Люди, идолы и боги - Амброджо Донини

Противоречивы сведения четырех евангелий о месте, где, по преданию, родился Иисус. Особенно неправдоподобно указание на Вифлеем, «град Давидов». В местности, до сих пор считающейся связанной с рождением Иисуса, до IV века находилась языческая молельня, посвященная рождению Адона, местного божества мистических культов. Указание на Назарет как на место жительства семьи Иисуса после «возвращения» из Египта отвечает стремлению откликнуться на библейское пророчество: «Он Назореем наречется»[245]. Но связь прозвища Назарей, Назорянин или Назарянин с Назаретом достаточно сомнительна.

Ни один древний текст, ни еврейский, ни языческий, не упоминает о подобной местности. Критика видит в имени Назарей скорее всего искаженное греческим переводом слово Незир, означающее в арамейском языке того, кто посвятил себя особым обетом служению божеству: нечто вроде «принявший обет непостригания» или «посвященный богу». И кроме того, имя Иисуса, как мы уже видели, означает «помощь бога» или «посланный Яхве». Выражение «Иисус Назарянин» может быть очень точно передано ТЕРМИНОМ «посланный Яхве, посвященный богу».

Провозглашение царства божия

Итак, остается только предполагать, что Иисус родился и какое-то время, но не позже 70 года н. э. жил в неведомой местности Галилеи и в детстве сроднился с тем сладостным пейзажем, с равниной, где постоянно веял легкий ветерок, с теми великолепными просторами, которые столь красочно описывает Ренан в своей «Жизни Иисуса». Его отцом должен был быть скромный человек, столяр, по преданию. Бок о бок с Иисусом жило не менее шести его братьев и сестер. Евангелие от Марка сообщает нам имена четырех его братьев: Яков, Иосиф, Иуда и Симон. Мать Иисуса церковь сделала предметом настоящего культа, который от века до века все ширится и украшается. Легенда о девственности Марии возникла во II веке и должна была дать доступное для народа объяснение, каким образом Иисус одновременно был настоящим человеком и настоящим сыном бога, зачатым святым духом.

Все культурное образование Иисуса должно было состоять в библейском и апокалиптическом обучении. Следует понимать, согласно писанию, что он встретил Иоанна в пустыне, и тот впервые побудил его к пророчеству, одновременно произведя обряд очищения, подобно тому, как это практиковалось в общине Мертвого моря. Может быть, какую-то долю правдоподобия имеет рассказанный в евангелиях эпизод, связанный с началом его пророчества, когда мать и братья явились в Капернаум, чтобы забрать его и силой вернуть в дом, опасаясь за его рассудок.

Главным в пророчестве Иисуса была благовесть о царстве божием, которая, возможно, принимала в его устах более «духовный» смысл, нежели в других сочинениях той эпохи[246], что, возможно, объясняет незначительную поддержку, которую он встретил в палестинских массах, так как он не указывал им никаких перспектив действия. Убежденно верил в чудо, как вообще верили в его среде, и считал, что может обнаружить свою собственную силу, рассматривая себя «божьим избранником».

Деятельность Иисуса длилась, как видно, менее года, может быть, только три или четыре месяца. Несколько сподвижников из числа беднейших жителей Галилеи, должно быть, примкнули к нему. Но в Галилее он не имел успеха. Естественно, что он мог возбудить классовые гонения со стороны господствующих еврейских слоев. Однако евангельское толкование, возлагающее ответственность за его осуждение на иудеев, исторически не обосновано и отвечает одним лишь более поздним требованиям полемики. Гораздо более правдоподобна решающая роль вмешательства римских властей. Мифично существование двенадцати апостолов, хотя возможно, что группа учеников, мужчин и женщин, сопровождала его в странствиях в окрестностях Капернаума, Тивериадского озера, по Галилее и, наконец, в Иудее, на пути к Иерусалиму, где он был осужден на смерть.

Смерть и воскресение

Чтобы понять, что собой представляло в палестинском обществе I века н. э. мессианство подобной Иисусу личности, не обязательно обращаться к одним лишь свидетельствам кумранских манускриптов о «страстях и смерти» Учителя справедливости или к истории средневекевых ересей, апокалиптических движений эпохи Иоахима да Фьоре, монахов XIII века и восставших во имя «царства божия» в начале лютеранской реформы немецких горожан[247].

