Сильная. Желанная. Ничья - Елена Левашова

разорвать веревку об острый край. Так и делаю — медленно ползу, балансируя на коленках, слыша биение собственного сердца и обреченное дыхание, прокатывающееся эхом по стенам…

Веревка больно впивается в кожу на запястьях и нагревается от трения. Кровь выступает из ран, сочится по ладоням и пожирается сырым бетоном… Я тру и тру веревку, как обезумевшая невольница. Наверное, я и руку бы себе отрезала, будь у меня шанс на спасение! Один узел с треском лопается… Боже, спасибо! Дай мне сил и, клянусь, я сделаю все, чтобы изменить судьбу… Веревка поддается, узлы трещат один за одним, скрипят и, жалобно пискнув, рвутся. Я почти освободила руки. Почти… Очевидно, заслышав подозрительные шорохи, просыпается мой стражник… С грохотом распахивает железную дверь, впуская в темницу широкий луч света, и встает надо мной.

— Очнулась? Я смотрю, времени зря не теряешь? — ухмыляется он. Дышит тяжело, как после бега.

— Ты… ты не Вацлав, — хриплю я, щурясь от света.

— Догадалась, дура? Ты сама не понимаешь, как мне помогла. Прямо в руки приплыла, как золотая рыбка.

— Кто ты? И что тебе нужно? А я… дура, ты прав. Но Вацлав меня найдет, слышишь?

Он бьет меня по лицу — наотмашь, так сильно, что я падаю на спину и рву последний узел веревки.

— Сука! Заладила — Вацлав, Вацлав… Ненавижу его. Убью… Потом — когда заберу мое. — Шипит он хрипло. Нависает надо мной, как гора и прерывисто дышит.

— Что тебе нужно? Скажи, я поговорю с ним, он отдаст. Ради меня он…

Мерзавец шипит и пинает меня в спину. Я взвизгиваю и валюсь набок, чувствуя, как от удара хрустят ребра. Реву белугой и тянусь окровавленными руками в темноту.

— П-пожалуйста, не надо… Не нужно меня бить… — скулю, сгибаясь от боли.

— Тебе же нравится, а, Тамила? Любишь пожестче? Нестеров чертов извращенец, это все знают!

— Нет, пожалуйста. Не трогай меня, клянусь — я поговорю с мужем, если он тебе должен, он все отдаст… — сыплю нелепыми обещаниями, утопая в злом, почти черном взгляде. Как я могла принять его за Вацлава? Он же… совсем другой. Даже голос другой — хриплый, прокуренный.

— Я все у него заберу! Все, сука! Что я сделал отцу, а? Я как шакал подчищал за ним грязные делишки, а когда стал не нужен, папаша вспомнил о втором сыночке. Лишил меня наследства, выбросил как щенка под забор.

— Я поговорю с мужем и вашим отцом. Нам ничего не нужно — никакого наследства… — переводя дыхание, шепчу своему мучителю. Кусаю губы, чтобы не кричать от боли, зажмуриваюсь, захлебываясь слезами… Привкус крови во рту вызывает тошноту. Я выстою, вытерплю все, и этот козел не увидит моей слабости!

— Не поговоришь… Папаша умер, а я… тебя убью. Как его прежнюю семью. Мои ребята гнали его телочку по трассе, пока она не врезалась в дерево. Все так красиво вышло — ну просто цаца! Никаких свидетелей и машин поблизости. — Усмехается он.

— То есть вы… ты помог Олесе погибнуть? Это не она сама, а вы… — возмущаюсь я. Черт, если он признается в преступлении, значит, точно собирается меня убить.

— Я хотел заставить его страдать. Почувствовать, какого это — терять… Правильно мыслишь, куколка. Из этой комнаты тебе не выйти — будете с Василисой вместе лежать. Как две дурочки-подружки, у которых слишком короткий ум и длинный язычок.

— Вы ее все-таки убили, да? Я ведь видела все…

— Да, Олежек с Зориным слишком увлеклись и задушили девчонку. Нестеров убедил меня, что ты все забыла. Зря я оставил его в живых… Надо было в тот же день кончить, но Зорин — драный шакал — поведал о тайнике с компроматом и деньгами. Там было столько всего! Нестеров посадил бы полгорода, если дрянные бумажки просочились в свет! Каких только там не было фамилий! Я умаслил Нестерова, убедил в своем полном доверии и покровительстве — мне нужен был этот чертов сейф! — рычит мужчина и на секунду переводит на меня взгляд. И я вижу… Вижу в его затуманенных глазах и расширившихся зрачках ответ на свой вопрос — он наркоман! Вот откуда такая разговорчивость!

— Я благодарна вам за то, что вы его убили. Нестеров был редкостной мразью, — решаюсь подыграть я. Может, мне удастся расположить к себе преступника?

— Пожалуйста, — ухмыляется он, вальяжно прохаживаясь возле меня. — Обращайтесь.

— Как вас зовут?

— Артём.

Он пошатывается и спускается по стене. Вижу, как подкатываются его глаза, дрожат пальцы. Еще чуть-чуть, и Артем слетит с катушек — эйфория и разговорчивость сменятся агрессией и неконтролируемой яростью. Тогда я точно умру…

— Отпустите меня, Артем. У меня растет дочка.

И тут меня осеняет! Он отец Карины! Вот она разгадка — монозиготные однояйцевые близнецы и одинаковая ДНК. Я ведь и подумать не могла, да и Вацлав не знал о брате.

— Артём, у вас ведь тоже растет дочь, и она сейчас живет у меня. У нас дома.

— Плевать. — Бубнит он, разминая пальцы на руках. Снова будет бить? — Мало ли кого я трахал? Дети мне не нужны. Я получил бумаги и теперь они… они… Вот они все где! — Он сминает пальцы в кулак и тычет мне им в лицо. Дышит хрипло, заполошно, словно вот-вот потеряет сознание. — А когда мой братец откажется от наследства в мою пользу, я стану царем, хозяином города. Хранителем общака.

Господи, помоги. Он же безумен! Совершенно и бесповоротно. Одно я теперь знаю точно — он убил Нестерова и Василису Симонову. И ее труп спрятан где-то здесь.

— Артём, хотите, я помогу вам? Что мне этот… Вацлав? Он слишком правильный и скучный, а вы… Потрясающий мужчина — красивый, умный, предприимчивый. Я стану вашей верной спутницей и…

— Заткнись, сучка! — он размахивается и лепит мне обжигающую пощёчину. — Я затянул с разговорами, пора тебя кончать.

Артём неуклюже поднимается и достает из заднего кармана телефон. Набирает цифры и шипит в трубку:

— Алло, Хлыщ, пришли Лешего, пора ее кончать.

— Подождите, Артем! Дайте мне минуту? — от страха во рту пересыхает, голос оседает до хрипа.

— Болтай. У тебя