Именем человечества - Владимир Корчагин

— Да. Лечить Степана Семеновича теперь буду я. И попрошу вас не подходить к нему без необходимости и ни в коем случае не утомлять разговорами. Больному нужен абсолютный покой.

— Так разве я не понимаю. Я ведь почему… Лежит он один-одинешенек. Никто ему доброго слова не скажет. Ну, я и того… А раз теперь вы сами, то я, конечно… Я, как вы скажете…

— Ну, что ты узнал? — заговорил еще с порога Чалый, входя в избу Вырина. — Николай сказал, ты хочешь видеть меня.

— Да. Дела — хуже некуда.

— Только и всего? Ну-ну! Я думал, ты готов место указать, деньги припас. А ты…

— Легко сказать — место! Старик уперся, как чурбан. А тут еще новая история. Городской врач к нему приехал. Видно, из центра. И такой разгон всем устроила! Клавдии запретила и подходить к Силкину, лечит Степана самыми что ни на есть первостатейными лекарствами, еду из дома таскает. Теперь к нему сам черт не подступится.

— Та-ак… Все это действительно хуже некуда. Что же ты думаешь делать?

Вырин пожал плечами;

— Мое дело маленькое…

— Не такое уж маленькое, если не хочешь потерять десять тысяч.

— Да есть одна задумка…

— Ну?

— Что «ну»? Аванс ты не даешь…

— Вот ненасытная акула! На! — Чалый бросил на стол пачку денег. — И говори, что, по-твоему, можно еще сделать?

— А вот слушай, — начал Вырин, пряча деньги в карман. — Врач эта, Татьяна Аркадьевна, прежде работала здесь, в Вормалее. И, говорят, у них с Колесниковым… В общем, похаживал он к ней. А раз так, значит, приехала она не иначе, как от него самого. И лечит Степана, чтобы тот смог потом указать ей, куда спрятал диск. Видно, не так-то просто объяснить на словах, где схоронен он в тайге.

— Ну, это твоя фантазия, не больше.

— Фантазия, говоришь? А почему она не подпускает к нему Клавдию? Как узнала, что Степан в больнице, при смерти? Да и за каким чертом ей надо было вообще сюда ехать, выхаживать эту дряхлую развалину? Вот увидишь, выпишется Силкин из больницы, заберет она у него диск и — поминай, как звали!

— Гм… Котелок-то у тебя, кажется, варит.

— Бог не обидел, смекаем, что к чему, — ухмыльнулся Вырин.

— А смекаешь, так и доводи дело до конца. Проследи за этой врачихой. Как следует проследи! Не сказал бы ей Силкин еще в больнице, как найти диск. Тут уж — гляди в оба!

— Понятно… В этом меня никто не перехитрит.

— И еще. Пусть Клавдия заранее и точно скажет тебе, когда Силкина выпишут из больницы.

— И это можно. Только ведь…

— Что еще?

— Как что? Ну, выпишется Силкин из больницы, отдаст диск Татьяне этой. А дальше?..

— Дальше — мое дело.

— Дело-то твое, да денежки-то как?

— Опять он свое! — взорвался Чалый. — Говорю в последний раз: будет диск у меня в руках — будут тебе десять тысяч. Но если диск уплывет… Пеняй на себя!

— Как это понимать? — насторожился Вырин.

— А вот так. Деньги надо не только получать, но в отрабатывать. А ты до сих пор только получал. Много получал. И если, несмотря на все эти авансы, я еще раз услышу, что тебе что-то не удалось, — лицо Чалого сделалось страшным, — я живо сделаю перерасчет!

Глаза Вырина сузились, лицо собралось в недобрую усмешку:

— Вон как ты заговорил! Я, значит, еще и обязан тебе? Я должен еще тебе в пояс поклониться? А то, что я до сих пор не пошел куда следует и не рассказал о всех твоих проделках — ничего не стоит? То, что я один знаю, что за «несчастье» случилось с Силкиным — дешевле твоих паршивых авансов? Хватит темнить, мил человек! Давай договоримся прямо…

— Давай договоримся, уважаемый… Семен Еремеевич.

