Сын теней - Джульет Марильер

— Духи пучины, народ Мананнана, обитатели темных, загадочных вод, прислушайтесь ко мне. Несите этого человека, подобно сильному, могучему дубовому кораблю, гордо и уверенно разрезающему волны. Именно таков он был при жизни.

Я снова прошла вперед и теперь смотрела на север, спиной к холму, лицом к торфяному кургану.

— Вы, жители подземного мира, чьи песни звучат в глубинах земли, вы, приближенные к великому сердцу нашей плодородной матери, услыште меня. Примите растерзанную оболочку этого доброго человека и дайте ей применение. Пусть в смерти он питает новую жизнь. Да станет он частью старого и частью нового, ибо они неразлучны.

Почти все. Я вернулась к изголовью могилы и встала рядом с Браном, лицом к югу.

— И, наконец, я призываю вас, светлые саламандры, духи огня! Проснитесь, воссияйте и примите обратно то, что принадлежит вам. Этот человек был добрым кузнецом, лучшим в этой части Галлии и за ее пределами, так о нем говорили. Его ремесло было связано с огнем, он использовал его разумно и уважал его силу. Используя его жар, он ковал оружие и инструменты, трудился и истекал потом, и гнул железо, подчиняя его своей воле. Искра к искре, пламя к пламени, позвольте его духу воспарить в небеса вместе с жаром ваших костров.

Выше по склону холма все еще горел наш собственный маленький костерок. Сейчас его дымок доносило до нас порывами переменчивого ветра. Можно было почувствовать запах порошка, который я бросила на угли — совсем чуть-чуть, но аромат был чистым и сильным. Корни арники и кервеля, истолченные в муку и лежавшие на самом дне моей сумки как раз для подобного случая. Мне никогда не приходилось делать этого раньше, и я отчаянно надеялась, что не придется и впредь.

Минуту мы постояли молча, а потом я взяла полную горсть земли и бросила в могилу. И вдруг обнаружила, что выплакала еще не все слезы. Но я проглотила их и заставила себя спокойно стоять, пока Бран с помощью лопаты довершал начатое. Быстро и аккуратно. Вровень с землей. Поверх набросал сухих листьев, пару веток. И все теперь выглядит так, будто никто никогда не проходил здесь, разве что быстрая белка да пугливая мышь. Тело скоро смешается с землей. Дух отлетел. Я сделала все, что могла, чтобы облегчить ему путь.

А теперь все закончилось, и мне больше не удастся избегать вопросов. Я уже не могу жить сегодняшним днем и делать вид, что завтрашний день меня не касается. Мне придется с ним поговорить. И спросить, что теперь будет с нами обоими.

Но мы оба молчали. Мы вернулись к огню, я собрала свои вещи, а он приготовил какую-то еду, не помню точно, что это было. И мы просто сидели и ели в полном молчании. Потом он вынул серебряную флягу из кармана, откупорил ее и выпил. И передал флягу мне, я тоже отпила глоток. Все-таки, крепкая штука. Я почувствовала себя немного лучше. Костер прогорел, но острый запах арники все еще витал в воздухе. Я вернула флягу. Мы не смотрели друг на друга. И молчали. Возможно, каждый ждал, что разговор начнет другой. Время шло, солнце двигалось к западу, надвигались тучи. Воздух стал тяжелым и влажным. Домой, отстраненно подумала я. Мне нужно домой. Надо спросить его. Но я ничего не спросила. Во мне росла печаль, чувство потерянности, будто я внезапно очутилась на незнакомой дороге в неизвестной стране. И вместо того, чтобы все обдумать, я просто тихо сидела, время от времени принимала протянутую флягу, а после возвращала ее. Через некоторое время фляга опустела, а мы все молчали. Голова у меня кружилась, мысли расплывались. Как можно жить без прикосновений другого человека? Разве это — не первое, что встречает нас в этом мире, когда нас кладут на живот матери? Ее рука гладит тебя по спине, ласкает голову, мама улыбается сквозь слезы усталости и умиления. Это любовное касание — самое первое твое ощущение в этом мире. Позже мама станет держать тебя на руках и петь тебе песню. Иногда простенькую, иногда очень старую, как, например… как там поется?.. есть такая колыбельная — маленький кусочек песни на таком древнем языке, что никто уж не помнит, что означают слова. Я начала тихонько мычать ее про себя. Мама пела эту песню нам с Шоном так часто, что она глубоко засела мне в память. Здесь, в месте, принадлежащем древним духам, эта песня звучала уместно. Пока я пела, порыв ветра пронесся по склону холма, где было скрыто отверстие, и я снова услышала этот слабый глубокий гул, то усиливающийся, то исчезающий, будто он часть моей песни, будто мои слова рождаются из глубин самой земли. «Прыгай, — произнес голос. — Прыгай немедленно». По моей щеке поползла слеза… а возможно, капля дождя? Если я и плакала, то не понимала почему. Песня закончилась, но низкий голос ветра продолжал звучать, а тучи все собирались. Я поглядела на Брана, готовая предложить ему укрыться от дождя. Странная серая лошадка уже спряталась под деревьями.

Бран спал. Не удивительно, ведь он не имел возможности, как я, немного поспать до зари. Он выглядел совершенно невероятно: ярко разукрашенная кожа, толстый кожаный ремень и оружие совершенно не соответствовали позе — подтянутые к груди коленки, рука под щекой, кулак около рта. В этой позе он напоминал легко ранимого ребенка. Под глазами у него чернели синяки. Даже такой человек как он не мог столько времени без ущерба для себя прожить без сна. Я тихонько встала, взяла его куртку и аккуратно накрыла спящего. Мне совершенно не хотелось его будить, я знала, ему не понравится, что его застали вот так, совсем беззащитным. Самое лучшее — оставить его одного. Самое лучшее, по правде говоря, было бы взять лошадь и острый нож, да и уехать. Домой. Поскакать на юг, к Семиводью. Если ехать быстро, до заката можно добраться до дороги.

Но я никуда не уехала. Я только отошла достаточно далеко, чтобы не стеснять его уединения. Потом завернулась в одеяло, на случай дождя, захватила с собой лампу, на вечер, пошла к другому краю холма, туда, где озеро — и там устроилась на гладких камнях. Небо постепенно темнело, приобретая фиолетовый закатный оттенок. Облака все так же проносились над головой, темно-серые, розоватые по краям. Вдалеке гремел гром. Трусиха, пожурила я себя. Почему ты не уехала, пока могла? Ты же хочешь домой, так ведь? Тогда почему не ухватиться за этот шанс? Идиотка. Но под всеми этими словами я была на удивление спокойна — такое чувство испытываешь, когда ступаешь в неизведанное, когда все вдруг меняется, и ты ждешь, чтобы понять, что происходит вокруг.

Я сидела там долго. Уже стемнело, только неяркий круг от светильника отражался в черной воде. Несколько крупных дождевых капель ударились о камни. «Пора идти внутрь», — подумала я. Но не могла этого сделать. Что-то держало меня. Что-то заставляло оставаться на месте, среди этих странных обтесанных камней, вздымавшихся высоко над папоротником, где в порывах ветра мне слышался голос самой земли. Возможно, я просижу здесь всю ночь. Возможно, я останусь здесь в темноте, а утром окажется, что к кругу прибавился еще один странный, разрисованный камень, а Лиадан исчезла…