная обманщица или подобный обманщикъ?!

Е. П. Блаватская — единственна, она превзошла знаменитаго шарлатана прошлаго вѣка, Бальзамо-Каліостро, такъ какъ послѣ таинственнаго исчезновенія съ жизненной арены «божественнаго, великаго Копта» осталась только память о немъ, а послѣ смерти Елены Петровны и сожженія ея многострадальнаго, грѣшнаго тѣла — остается 60.000 членовъ теософическаго общества, остается цѣлое религіозное движеніе, съ которымъ, быть можетъ, придется и очень считаться.

Въ то время какъ лондонскіе изслѣдователи психическихъ явленій постановляли свой приговоръ — они и не подозрѣвали, какіе размѣры приметъ движеніе, затѣянное «интересной русской обманщицей»…

И я, и m-me де-Морсье, прочтя «исповѣдь» и оцѣнивъ ее по достоинству, хорошо поняли, что ждать появленія Блаватской въ Парижѣ и въ Лондонѣ — нечего. Никуда она не тронется теперь.

Весьма вѣроятно, что, пославъ мнѣ письмо, она тотчасъ же и раскаялась, что его послала, и ужь, конечно, дня черезъ два сама забыла, если не все его содержаніе, то добрую его половину.

Но она не могла, придя въ иное настроеніе духа, не сдѣлать новыхъ попытокъ къ улучшенію положенія. Передъ нею мелькала надежда, въ концѣ концовъ, все же еще вернутъ меня. Это было бы теперь такое торжество! Ей все еще я представлялся такимъ ручнымъ. Какъ же это я выдалъ ее, соотечественницу? Тутъ что-нибудь не такъ, вѣрно кто-нибудь сталъ между нами, насплетничалъ на нее…

Она вдругъ надѣла на себя добрую личину, изобразила изъ себя обиженную простоту и, черезъ нѣсколько дней послѣ «исповѣди», писала мнѣ снова, дорисовывая свой портретъ, досказывая, окончательно объясняя себя:

«Велики грѣхи мои прошлые да не противъ васъ, не вамъ карать меня, передъ которымъ я виновата какъ Христосъ передъ жидами… Зла-то я вамъ никогда не сдѣлаю а можетъ еще и пригожусь»… Затѣмъ она писала о Баваджи: «Онъ послушный и умный мальчикъ. Онъ послушное орудіе въ моихъ рукахъ. Je l'ai psychologisé,- говорили вы m-me de Morsier. Посмотрите вы только что сдѣлалъ сей „послушный ребенокъ“. Да онъ бросилъ меня при первомъ выстрѣлѣ Психическаго Общества. Онъ ругаетъ меня хуже васъ у Гебгардовъ. Онъ говоритъ que j'ai commis un sacrilège, deshonoré le nom des Maîtres, que j'ai avili la science sacrée en la donnant au européens. Онъ идетъ противъ васъ, Синнетта, меня, всѣхъ и чортъ ихъ знаетъ что они сдѣлаютъ вдвоемъ (съ Могини?) въ Лондонѣ — теперь когда онъ ѣдетъ а можетъ и поѣхалъ туда! Онъ самый опасный врагъ потому что онъ фанатикъ и способенъ взбунтовать всю Индію противъ меня»…

А потомъ опять: «Что я вамъ (два разъ подчеркнуто) сдѣлала? что вамъ сказали, что вы узнали — не дѣлайте какъ Психологическое Общество или m-me de Morsier которая вообразила себѣ что я все знаю, все должна знать — и поэтому предала меня… Берегитесь (два раза подчеркнуто). Вы окружены такимъ кольцомъ что вся ваша холодная голова вамъ не поможетъ. Одного прошу чтобы вы загадку эту мнѣ разгадали — что вы можете имѣть противъ меня… Я васъ что ли желала кусать, вамъ желаю зла?.. Если я писала вамъ что я въ отчаяніи, то писала только то что чувствую. Ваша дружба была мнѣ дорога а не ваше присутствіе или членство въ обществѣ. Я писала что сама первая опрокину всѣ континентальныя общества — парижское и нѣмецкое, гдѣ (кромѣ Гебгардовъ да бѣднаго Hubbé Shleiden) все чучелы и враги, и готова на это — напечатавъ о всѣхъ ихъ подлостяхъ… Но только подумайте, чтобы вы подумали обо мнѣ еслибы мы перемѣнились ролями! Да меня бы вѣшали — я бы васъ не выдала, да и никого другого не выдала бы — даже зная что это правда — а молчала бы. Ну что я вамъ сдѣлала?… Готова завтра же забыть все и любить васъ попрежнему потому что нѣтъ у меня злопамятности и потому что вы русскій — нѣчто для меня изгнанницы священное. Прощайте Е. Б.».

Я убѣжденъ, что она искренно не понимала, почему я ушелъ отъ нея и явился въ числѣ ея обличителей. Ея нравственныя понятія были такъ радикально извращены, что ей нѣкоторыхъ совсѣмъ не хватало. Она воображала, что все въ мірѣ основано на личныхъ отношеніяхъ — и что нѣтъ для этого исключеній. «Что я вамъ, „вамъ“ сдѣлала!» «Другихъ, значитъ, я могу надувать сколько угодно, могу ихъ губить, коверкать всю ихъ жизнь, могу предаваться всякимъ святотатствамъ и торговать по мелочамъ величайшими истинами, — если я расположена къ вамъ лично и не могу обмануть васъ, потому что вы меня поняли, если я еще въ силахъ пригодиться вамъ такъ или иначе — такъ за что же вы меня выдаете, да вдобавокъ еще иностранцамъ?!» — вотъ что она мнѣ внушала.

«Вернитесь ко мнѣ, я все забуду!» — еще бы! А сама думала: «попадись теперь мнѣ въ руки — такое устрою, что отъ меня тебѣ развѣ одинъ путь останется — пулю въ лобъ… Да и теперь — берегитесь, вы окружены такимъ кольцомъ, что вся ваша холодная голова вамъ не поможетъ!»