Порочный ангел - Дженнифер Блейк

— Нет… — от ужаса она даже лишилась голоса. Грант ничего не ответил, он проверил свой револьвер и после этого стал заполнять патронташ.

— Когда ты уходишь? — наконец спросила она.

— Через час, как стемнеет.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать? Приготовить еду?..

— Нет времени. Хотя кое-что ты можешь сделать… — он остановился, и руки его застыли над горкой металлических патронов.

— Что? — спросила она, поскольку он не продолжал.

— Если что-то случится… Если дело кончится плохо… Я хочу, чтобы ты взяла деньги, которые я оставил в комоде, и уехала из Никарагуа, когда сможешь и любым способом.

— Грант…

— Я серьезно говорю. Это не война. Это полное уничтожение. Если Гранада падет, ты, как женщина офицера ополченцев, как Ангел Фалангистов, будешь для людей Мора первой мишенью. И что они с тобой сделают — об этом невыносимо даже думать.

— Вы победите. Ты вернешься. Ты должен вернуться, — прошептала она с побелевшим лицом.

— А если нет? — в глубокой голубизне его глаз отразилась та же нестерпимая боль, какую она уже видела в глазах мужчин на столе хирурга. Схватив ее за руки, он умоляюще сказал:

— Пообещай мне.

Она заставила себя кивнуть, хотя едва не задыхалась от слез. Неожиданно он прижал ее к себе и осыпал поцелуями шею, лицо, глаза, жадно ища губами ее сладкие губы.

— Боже… — прошептал он, поднял Элеонору на постель и овладел ею в ворохе юбок. После быстро оделся, решительно застегнул ремень, потом вернулся, чтобы в последний раз поцеловать ее в губы и грудь. И ушел, не оборачиваясь, оставив ее с невысохшими глазами и все еще звучащим в ушах хриплым от страсти голосом, когда он сказал:

— Мне следовало любить тебя еще крепче…

Раненые из Санта-Росы стали поступать к утру — ходячие раненые, на лошадях, все бледные от близкого столкновения со смертью. Одни пылали от гнева, другие жаждали отплаты, клялись отомстить за друзей, убитых Мора. Иные держались тише, с горькой затаенной ненавистью к врагу. Но можно было не сомневаться, что за одну ночь война для фалангистов стала кровавой бойней. Элеонора работала с врачом, удаляя пули, очищая раны, зашивая колотые раны, но мысли ее были с Грантом на марше, она пыталась представить себе, что он делает, отдыхает ли возле лафета или ест наспех состряпанную еду, добытую у индейцев, живущих в крытых соломой хижинах. Позднее, утром, пошел дождь, и его мрачные потоки смывали с домов пыль, превращали в реки канавы вдоль улиц, которые после стольких дней под палящим солнцем не в состоянии были впитать всю воду. В госпитале пришлось зажечь лампы, а проемы окон закрыть от задуваемого ветром дождя. Но вода все равно проникала и, соединившись с удушливой жарой комнат с низкими потолками, превращала палату в парилку. На марше в такую погоду тоже, видимо, нелегко.

Приоткрыв окно, чтобы вылить из таза воду в ржавый поток, несущийся по канаве, Элеонора на миг задержалась, чтобы глотнуть свежего воздуха. Она смотрела, как дождевые струи льются с красных крыш, в десятый раз спрашивая себя, взял ли Грант плащ и не станет ли хуже его ране от сырости. Разрез, сделанный, чтобы вынуть пулю, зажил, превратившись в красно-пурпурный шрам, но не рассосался; остался рубец.

В ушах у нее стоял шум падающего дождя, и она не слышала, как рядом с ней оказался Луис, не заметила его, пока тот не встал прямо за ее спиной. Элеонора испуганно повернулась, когда он взял из ее рук таз и передал проходившему мимо ординарцу.

— Вы не пошли с ними? — спросила она удивленно, когда он поздоровался.

— Мне ведено защищать Гранаду, — поморщился он, — и выполнять еще более неприятные задачи.

— О? — она перестала вытирать руки, невольно вцепившись в фартук.

— Ну, такие, например… Как сообщить вам, Элеонора, что сегодня утром ваш брат был арестован по обвинению в передаче информации врагу.

Она впилась в него глазами, краски с ее лица исчезли. Такое обвинение означало смерть.

— Почему? Как?

— На него поступил донос. Он обвиняется в том, что получал сведения в особняке Гранта из его бумаг и продавал их агентам Вандербильда, которые поддерживают деньгами Коста-Рику в ее попытках вытеснить генерала.

— Но… Кто его обвиняет? Может, эта… — Она не смогла продолжать, вспомнив слова Гранта о том, что костариканцы уже поджидали полковника Шлезингера и его людей. Интересно, покидая ее, знал ли он, что Жан-Поля должны арестовать?

— Это не Грант, уверяю вас. Приказ пришел из администрации генерала. Обвинение основывается на жалобе, поданной женщиной, с которой ваш брат жил, Хуанитой.

— Не может быть, — сказала она, глядя в озабоченные глаза испанца. — Жан-Поль не мог такого сделать. И он никогда не смотрел в бумаги Гранта в особняке. Я сама все время была рядом.

— Я так и знал, что вы это скажете, моя дорогая. И это меня беспокоит. Здесь попахивает предательством. И я боюсь за вас.

— Что?

— Подумайте сами. Хуанита вас ненавидит. Она вступает в связь с вашим братом, который имеет доступ в дом полковника, затем доносит на него. Почему? Я боюсь заговора…

Он прервал свой рассказ, когда у главного входа послышался шум. Вошел майор Невилл Кроуфорд в сопровождении отряда из восьми человек, с ружьями, с примкнутыми штыками. Он обвел глазами комнату и остановил свой взгляд на Элеоноре. Указав солдатам следовать за ним, двинулся между рядами коек к ней. С серьезным лицом он вытянулся по стойке смирно.

— Я должен сообщить вам, мисс Элеонора Колетт Виллар, что вы арестованы. Прошу вас следовать за мной.

— По какому обвинению? — резко спросил Луис.

— Государственная измена. Оказание помощи врагам республики Никарагуа.

— Кто подписал приказ?

— Если вам так надо знать, там стоит подпись генерала Уокера.

— Когда он успел? Он же уехал из Гранады, — процедил Луис сквозь стиснутые зубы.

— Я только выполняю приказ, — сказал майор Кроуфорд, и от гнева его лицо залилось краской.

— Восемь солдат — не слишком ли много для выполнения такого приказа? Вы что, полагали, что она нападет на вас? — Он бросил суровый взгляд на стоявших за спиной майора.

У майора Кроуфорда готового ответа не было. Он обвел глазами госпитальную палату, в которой вдруг стало очень тихо. Раненые из кроватей беспокойно наблюдали за происходящим. Паренек с пшеничными волосами через три койки от них отбросил простыню и хотел было встать. Майор проглотил слюну.

— Извините, но, может, вы пройдете, Элеонора… Мисс Виллар?

Другой больной принялся выбираться из кровати, потянувшись за самодельным костылем, прислоненным к стене. Элеонора не могла допустить стычки между больными безоружными людьми и вооруженными солдатами, слепо подчиняющимися приказу. В сумеречной палате мертвенным блеском сверкали штыки.