Можно взять гораздо более близкий нашему времени пример, почти не оставивший следов в силу тех или иных условий современного общества, однако отличающийся с религиозной точки зрения всеми основными признаками легендарной истории Христа. Мы говорим о драме Давида Ладзаретти.

Менее ста лет тому назад, вскоре после создания объединенного итальянского государства, этот скромный тосканский возчик, свидетель безысходной нищеты дровосеков и батраков Монте Амиата, выступил провозвестником новых времен, мессией, нисшедшим свыше, чтобы «принести мир и переделать законы». Он шумно порвал с церковными и гражданскими властями.

Все эти непродолжительные (с 1868 по 1878 год) и характерные события закончились трагически.

Подобно тому как вера в царство божие отражала в иносказательной форме господствовавшую в ту эпоху во всем восточном мире монархическую форму правления, так и Ладзаретти, который провел несколько лет в эмиграции во Франции и познакомился там с некоторыми течениями утопического социализма сенсимонианского типа и с республиканскими тенденциями, написал на знамени своего «Святого крестоносного воинства»: «Республика есть царство божие», что повергло в страх и ужас власть имущие слои Мареммы и трусливых защитников Савойской монархии. Этого было достаточно, чтобы «пророк», спускавшийся с Монте Лаббро и Арчидоссо во главе процессии ангелов и апостолов из числа его приверженцев, распевавших псалмы и причудливо разряженных, был хладнокровно убит карабинерами по приказу чиновника общественной безопасности.

Официальная историческая наука говорила о нем, как о «параноике», а о его движении, как о явлении «коллективного психоза», не давая себе труда выявить за фантастическими образами извечные признаки волнующих социальных запросов. Еще и сейчас последние ладзареттисты, живущие на холмах Амиаты, говорят о своем мученически погибшем мессии, как о «втором Христе», а в успешной борьбе крестьян — коммунистов и социалистов этой местности они видят подтверждение его сверхъестественного вмешательства.

Легендарная память о страстной неделе Иисуса тоже является другим возвышенным творением христианства.

Может быть, и была эта последняя общая трапеза перед арестом, последняя вечеря, на которой, согласно попыткам воссоздать события, Иисус якобы повелел своим собратьям хранить в неприкосновенности, несмотря на превратности смутного времени, веру в теперь уже скорое пришествие царства божия[248]. Арест Иисуса римскими воинами распугал его немногочисленных учеников. Приговор имперских властей мог быть основан на его претензии быть мессией, то есть царем иудеев[249]. Только этот момент в его проповеди и мог обеспокоить римлян, и, естественно, он привел его к крестной муке. Все остальное касалось веры.

Критика Библии занималась проблемой воскресения Иисуса, пытаясь отыскать происхождение распространенного в древности верования в воскрешение из мертвых, и установила, что рассказ о находке в Иерусалиме пустой могилы возник позже другого апологетического доказательства «галилейского» воскресения, согласно которому первые явления народу воскресшего Христа произошли в северных районах Палестины. Все подобные рассказы возникли многие десятилетия спустя после оформления первоначальной евангельской легенды[250].

Религии спасения, основанные на культе божественных или полубожественных существ, которые умирают и воскресают, не только влияли на детали рассказа о воскресении Иисуса, но и обусловили более легкое восприятие мифа, пока в конце концов это поверье не стало решающим для успеха новой религии.

«Блаженные и бедные»

Беднякам Израиля, ожидавшим пришествия царства справедливости, евангелия отвечали устами Иисуса: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят царствие божие, пришедшее в силе»[251].

Подобные надежды не сбылись и преобразовались в духовную благовесть. Однако это не означает, что идея царства не входит в качестве важнейшей составной части в одержавшее победу христианство и не является одним из идеологических отражений разложения античного общества.

«И еще говорю вам: удобнее верблюду[252] пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царство божие» — внушает Иисус в синоптических евангелиях[253]. К этому Иисус добавляет: «Многие же будут первые последними, и последние первыми»[254]. И еще в нагорной проповеди: «Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь… Напротив горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете»[255].