Дом у озера Мистик - Кристин Ханна

Он улыбнулся дрожащей улыбкой.

— Знаю, милая.

Он на руках отнес ее обратно в дом и бережно положил в кровать. Иззи забралась под одеяло, но ей не хотелось оставаться одной. Она взяла с тумбочки книжку. Это была ее драгоценная «Золушка», которую когда-то бабушка подарила маме, а мама — Иззи.

— Папа, можешь почитать мне сказку?

Ник сел рядом с ней на кровать и очень бережно открыл книгу на первой странице. Он читал так, как всегда читал Иззи, — с энтузиазмом, с удовольствием, на разные забавные голоса. Иззи сидела, прислонившись спиной к подушке, и строго смотрела на яркие картинки в книжке. Когда Ник закончил читать, она некоторое время молчала, потом спросила:

— А что случилось с мамой Золушки?

Ник ответил:

— Я думаю, мама Золушки отправилась на небеса.

— Вот как!

— И знаешь, что я думаю?

Иззи помотала головой:

— Нет.

— Я думаю, что они с твоей мамой теперь подруги, они смотрят на нас сверху, проверяют, все ли у нас в порядке.

Иззи кивнула. Она и сама так думала.

— Энни сказала, что когда идет дождь, это мама и ангелы плачут.

Ник отвел с ее лица прядь волос.

— Энни много всего знает.

Иззи отвернулась от отца, чтобы он не увидел в ее глазах слезы.

— Папа, я начинаю ее забывать.

Ник обнял девочку, привлек ее к себе и нежно погладил влажную щеку.

— У мамы были самые красивые глаза на свете, и, когда она на тебя смотрела, возникало чувство, что дождь кончился и твоего лица коснулся солнечный свет. И у нее один передний зуб был неровный, а у левого уха была крошечная родинка. Она тебя любила, Иззи.

— Папа, она нас обоих любила — меня и тебя.

Ник ничего не сказал, а поцеловал Иззи в кончик носа, и это напомнило ей времена, когда она была совсем маленькой; тогда он часто так делал. Впервые с тех пор, как умерла ее мама, Иззи не было страшно. Визг, который прятался в ней несколько месяцев, съежился, как изюминка, и укатился. Теперь Иззи знала, что все будет хорошо и папа ее любит. Она крепко зажмурилась, очень крепко, чтобы не заплакать, как малявка, а когда открыла глаза, не могла поверить тому, что увидела.

— Папа! — позвала она.

— Что, Солнышко?

Иззи медленно подняла левую руку. Она совершенно ясно видела маленькую черную перчатку, торчавшую из рукава рубашки. Иззи прикусила нижнюю губу и замерла, боясь пошевельнуться. Потом медленно потянула перчатку, высвобождая на волю руку.

— Папа, ты видишь?

Ник посмотрел на ее руку. Иззи была уверена, что папа видит ее, но он удивленно посмотрел на Иззи и спросил:

— Что я должен видеть?

Она тряхнула рукой.

— Я вижу свою руку. А ты?

Ник охнул и сказал глухим голосом:

— Да, я вижу твою руку.

Потом он медленно, как будто боясь, что Иззи помешает ему это сделать, снял с ее руки перчатку.

Иззи захихикала, шевеля пальцами.

— Папа, значит, я останусь с тобой.

— Да, Иззи, похоже что так, — проговорил Ник и закрыл лицо руками.

Иззи оторвала взгляд от своей руки и увидела очень странную вещь: ее большой, сильный папа плакал.

Она нас обоих любила.

Ник лежал в кровати, заложив руки за голову, и думал над тем, что сказала Иззи.

Она нас обоих любила.

То, во что он очень долго не мог поверить, прозвучало из уст ребенка с такой уверенностью… По его лицу лились слезы, которые он прятал больше года. Он любил свою жену, любил ее с тех пор, как увидел впервые, но в последние несколько лет он об этом забыл, он видел только наступившую тьму и забыл про свет. А Кэти его любила, любила всем своим разбитым, измученным сердцем.