— Чего-о?.. — лицо Вырина вмиг покрылось багровыми пятнами, на лбу выступили крупные капли пота. — Это ты… с кем меня путаешь? Какого Семена Еремеевича вспомнил?

— А ты его не помнишь, Гнатюка Семена Еремеевича, бывшего полицая из Понырей?

— Знать такого не знаю и знать не хочу!

— Ах вот как! И то, что его как военного преступника разыскивают, тоже не знаешь? И то, что он рыжую бороду отрастил и в этом медвежьем углу схоронился, тоже знать не хочешь?

По лицу Вырина медленно расползлась мертвенная бледность. Жилистые волосатые руки сжались в кулаки.

Он медленно повел глазами по избе, скользнул взглядом по торчащему из-под шестка топору:

— Да ты что от меня хочешь? Чем пугаешь?! Я спрашивал тебя, кто ты сам таков, какими делами занимаешься? Я вспоминал о твоих прошлых похождениях? А ты вон как… — Вырин встал из-за стола.

— Сидеть!!! — Чалый выхватил пистолет и, щелкнув предохранителем, приставил к груди Вырина. Тот мешком свалился обратно на скамью. — Так ты хочешь знать, кто я таков? Грозишь пойти «куда следует»? Добро, сейчас пойдешь. Пойдешь вслед за Силкиным. Зря, что ли, ты знаешь, что за «несчастье» с ним случилось. Только на этот раз я все сделаю чище. Времени у меня предостаточно. И в доме — ни одной живой души, Ну, молись, старый хрыч!

Вырин икнул, руки у него затряслись:

— Да разве я… Я и не думал ничего, честное слово! Просто насчет авансов… За что, дескать, их получал… А что касается отработки… Так разве я отказываюсь! Все-все для тебя сделаю. И докторшу эту… Никуда она не уйдет. Костьми лягу, а выслежу, как Степан передаст ей максимово добро, зубами вырву у них и диск и все, что там еще будет.

— Вот так-то лучше, — усмехнулся Чалый, опуская револьвер.

— Знамо лучше. Чего нам с тобой делить, зачем въедаться в печенки друг другу? Встретились — разошлись. Мое старанье — твои деньги. Я тебя не знал и знать не буду. Ты обо мне не слышал и отродясь не вспомнишь. Идет?

— Ну, нет! С другими бы, может, и пошло, с тобой — не получится. Видел я, как ты на топор воззрился. Хорошую, видно, школу прошел там, в Понырях. Так что давай все честь по чести. Я вот заготовил бумагу — ты ее подпиши.

— Что еще за бумагу?

— Так, пустяк — обязательство работать на нашу разведку.

— В шпионы, значить, вербуешь?

— Ну, до шпиона ты еще не дорос, а кое в чем твоя помощь понадобится. Вот ручка. Вот бумага. Подписывай!

— А если не подпишу?

— Подпишешь, что тебе остается делать. Мне ведь в случае чего даже «куда следует» идти не понадобится. Просто позвоню, что разыскиваемый военный преступник Гнатюк Семен Еремеевич живет там-то и там-то. Тихо-спокойно.

— А то и сам пристукнешь, так, что ли? — мрачно усмехнулся Вырин.

— Ну, это в крайнем случае. Если ты опять к топору бросишься или еще как-нибудь попытаешься на тот свет меня спровадить.

Вырин с минуту помолчал:

— Ладно, давай, подпишу, хрен с тобой! Только насчет денег — как уговорились.

— Да получишь ты свои деньги, старый скупердяй, не беспокойся. Но чтоб больше никаких фокусов? Будешь делать только то, что я скажу. И все, что я скажу. Без всяких расспросов! Видеться теперь станем каждый день в ельнике, за гаражом леспромхоза, ровно в девять вечера. И чтобы ни одна живая душа не заметила, как ты туда идешь. Все!