Сон Демиурга - Алексей Корепанов

За спиной доктора Самопалова тихо охнула Юлечка. Она усиленно изучала английский язык по какой-то новейшей методике и тоже все понимала. «Вне игры» оставался только бывший грузчик Ярик, чье владение английским не простиралось со школьных еще лет дальше команд «стрельба», «вперед» и «менять оружие» в компьютерных играх.

Доктор Самопалов не знал, что сказать. Ральф Торенссен медленно встал на ноги. Ростом он превосходил даже по-баскетбольному долговязого Ярика и был гораздо шире в плечах. Еще раз обведя взглядом бокс, он наткнулся на лицо бесконечно далекого от всех проблем Игоря Владимировича Ковалева – и замер. Но ненадолго.

– Опять бред, – с горечью сказал Торенссен, обреченно качая головой. – Это же таэльсанский Сфинкс, король Таэль. Он на камне нам показывался, на реке. Господи, ну когда же это кончится!

Доктор Самопалов обернулся к медсестре:

– Юлечка, попросите его рассказать более подробно. У меня словарного запаса не хватает.

Юлечка поспешно покивала, на щеках ее вспыхнул румянец. Прерывающимся голосом она задала вопрос.

Ральф Торенссен оторвал взгляд от безмятежного лица Ковалева и как-то утомленно и безнадежно махнул рукой:

– Бред, видения… Все эти короли, воины… Славянские парни… Драконы, пророчества… Лонд Гарракс… Все эти маги – мерлионы-ольвиорны… Я сижу в брюхе у этого чертова Марсианского Сфинкса и брежу… И Элси тоже бредит, и Уотти… Все это только иллюзия… И вы – тоже иллюзия, продолжение бреда…

Доктор Самопалов на некоторое время окаменел.

«Маг Мерлион… Марсианский Сфинкс… Иллюзия… Призрачный Сфинкс…»

Тот, кто назвал себя Ральфом Харолдом Торенссеном, был, по всей вероятности, очередным творением Демиурга-Ковалева. Или же…

– «Арго», – деревянным голосом произнес доктор Самопалов и замешкался, вновь подбирая английские слова. – Вы из экипажа космического корабля «Арго»?

Ральф Торенссен уныло покивал:

– Я же говорю – бред. Откуда какому-то врачу в какой-то иностранной больнице известно об экипаже «Арго»? Откуда известно, что на «Арго» есть экипаж? – Он вдруг резко подался к доктору Самопалову: – Эй, послушайте, если вы действительно врач… Дайте мне что-нибудь, чтобы я отключился, иначе я с ума сойду! Черт побери, умирать было больно, да, да! Я новый Лазарь, слышите? «Лазарь! Иди вон!» Ральф Торенссен – новый Лазарь!

Глаза Торенссена лихорадочно блестели, на лбу выступила испарина – и Ярик, который, судя по его виду, не понимал ни слова, нахмурился и напрягся, готовясь исполнять свои привычные служебные обязанности.

– Господи, как мне выбраться из этого чертова Сфинкса! У меня уже сил никаких нет! – все больше распалялся Торенссен. Он сорвал с себя плащ и швырнул на пол. – К дьяволу!

– Юля, двойную дозу, – бросил через плечо доктор Самопалов и успокаивающе покачал выставленной перед собой ладонью. – Минутку, Ральф, сейчас мы все сделаем. Ярослав, открывайте пятый бокс.

Все это было сказано по-русски, но Торенссен правильно понял жест и сразу как-то обмяк и ссутулился.

– Глупо, конечно, надеяться на иллюзорную помощь… – Он шумно вздохнул. – Но вдруг?…

Доктор Самопалов, мобилизовав все свое воображение, пытался представить, ощутить, как его голову накрывает холодный металлический колпак. Такой холодный, что все мысли моментально смерзаются и не могут пошевелиться, разбрестись, а тем более – беспорядочно метаться в мозгу. Он понимал, что наступил такой момент, когда лучше ни о чем не думать, чтобы сохранить хотя бы остатки душевного здоровья…

– Прошу вас, Ральф. – Виктор Павлович показал на дверь. – Мы постараемся вам помочь.

По-английски это прозвучало не совсем правильно, но Ральф Торенссен понял. И вслед за врачом вышел из бокса, где продолжал грезить Демиург-Ковалев. Плащ с пола он так и не подобрал.

Пятый бокс находился по другую сторону коридора, наискосок от ниши дежурной медсестры. Ярик с совершенно обескураженным видом взбивал подушку, а Юлечка стояла рядом со шприцем в руке, и вид у нее был не менее обескураженный.

– Юля, скажите ему, пусть раздевается и ложится, и объясните насчет укола, – распорядился Виктор Павлович. – И давайте пока выйдем.

