Старшая сестра - Воронкова Любовь Федоровна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
БАБУШКИНЫ СКАЗКИ
Первое, что сделала бабушка Устинья, поселившись в квартире Стрешневых, – это повесила в спальне икону.
Изюмка вечером увидела в углу тёмное лицо с яркими белками глаз и выбежала оттуда с криком. Зина вздрогнула и сделал кляксу в тетради.
– Ну что ты, Изюмка! – Зина обняла сестрёнку, прижавшуюся к её коленям. – Чего испугалась?
– Картинка страшная… – Изюмка показала рукой на дверь спальни.
– «Картинка»! – Бабушка сдвинула на лоб очки и опустила чулок, который штопала. – Да нешто это картинка? Это лик божьей матери, богородицы… Ох, греховодники, ничего-то они не знают!
Антон поднял голову от задачника:
– Это богова мама, да?
– Ты решай, решай, Антон, – остановила его Зина. – Когда сделаешь уроки, тогда и разговаривай.
Но тут вмешалась Изюмка:
– А у неё от головы лучики идут. Разве так бывает?
– Никогда не бывает, – ответила Зина.
– У бога всё бывает, – возразила бабушка, задетая уверенным тоном Зины: – он всё может и всё знает. Вот ты сидишь и уроки учишь, а он знает. И о чём ты сейчас думаешь – он тоже знает.
– Бабушка, – вмешалась Зина, – а он знал, как фашисты в наши дома бомбы бросали?
– А нешто не знал? Он всё, батюшка, отец небесный, видел.
Зина сердито усмехнулась:
– Вот так отец! В людей бомбы бросают, а он сидит да смотрит.
– А значит, так надо было. Испытание посылал. Пути божий неисповедимы. На всё его святая воля. А без его воли и волос не упадёт с головы! Так-то…
– Значит, и все плохие дела тоже по его воле делаются? – Зина начинала горячиться. – Вот я сейчас возьму да изобью Изюмку ни за что – значит, божья воля будет? Или дом подожгу?
– Ну, бог тебя и накажет.
– Но, бабушка, – закричала Зина, – за что же он будет меня наказывать, раз всё по его воле делается? Это нечестно. Значит, он сам решит – пусть Зина отколотит Изюмку, а потом сам же за это и накажет!
– Тьфу ты, греховодница! Согрешишь тут с вами! – Бабушка отложила чулок и встала. – Пойти к ужину сварить чего-нибудь…
А Зина, разволновавшись, глядела в учебник и никак не могла понять, что там написано.
– Ты смотри не спорь с бабушкой, – прошептал Антон Зине, – а то ещё возьмёт да уедет!
Зина мрачно взглянула в его широкие, светлые, встревоженные глаза и, ничего не ответив, снова уткнулась в книгу. Да, с бабушкой спорить нельзя. При ней все дела у них наладились. Придёшь домой из школы, а на плите уже обед варится, и в комнатах чисто, и пуговицы у ребятишек пришиты, и чулки заштопаны. И сама бабушка такая опрятная, бодрая, никогда ни на что не жалуется, как другие: то болит да другое болит. Если даже что и болит у неё, то помалкивает. Может быть, привыкла молчать, долго жила одна, а когда человек живёт один, то кому же жаловаться! И красивая у них бабушка, хоть и морщинки на лице. А чуть выйдет на улицу, так и разрумянится вся, как ягодка. Но вот дался ей этот бог! Дня не пройдёт, чтобы не поговорила бабушка про бога да про святых угодников божьих. Сначала Зина молчала, потом стала возражать, спорить…
Изюмка долго не могла привыкнуть к тёмному лицу с белыми глазами, которое глядело из угла в спальне. Она боялась спать – и Зине приходилось сидеть у её постели, пока Изюмка не заснёт. Зина повесила на спинку её кровати тёплый платок, чтобы ей не видно было иконы.
– А она меня тоже не видит? – спрашивала Изюмка.
– Нет, не видит, – успокаивала её Зина.
– А она смотрит?
– На тебя мама смотрит, а не она. Видишь нашу мамочку?
Изюмка поворачивалась к маминой фотографии. И ей казалось, что то страшное белоглазое существо в золотом венке, которое зачем-то поселилось в их тёплой уютной спаленке, боится маму. И если мама смотрит на Изюмку, то можно спать спокойно – уж мама-то её в обиду не даст никому.
Бабушка как-то нечаянно вошла в спальню и услышала этот разговор.
– Ну и чему же ты ребёнка учишь? – рассердилась она на Зину. – Нешто мать-то у вас святее богородицы была? Ну, погоди ужо, погоди! Вот бог-то тебя накажет! Ещё как накажет-то – спохватишься!
Изюмка, услышав, что бог накажет Зину, раскричалась и расплакалась.
– Я не дам Зину! – плакала она. – Зина, я не дам тебя! Пусть он не приходит! Это наш дом!
Зина еле успокоила её. Она шептала Изюмке в ушко, что никто её не накажет, потому что никакого бога и на свете-то нет. Но уж так шептала, что бабушка ничего не слышала.
Зина с затаённой тревогой ждала, не скажет ли бабушка что-нибудь отцу за ужином, не пожалуется ли на неё. Но бабушка уже опять была весела и приветлива, пила горячий чай, дула в блюдце и с каждой чашкой становилась всё румянее. Зина успокоилась. Вот и хорошо. А зачем отцу знать все их размолвки да маленькие неурядицы – мама велела беречь отца.
Зина стала осторожнее с бабушкой. Не хотелось её сердить. Но что было делать ей, если она сама невольно сердилась на бабушку!
Следующая ссора у них произошла из-за Антона. Зина немножко запоздала из школы. Она пришла, когда Антон садился обедать. Антон не видел, как она вошла, а Зина так и застыла в дверях от изумления. Парнишка, собираясь сесть за стол, стоял перед открытой дверью спальни и, глядя на богородицу, крестился широким крестом.
– А теперь кланяйся боженьке, – учила его довольная бабушка, – «Господи, благослови!»… Вот так. Тебе бог здоровья пошлёт.
– Бабушка! – не сдержавшись, крикнула Зина. – Зачем вы его учите? Зачем, ну?
– А нешто я плохому учу? – возразила бабушка. – Я не плохому учу. У сиротинки бог – первая защита.
– Антон, ты что это… – Зина готова была нашлёпать его от досады. – Богу молишься, да? Отсталый ты человек! Ведь тебя же в пионеры не примут!
– А почему не примут? Вот ещё! – сказала бабушка, наливая Антону супу. – Ещё как примут-то! А нешто мы пойдём в трубы трубить, что богу молимся? Эва! Мы ведь тоже не дураки, жизнь понимаем.
– Значит, обманывать будете?
– Какой тут обман? – Бабушка снисходительно махнула рукой. – Да если и обмануть маленько – с умом, конечно, обмануть, – то какой тут грех? Сиротке простится, ему свою жизнь-то потруднее устраивать, чем у кого отец да мать для него дорогу пробивают. Ничего. Я плохому не научу – кровные, чай, внуки-то, не чужие. Надо к порядку привыкать. А то что же за порядок: садятся за стол – лба не перекрестят, вылезут из-за стола – также. Не поблагодарят отца небесного.