— Кэт, я тебя любил, — прошептал он в тишине своей одинокой спальни.

Городской ежегодный фестиваль начался, как всегда в последние сто лет, в первую субботу мая. Над Мистиком нависло низкое серое небо, дождь поливал навесы над фасадами магазинов, по мутным ручьям, устремившимся к стокам, вдоль тротуаров плыли, кружась, сорванные ветром первые зеленые листья.

На Энни был блестящий желтый дождевик и бейсбольная кепка с эмблемой «Сиэтл Маринерс», джинсы она заправила в черные резиновые сапоги. Рядом стоял Хэнк, жуя булочку домашней выпечки, купленную в киоске «Ротари клуба». По Мейн-стрит, поднимая брызги, медленно двигался парад. Здесь были пожарные и полицейские машины, отряды бойскаутов и шесть девочек в розовых пачках из «Школы танцев Эсмеральды». Это трогательное представление заворожило Энни. Она с детства помнила, что колонна пройдет шесть кварталов, потом повернет и двинется обратно. Она вдруг осознала, что, оказывается, скучала по этому зрелищу. Как она могла об этом забыть? Она стала жить в Калифорнии, в городе, где местные парады возглавляют знаменитости и финансируют корпоративные спонсоры, и растила дочь в доме за высокой оградой. Энни вдруг поняла, что не хочет туда возвращаться. И эта внезапная уверенность удивила ее. Сознавать, что впервые в жизни она отважилась принять решение самостоятельно, ни под кого не подстраиваясь, было приятно. Она больше не хочет жить в Калифорнии, не хочет и не будет. После развода, когда Натали уедет учиться в колледж, она сможет вернуться в Мистик, может быть, даже открыть здесь книжный магазин.

Мечты. Это такая роскошь, а она отказалась от многих даже без борьбы. Больше этого не будет.

Энни повернулась к отцу.

— Папа, хочу тебя кое о чем спросить. Как ты думаешь, этому городу нужен книжный магазин?

Хэнк улыбнулся:

— О да, он нам давно нужен. Помню, твоя мама мечтала открыть книжный магазин.

Энни поежилась. На секунду у нее возникло странное чувство, будто мама была где-то здесь, совсем рядом.

— Правда? Я подумываю о том же.

Отец посмотрел на нее долгим суровым взглядом:

— Энни, тебе сейчас больно и тебе хочется убежать, но не забывай, где твоя настоящая жизнь. Ты никогда не будешь жить в Мистике. Кроме того, ты не бизнесмен, а домохозяйка.

Он обнял ее за плечи и привлек к себе.

Энни больно задело, что отец в нее не верит. Она впервые в жизни задала себе вопрос, сколько же лет отец кормил ее с ложечки пищей, приготовленной из сомнений в собственных силах. Когда это началось? В детстве, когда он впервые посоветовал ей не забивать ее хорошенькую головку ненужными вопросами? Или позже, когда он твердил, что Блейк обо всем позаботится?

Будь Энни другим человеком, она бы могла рассердиться, обидеться, но она была такой, какой была, и на душе у нее остался лишь горький осадок грусти. Ее отец — человек другого поколения, и он делал для своего единственного ребенка все, что было в его силах. Будь его жена жива, все могло бы сложиться по-другому. Но ее не было, и с ее смертью Хэнку пришлось взяться за роль, с которой ему нелегко было справиться. Все, что он знал о женщинах, он узнал от собственной матери, усталой, измотанной жизнью женщины, которая умерла в сорок семь лет. Ее свел в могилу тяжелый труд. Хэнк, как и его отец, вырос в Мистике и мало что видел за пределами этого городка. Он сделал все, что мог, чтобы Энни получила образование, чтобы она могла найти мужа, который обеспечит ей лучшую жизнь, чем та, для которой ее растили.