Ральф Торенссен уныло выслушал медсестру, кивнул и покорно принялся расстегиваться. От блеска в глазах не осталось и следа, движения его были вялыми и какими-то механическими. Он походил на огромную ходячую куклу, у которой сели батарейки.

– Бред… Бред… – бормотала кукла, едва шевеля серыми губами.

Доктор Самопалов вышел из бокса последним и плотно закрыл за собой дверь.

– Блин, откуда он здесь взялся? – сиплым голосом спросил Ярик, обводя ошалелым взглядом врача и медсестру. – Что он вам говорил?

– Он американец, – полушепотом ответила Юлечка. – Произношение у него… американское. И у него явно… проблемы… с головой. – Она робко взглянула на Виктора Павловича. – Может, его ночью привезли? Челнок их космический где-нибудь здесь приземлился… Вы же говорили – космический корабль… Что-нибудь там поломалось… Только почему – к Ковалеву?

– Ага, – скептически кивнул Ярик. – Именно прямо здесь шаттл и брякнулся. А еще может быть – заблудился этот американец на трассе «Формулы один» и заехал сюда. Заехал, а потом забрел в наше заведение. В запертый бокс.

Доктор Самопалов поднял голову и сказал, блуждая взглядом по блеклой стене коридора и избегая смотреть на подчиненных:

– Не исключено, что это действительно космонавт. Вернее, астронавт. С межпланетного космического корабля «Арго». Есть такой корабль, его американцы запустили на Марс. Только я вам советую пока ничего никому не говорить. Пусть отдыхает, это ему полезно. А я пока уточню, что к чему… Договорились?

Виктор Павлович наконец перевел взгляд на собеседников. Ярослав изумленно слушал, по-детски приоткрыв рот, Юлечка часто-часто моргала, словно стараясь избавиться от соринки в глазу.

– Чудеса! – сказал санитар после нескольких секунд общего молчания. – Много здесь всякого народу было, а вот американских астронавтов что-то не припомню. Да еще с Марса. И по телевизору ничего не говорили. Ладно, молчать, так молчать, без проблем.

– Вот и хорошо. А вы, Юлечка?

– Конечно, Виктор Павлович. Как интересно!..

– Давайте, Юлечка, делайте укол и занимайтесь своими делами. Ярослав, потом запрете его, а я пойду выяснять.

Доктор Самопалов сунул сжатые в кулаки руки в карманы халата, с силой впиваясь ногтями в кожу, и роботоподобной походкой направился к своему кабинету.

Кажется, кто-то с ним здоровался, но он никому не отвечал, и больничный коридор представлялся ему темным тоннелем. В конце тоннеля не было никакого света, потому что этот тоннель нигде не кончался…

Его знобило и одновременно бросало в жар. Невидимый обруч сжимал голову, и кровь резкими нарастающими толчками била в виски.

Доктор Самопалов не помнил, когда покинул территорию клиники и как добрел до этого кафе.

У окна пили пиво два небритых парня. Они дымили не самыми дорогими сигаретами и вели светскую беседу на матерном языке с редкими вкраплениями общепринятых слов. В углу, упираясь локтями в крышку столика, тосковал над полупустым уже стаканом водки некто синюшный и опухший.

Виктор Павлович взял сто пятьдесят граммов коньяка и осушил эту порцию прямо у стойки, закусив кружком лимона, посыпанным сахарным песком. Тут же попросил налить еще сто, забрал стакан и устроился за столиком у входа, лицом к стеклянной двери. За дверью была видна пустынная улица, обсаженная роскошными старыми липами.

Коньяк помог довольно быстро – стальной обруч размяк и уже не столь сильно давил на голову, и прошел озноб. Зато жар усилился. Лицо горело так, словно не дверь была рядом, а полыхающий костер, и Виктор Павлович то и дело вытирал лоб носовым платком.

Он передернул плечами и сделал большой глоток. Коньяк обжег горло, покатился по пищеводу, поддавая жару, и врач ощутил себя доменной печью. На носовом платке не оставалось уже ни одного сухого места.

Медленно тянулись минуты, густым медом вьползая из банки будущего и растекаясь по блюдцу прошлого. Ценители-виртуозы крепкого слова допили наконец свое пиво и покинули кафе. Доктор Самопалов, сложив руки на столе, невидящим взглядом смотрел на улицу, залитую лучами жизнерадостного пока осеннего солнца. Только спустя какое-то время он осознал, что уличный пейзаж загородила от него некая преграда.

Преграда шевельнулась и сформировалась в не очень четкий образ. Оказалось, что напротив Самопалова сидит за его столиком, спиной к входной двери, тот самый, синюшный и опухший, тосковавший над стаканом в дальнем углу.

– А я тебя знаю, – хриплым голосом заявил он. – Ты лекарь из психушки, ага? Попиваешь, значит, в рабочее время. Достали, да?